Три миллиарда гениев

Если считать родословную человеческого мозга от древнейшей амебы или от еще более простой животной клетки, то "разумная часть" всей эволюции окажется совсем ничтожна.

Допустим, что перед нами история жизни на Земле в трех толстых томах, в тысячу страниц каждый. Слово "человек" встретится лишь в последнем томе, начиная с середины предпоследней страницы. Только во второй половине последней страницы будет говориться о человеке современного типа - "Homo sapiens", и лишь на последней ее строчке мы прочтем о людях периода цивилизации.

Но правильно ли мы поступаем, сравнивая период развития разума с историей всей жизни, а не с историей становления человека?

Да, безусловно, правильно. Мы говорили, как в суровых условиях развивался мозг у наших обезьяноподобных предков. Но подготовка почвы для разума началась гораздо раньше - у тех наших предков, которые дышали жабрами и на дне морском среди гальки искали спасения от страшных зубастых хищников.

Разум продолжал то, что начали простые рефлексы.

"Перед тем как взять в руки карандаш, решая геометрическую задачу, - писал известный американский биолог, специалист по кибернетике Уильям Росс Эшби, - человек уже имеет опыт раннего детства, когда он познакомился с трехмерным пространством, лишь двигая руками и ногами. Позднее, в школе, он изучал Эвклидову геометрию, затем занимался столярным делом и научился делать простые коробки и трехмерную мебель. Наконец, за плечами у человека пять миллиардов лет эволюции, сформировавшей его представления о трехмерном пространстве".

- Разум и рефлексы! Деятельность мозга и элементарные реакции простейшей клетки! Что между ними общего? - может сказать читатель.

Ответим одним примером. Представьте такую картину.

...Профессор берет предметное стекло для микро-скопирования и делает в нем лунку объемом а полкапли. Затем в это гнездышко он роняет каплю воды и осторожно пускает в этот своеобразный пруд свою "рыбешку" - простейшее одноклеточное существо величиной в микрон, то есть в тысячную долю миллиметра. После этого профессор, как колпаком, прикрывает каплю воды тончайшей пленкой самого прозрачного глицерина.

Неспециалисту выговорить латинское название этого ничтожного существа трудно, да и не в этом суть. Дело в том поразительном контрасте, который вдруг обнаруживает исследователь, наблюдая за одноклеточным животным через мощный микроскоп.

Контраст этот - между предельной простотой существа с тонкой оболочкой и наполняющей ее бесцветной жидкостью и его, так сказать, толковым поведением.

Всякому животному свойственно самостоятельное движение. Естественно, что едва успев очутиться в новой для нее среде, наша клетка мгновенно начинает двигаться сама собой. Через сколько-то часов она сперва раздвоится, потом учетверится, увосьмерится и так далее: в потомках она в своем роде бессмертна. Но мы не будем ничего этого ожидать. Мы понаблюдаем лишь за начальной клеткой, за ее поведением.

Вот одноклетка тычется в кольцевой берег своего пруда. Вскоре убеждается, что этого рубежа она не преодолеет. Ей остается махнуть рукой на берег и двигаться по кругу. Оборот, еще оборот, еще, еще...

Тут-то в минуту торжества этой микрожизни профессор устраивает ей неприятность: он вдруг частично перегораживает ей путь. Из точки на берегу он посылает в каплю острый и сильный ультрафиолетовый луч и смотрит, что будет делать одноклетка.

Конечно, та не ожидает подвоха. Весело и резво подплывает она к лучу и мгновенно отскакивает обратно. Луч ей определенно не нравится. Она осторожно обследует его, как некогда обследовала берег: подошла -- отпрянула, подошла - отпрянула.

В конце концов она начинает двигаться по маршруту, похожему на круг с внутренним уступом. Одноклетка запомнила дорогу!

Профессор гасит луч. Но существо движется той же дорогой: почти полный круг и вдруг небольшой зигзаг - обход невидимого мола.

Постепенно это торможение у одноклетки ослабляется: она как бы начинает забывать о том, что некогда ей мешало. Она срезает свое обходное движение сильнее и сильнее, пока, наконец, не возвращается к первоначальному правильному кружению.

Разве здесь не проявляется нечто вроде интеллекта на молекулярном уровне? Здесь нет еще и намека на нервную систему, вообще на сложность организации, память же и упрямство, инстинкт самосохранения и способность забывать - пусть еще и в предельно простейшем виде - налицо.

Профессор, про опыты которого мы рассказали, живет и работает в Москве. Имя его - Сергей Степанович Чахотин.

Опыты Чахотина особенно наглядно раскрывают мир тех первичных живых форм, от рефлексов которых началось развитие человеческого разума.

Если поместить рефлексы простейшего одноклеточного животного и разумное сознание человека на двух концах одной и той же линии эволюции интеллекта, то в различных участках этой линии расположатся довольно плотно промежуточные формы инстинктов животных, стоящих между простейшими и "Homo sapiens".

Инстинкты (от латинского корня, означающего "побуждение", "влечение") - это склонности существа к определенному образу действий или поведению, которое осуществляется автоматически или под влиянием каких-то внешних раздражений. Инстинкты вырабатываются биологическим видом за время его существования и передаются по наследству. Они отражают окружающий мир и господствующие в нем объективные отношения: недостаток или обилие пищи и воды, смену времен года, цикличность развития и так далее. Отношения во внешнем мире обусловливают те или иные физиологические явления внутри организма, которые субъективно могут быть восприняты как возбуждение потребностей совершить то или иное действие.

Примерами инстинктов, постоянно связанных с определенной склонностью, являются в первую очередь такие, как инстинкт питания, чистоты, откладывания яиц, заботы о потомстве, общения между собой, перелетов в зависимости от времени года, самосохранения и защиты.

Миграция рыб, как и других животных, "регулируется безусловными рефлексами (инстинктами) и возникающими на их основе условными рефлексами", - писал советский зоолог Д. А. Козловский. Рыбы не имеют коры больших полушарий головного мозга, поэтому у них имеются лишь зачатки условно-рефлекторной деятельности. На более поздней стадии развития животных мозговые центры, позволяющие рыбам вырабатывать условные рефлексы, уступают место высшим нервным центрам, входят в их систему и подчиняются им.

Еще далеко не все ясно в сложном механизме инстинктов. Все же вряд ли кто-нибудь сегодня сомневается в том, что, вступая во взаимодействие с внешними раздражителями, инстинкты обычно подчиняются тем, которые сильнее. В этом их существенная особенность, в этом - одно из свидетельств их примитивности сравнительно с более тонко действующим сознанием.

Интересные опыты ставил известный современный австрийский специалист по психологии животных Конрад Лоренц над индейкой - птицей с развитой нервной системой и сложным поведением. Альфред Брем в своей всемирно известной книге "Жизнь животных" когда-то писал о ней: "Заботливая птица- мать бережно охраняет своих птенцов". "Что же обусловливает поступки этой птицы? - спросил Лоренц. - Вид птенцов?"

Чтобы получить ответ, он поступил так. Сделал чучело индюшонка и положил его рядом с индейкой. Та свирепо на него напала. Тогда спрятанный внутри репродуктор вдруг начал издавать писк птенца. Птица тотчас изменила свое поведение и стала обращаться с чучелом заботливо, по-матерински.

Лоренц усложнил опыт. Вместо чучела индюшонка он клал рядом с индейкой чучело ласки. Птица яростно набрасывалась на него, но в тот же миг из этого чучела раздавался писк птенца. Происходило чудо! Птица из разъяренной фурии мгновенно превращалась в любящую мать. Когда прекращался писк, птица снова набрасывалась на чучело.

Значит, не вид птенцов, а звук вызывает у индейки проявление материнской любви? Не совсем так. К живому спящему и молчащему птенцу птица относится иначе, чем к чучелу; она различает их по виду. Но когда на птицу действуют прямо противоположные раздражители, птица механически следует приказу сильнейшего.

Как правило, инстинкты очень сильны и консервативны: мы видим, что их действие продолжается даже тогда, когда поведение животных, на которое они влияют, утрачивает свою естественную логику или целесообразность.

Если говорить о внешних влияниях на поведение одноклеточного существа, на более высокоорганизованного животного и на человека, то можно проследить следующие ступени усложнения.

Простейший организм способен реагировать лишь на физико-химические воздействия и иногда закрепляет на короткий срок "ощущения, полученные в личном опыте". Заметим, однако, вскользь и очень осторожно, что некоторые последние опыты на самых простейших существах позволяют предполагать, что отдельные примитивные организмы могут даже передавать приобретенный опыт по наследству.

Более сложный организм в значительной степени управляется инстинктами. Начиная примерно с примитивно организованных кишечнополостных животных все сильнее наследственные навыки. На следующих ступенях развития, а именно у высшего типа беспозвоночных - членистоногих - и у низших позвоночных - рыб, - влияние инстинктов на поведение становится основным.

Перелом наступает лишь на разумной стадии. У человека, как отмечал В. И. Ленин, происходит "превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания". А для сознания характерно более глубокое проникновение в природу мира в процессе отражения объективной реальности.

У человека инстинкты все больше подавляются силами интеллекта, разума, вырабатываемыми не столько в продолжение жизни вида, сколько в продолжение жизни индивидуального существа. Иначе говоря, здесь огромное значение приобретает личный опыт.

К этой особенности человека мы вернемся в дальнейшем и поговорим о ней подробнее. Пока же обратимся к промежуточным формам телесной организации животных и их поведения на протяжении их эволюции.

Животные обладают способностью к дрессировке, которая есть не что иное, как частичное вытеснение инстинктов личным опытом.

Даже рыб и позвоночных, находящихся на сравнительно низком уровне развития, можно приучить отличать треугольник от четырехугольника. Правда, если треугольник повернуть как-то необычно, то его не узнают даже такие сравнительно развитые позвоночные, как голубь или крыса.

Однако на еще более высоком уровне жизни возможно закрепление и более сложного личного опыта, связанного с обобщением: обезьяну можно приучить различать среди других геометрических фигур треугольник в любом положении.

Венгерский психолог и врач Карой Анош приводит любопытные примеры дрессировки.

"Нервная система, - пишет он, - способна закрепить постоянные соотношения и пропорции между меняющимися компонентами. Некоторые певчие птицы могут повторять заученные мелодии в разных тональностях, охотничьих собак учат различать отдельные виды животных, чтобы они могли "сообщить", к какому типу относится увиденный или учуянный ими зверь. Такая дрессировка, очевидно, использует способности, присущие собакам".

А от чего зависит способность животного научиться по приказу делать то или иное?

Во-первых, от особенностей, передаваемых по наследству. Во-вторых, от личного опыта животного, который в данном случае совпадает с предварительным его обучением.

В психологии существует так называемый метод "актуализма", позволяющий прослеживать естественно-историческое развитие психики животных на при-мере ныне живущих животных. Применяя его к истории происхождения разумного интеллекта, можно сказать: не в нескольких сотнях тысяч, а в миллиардах лет эволюции и борьбы за существование надо искать объяснение "чуда человеческого мозга".

Поняв это, мы сразу, в частности, решаем вопрос: почему примерно одинаковы умственные способности всех людей на Земле независимо от цвета кожи, образования и исторического прошлого народов.

Разгадка в том, что, как бы поздно или рано та или иная раса ни вступила на путь развития, естественно-исторический опыт ее, насчитывающий миллиарды лет, одинаков с опытом любого другого представителя человеческого вида.

Пусть даже в самый последний миг - в последнее тысячелетие - одно племя чуть обогнало другое! Такая разница ничто перед невероятно долгой историей жизни на Земле.

В своем саморазвитии от амебы до человека природа перешла четко выраженный рубеж между до- человеческим и человеческим периодами. По ту и по сю сторону этого широкого рубикона простираются миры и закономерности, различающиеся между собой гораздо больше, чем это обычно представляется широкой публике.

Что примечательнее всего в эволюции животного мира в дочеловеческом периоде? Развитие отдельных органов.

- Будь то спора, шип растения или клык животного, - говорил Айсли, - все это старалось выжить в вечной борьбе за будущее. Жизнь выковывалась слепыми силами неживой природы. Все, чем жизнь отличалась от мертвой материи, было лишь желание ползти, стремление найти какую-нибудь расщелину, какое-нибудь укромное местечко в огромном неорганическом мире и выжить там, спастись от страшных сил, извечно стремящихся погубить все живое. До появления человека не было во всем мире ни одного животного, способного помнить прошлое или думать о будущем. Ни одно животное не проливало слезы над прахом ближнего. Ни одно существо не было способно охватить и осознать все происходящее.

А что составляет самую примечательную особенность эволюции жизни, представленной человеком? То, что эта первая форма жизни, способная проникать во время в обоих направлениях: в прошлое и будущее.

Растение - это жизнь, еще не очень-то распространяющаяся в пространстве. Пролетая на самолете над золотистым полем или над таежной чащей, мы особенно наглядно видим поверхностные, двумерные владения этой низшей формы жизни. Не то - мир животных. Животное перемещается в пространстве, как-то на него воздействуя, как-то преобразуя. Владения этой формы жизни трехмерны, животное в широком смысле трехмерное существо.

Но высшее достижение природы - подлинно четырехмерный человек. Человек - такой ее орган, при помощи которого природа не только познает самое себя и связи вещей, но и проникает в пространство и время. Очеловеченная природа, бросая вызов все нивелирующим, все уравновешивающим законам стихий, сама собою управляет, сама себя преобразует.

Эволюция жизни продолжается и в человеке, причем с неимоверно большей силой, чем до него; но здесь она иная, здесь у нее принципиально другой характер.

Как чисто биологическая - внутривидовая - эволюция, она не очень заметна. Правда, за последние сотни тысяч лет резко увеличилось по "умственной вместимости" сорок одно поле коры больших полушарий человеческого головного мозга. Имеются и другие изменения, например во внешнем облике человека. Но почти никто из антропологов не ожидает более или менее значительных внешних изменений нашего биологического вида с развитием интеллекта. В то время как животные по-прежнему подвергаются и будут впредь подвергаться законам природной изменчивости.

Эволюция, которую продолжает четырехмерный человек, перешла на машины, здания, орудия труда, научные идеи, на всякие материальные и духовные ценности, предназначенные существовать и действовать в пространстве и во времени. Создаваемые отдельными людьми, они, однако, отрываются от них, начинают принадлежать скорее человечеству и больше означают эволюцию последнего.

Эволюция, породившая человека, продолжается, но захватывает уже не части, а все целое, весь мир. Вместо хаотического и случайного развития отдельных элементов природа в лице человека стремится все подчинить порядку, все организовать по разумному плану.

"Достоинство часов не в том, что они бегут, - писал французский писатель XVIII века Лука Вовенарг, - а в том, что идут правильно". Это выражение особенно хорошо подходит к характеристике деятельности человеческого разума - удивительного инструмента природы, созданного ею как будто специально для того, чтобы ее тела не просто "бежали" в вечном и хаотическом движении, а "шли правильно", целесообразно.

Окружающий нас мир состоит из бесчисленного- количества предметов живой и неживой природы. Все они беспрерывно движутся и могут находиться в разном соотношении друг с другом. Физики об этих случаях говорят: "Система с бесконечно большим рядом возможных состояний".

Множество возможностей еще не означает равно- возможности их всех. Лишь если в сложной системе нет ничего живого, она стремится к любому состоянию с равной долей вероятности. Пример: тарелка с песком, в которой малые перемещения песчинок случайны и не имеют преимуществ перед другими.

Но как только в сложной природной системе появляется живое существо, равновозможность состояний сразу исчезает. Для живого одни состояния хороши, желательны, потому что дают ему пищу, безопасность, общение с дружественными существами. Другие состояния плохи, нежелательны, может быть, даже грозят смертью. Естественно, что существо старается вмешаться так, чтобы уменьшить или вовсе уничтожить плохие равновесные состояния, увеличить и сделать преобладающими хорошие, наиболее выгодные состояния.

Конечно, преимущество получит существо, имеющее больший опыт, умеющее находить крупинки выгодных состояний в больших скоплениях невыгодных состояний. Никто в этом смысле не может сравниться с человеком. Говорят, что человек - самое молодое существо на планете. Но суть в том, что он самый многоопытный. Миллиарднолетняя эволюция, опыт суровой жизни не только неандертальцев, но и наших далеких-далеких предков - ящериц или даже рыб - оставили свои благотворные следы.

Переход от одной формы эволюции к другой, как крутой и резкий поворот в развитии природы, не мог произойти без каких-то потрясений. Для человека - с точки зрения стороннего наблюдателя (если б таковой существовал) - подобным потрясением была утрата большинства инстинктов.

Когда-то для большинства существ, выползших на берег и начавших осваивать новые, неизмеримо более суровые и разнообразные условия, наступило резкое усложнение и закрепление наследственных навыков. Мощные инстинкты были спасительной силой для жизни, менявшей древнюю морскую среду на новую, материковую: они закрепляли опыт предков в их потомках, хорошо защищали индивиды от многих превратностей судьбы, от игры стихий, испытанной предшествующими поколениями.

Но если игра стихий принимает характер, не испытанный предками, то тут инстинкты действуют уже губительно. Продолжая работать, как и раньше, то есть реагируя на внешние возбудители, похожие на старые, однако уже иного характера, они (инстинкты) способны ускорить вымирание биологического вида.

Предки человека, жившие в начале четвертичного периода, попали именно в такое сложное положение. В ландшафтах земного мира впервые за всю историю планеты произошла невероятно резкая дифференциация природных условий на суше. Наступило сильное похолодание, условия обитания резко ухудшились и приобрели неожиданный характер.

В этих условиях только утрата инстинктов, только приобретение способности быстро приспосабливаться к разнообразнейшим условиям и изменять их в нужном направлении могло спасти наших звериных предков.

И это спасение пришло. Человек утратил связывавшие его инстинкты.

Правда, он утратил их не все. До сих пор в людях живет страх темноты и незнакомого пустого помещения. Особенно свойствен он женщинам и детям. Дети боятся оставаться одни дома; у мальчиков рано просыпаются инстинкты воинственности; а у девочек - материнства. Все это первобытные инстинкты, все это унаследованные навыки далекого естественно-исторического прошлого.

Значит ли отсюда, что человек навсегда покинул царство инстинктов, что он в своем развитии как вид уже никогда больше не научится передавать полезные приобретения по наследству?

По-видимому, на это надо ответить отрицательно. Нет, надо полагать, настанет время, когда он снова вернет себе благодатную способность предков, только уже на новом, более высоком уровне.

- Можно предположить, - говорит советский геофизик И. Забелин, - что дальнейшая эволюция психики человека пойдет по линии все более полного

закрепления человеческих признаков с последующей передачей их по наследству.

А не умеем ли мы уже и сейчас передавать по наследству отдельные приобретения человеческого сознания?

Известны явления, объяснимые наследственной передачей, например галлюцинации, когда люди видят картины, которых сами в жизни заведомо видеть не могли, но которые могли видеть их предки: явления "глубинной", или "наследственной", памяти. Некоторые гениальные люди передают свой дар потомкам, в чем тоже, может быть, можно увидеть элементарную передачу навыков по наследству. Однако все это частные случаи, из которых еще нельзя делать обобщений.

Единственно, что можно, кажется, твердо сказать сегодня, это то, что по наследству передаются лучше те навыки, которые древнее. Так, артистические способности наследуются лучше, чем, скажем, способности к рисованию. Почему? Потому что подражать, "обезьянничать", умели самые далекие наши предки, вплоть до высших животных, а рисование предполагает уже наличие высокого интеллекта.

Самый молодой наш навык - владение письменным словом - пока не передается по наследству...

Естествен вопрос: а почему мы еще не начали наследовать полезные навыки человеческого периода? Чего мы, собственно, ждем? Точнее, чего ждет при-рода?

Ответ очень интересен: образно говоря, мы еще не доросли до этого.

- В широком естественноисторическом и социальном плане, - говорит Забелин, - человеку еще "рано" закреплять те свойства, которыми он сейчас располагает. Главное в человеке - труд не стал еще его первой жизненной потребностью, братское отношение ко всем ближним еще только пробивает себе дорогу ко многим и многим человеческим сердцам, еще существуют в психике и национальные барьеры.

Человек не достиг еще должного высокого сознательного и морального уровня - так можно сформулировать вкратце вывод Забелина.

Фактически огромный и все разбухающий поток знаний, входящий в наше сознание, не только не вызывает опасения за перегрузку мозга: он нам жизненно необходим для того, чтобы мы могли начать следующий закономерный этап своего биологического усовершенствования.

Наш мозг далек от умственного насыщения; пока же в относительном значении знаний столь ничтожное количество, что они не могут быть закодированы в клетках и молекулах организма, не могут еще быть переданы по наследству.

Лишь когда поток знаний по-настоящему приблизится к емкости нашего мозга, станет достаточно большим, вот тогда полезное закодируется в мозгу, приобретет свойство передаваемого по наследству качества.

Что же будет дальше?

А дальше наши знания станут навыками, составят самую природу нашу. Наш мозг приобретет еще одну - следующую - творческую емкость. Такую емкость, которая будет нужна, чтобы вбирать в себя на новом уровне будущие знания и их по-новому перерабатывать.

Как умственный потенциал наш мозг практически безграничен. Сколько бы он ни принял, всегда он рано или поздно затем передаст это другой емкости - наследственности, а сам будет заново воспринимать мир. Этот процесс прогрессивный, он никогда принципиально не прекратится.

Если проанализировать все связанное с возникновением и развитием головного человеческого мозга, то можно прийти к следующему важному выводу.

Оказывается, кипучий процесс естественного творения человеческого мозга не только сам по себе был очень быстр. Но он привел к результатам гораздо более крупным, чем это представлялось ученым - эволюционистам прошлого.

Сегодня стала известна поистине волнующая весть, что потенциальные умственные способности людей неизмеримо выше фактической отдачи разума. Даже образованнейшие люди, выдающиеся творцы науки, техники, искусства отдают лишь сравнительно небольшую долю того, на что в действительности они способны.

Чудесный маленький шарик, незримо сверкающий в человеческой голове и обнимающий весь мир, обладает невероятной умственной мощью.

Огромные духовные богатства человечества лишь начинают выявляться. Если б мы смогли раскрыть природные таланты всех людей, то мы убедились бы, что на Земле три миллиарда гениев.