Глава XIV. Брежнев: Крушение "Оттепели"

Размышления о природе политического лидерства

Мы особенно нуждаемся сейчас в ясной и точной оценке эпохи застоя. Мы должны, мы обязаны понять, что же произошло почти за два десятилетия руководства страной Л. И. Брежневым, его окружением, всем аппаратом управления. Понять, конечно, не для того, чтобы простить, но и не для того, чтобы проклинать. Понять, чтобы оценить опыт прошлого ради лучшего будущего. Ибо, как говорилось не раз, народы хотя бы частично вознаграждаются за великие испытания теми великими уроками, которые из них извлекают.

Само понятие застоя тоже ждет своего дальнейшего исследования. Вряд ли могут быть сомнения, что если в одних сферах, прежде всего в экономике, действительно все более обнаруживалась тенденция к стагнации, то в других - в сфере политики и морали - происходило явное откатывание назад в сравнении с десятилетним периодом хрущевской "оттепели". Отказ от реформ, а во многом и возвращение к командно-административной системе сталинской эпохи, замораживание жизненного уровня, всяческое торможение абсолютно очевидных решений, а взамен - пошлое политическое словоблудие, коррупция и разложение власти, в которые все более вовлекались целые слои народа, утрата нравственных ценностей и повсеместное падение нравов,- если это застой, то что такое кризис? Внешняя политика особенно отразила всю противоречивость брежневского времени, когда каждый шаг вперед по пути разрядки сопровождался двумя шагами назад. Всего несколько лет разделяют два таких противоположных события - Заключительный акт в Хельсинки и война в Афганистане.

Из всех многоплановых аспектов застоя хотелось бы коснуться только одного: как могло случиться, что в такой трудный период в истории нашей Родины, да и всемирной истории, у руля управления страной оказался самый слабый из всех руководителей, которые пребывали в таком качестве в советское, а может быть, и дореволюционное время? При этом очень не хочется поддаваться соблазну осмеяния этого человека, насаждавшего с почти детской простотой аксессуары своего культа: четырежды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда, Маршал Советского Союза, международная Ленинская премия, бронзовый бюст на его родине, Ленинская премия по литературе, Золотая медаль имени Карла Маркса - не хватало только звания генералиссимуса: жизнь оборвалась раньше. Осмеяние - это слишком легкий путь, который к тому же, увы, отвечает едва ли не самой устойчивой российской традиции. Еще Ключевский, помнится, заметил: каждый новый русский царь начинал свою деятельность с того, что отвергал предшественника. Вспомним известное изречение: о мертвых ничего, кроме хорошего. У нас наоборот: живым - неумеренные хвалебные песнопения, а мертвым - поношения без конца. Видимо, так сублимируется отсутствие возможности критиковать действующих руководителей.

Из всех лидеров советского периода исключением стал только Ленин. Да и как стал, если Сталин всей своей деятельностью отверг ленинское завещание, сохраняя в то же время лицемерный ритуал поклонения лично Ленину. Что касается критики самого Сталина, только сейчас она возвышается до серьезного анализа установленного им политического и идеологического режима.

Не пора ли сделать такой же разумный шаг и в отношении Брежнева? Конечно, детальные описания интимных тайн его коррумпированного семейства щекочут нервы иных читателей. Хотя что там говорить - дети нередко становились отмщением политических лидеров... Поэтому более полезно, вероятно, поразмышлять не столько о Брежневе, сколько о его режиме, о брежневщине, о стиле политического лидерства, который, увы, еще не умер до конца, и тут требуются не менее прочные защитные гарантии, чем от сталинизма. Не случайно понадобилась такая радикальная реформа политической системы, какая была намечена XIX партконференцией.

На Брежнева власть свалилась как подарок судьбы. Сталину, чтобы превратить скромный по тем временам пост генерального секретаря ЦК партии в должность "хозяина" нашей страны, "пришлось" уничтожить едва ли не всех членов ленинского Политбюро, за исключением, разумеется, самого себя, а также огромную часть партийного актива. Хрущев после смерти Сталина пришел вторым, а не первым, как многие думают, поскольку первым в ту пору считался Маленков. Хрущев выдержал борьбу против могучих и влиятельных соперников, в том числе таких, как Молотов, которые стояли у фундамента государства чуть ли не с ленинских времен. Может быть, поэтому сталинская и хрущевская эпохи, каждая по-своему, были наполнены драматическими переменами, крупными реформациями, беспокойством и нестабильностью.

Ничего подобного не происходило с Брежневым. Он получил власть так плавно, как будто кто-то загодя примерял шапку Мономаха на разные головы и остановился именно на этой. И пришлась она, эта шапка, ему так впору, что носил он ее восемнадцать лет без всяких страхов, катаклизмов и конфликтов. И непосредственно окружавшие его люди жаждали только одного: чтоб жил этот человек вечно - так хорошо им было. Сам Брежнев во время встречи с однополчанами, гордясь сшитым недавно мундиром маршала, сказал: "Вот... дослужился". Это слово вполне годится и для характеристики процесса его прихода на "должность" руководителя партии и государства - дослужился...

Брежнев являл собой прямую противоположность Хрущеву с его смелостью, склонностью к риску, даже авантюре, с его жаждой новизны и перемен. Можно было бы считать загадкой, почему Хрущев так покровительствовал человеку противоположного склада души и темперамента, если бы мы меньше знали Никиту Сергеевича. Как личность авторитарная, не склонная делить власть и влияние с другими людьми, он больше всего окружал себя такими руководителями, которые в рот ему глядели, поддакивали и с готовностью выполняли любое его поручение. Ему не нужны были соратники, а тем более вожди. Он довольно нахлебался с ними после смерти Сталина, когда Маленков, Молотов, Каганович пытались изгнать его с политического Олимпа, а быть может, и сгноить где-то в Тмутаракани. Такие, как Брежнев, Подгорный, Кириченко, Шелест, были послушными исполнителями его воли, "подручными", как называл, кстати говоря, Хрущев не без едкого юмора представителей печати. Правда, когда дело дошло до сакраментального вопроса "кто кого?", именно эти "подручные" быстро перебежали на другую сторону... Ибо в политике не бывает любви - здесь превалируют интересы власти.

Впрочем, в одном отношении приход Брежнева к руководству напоминает сталинскую и хрущевскую модель. Никто не принимал его всерьез как претендента на роль лидера, да и сам он всячески подчеркивал полное отсутствие подобных амбиций. Запомнилось, как во время подготовки его речей (в бытность Председателем Президиума Верховного Совета СССР) по случаю зарубежной поездки их составителям передали главное пожелание заказчика: "Поскромнее, поскромнее, я не лидер, я не вождь..."

Не все знают, что свержение Хрущева вначале готовил не Брежнев. Многие полагают, что это сделал М. А. Суслов. На самом деле инициаторами была группа во главе с А. Н. Шелепиным. Собирались они в самых неожиданных местах, чаще всего на стадионе во время футбольных состязаний. И там сговаривались. Особая роль отводилась В. Семичастному, руководителю КГБ, рекомендованному на этот пост Шелепиным. Его задача заключалась в том, чтобы сменить охрану Хрущева. И действительно, когда Хрущева вызвали на заседание Президиума ЦК КПСС из Пицунды, где он отдыхал в это время с Микояном, он, видимо, понял, что к чему, но было уже поздно что-либо предпринимать.

До сих пор неясно, когда Шелепин вступил в столь рискованный сговор с Сусловым и Брежневым. До сих пор не вполне известно, как дело происходило, именно в какой последовательности: с кем сначала - с первым или со вторым. Известно также, что непосредственным поводом для заседания Президиума ЦК было выступление зятя Хрущева А. Аджубея в Западном Берлине, где он будто бы сказал о том, что нам ничего не стоит пойти на объединение двух Германий. Руководители ГДР немедленно выразили свое возмущение советским коллегам, и это послужило той искрой, которая воспламенила пожар.

Сама по себе смена руководства таким именно образом представляет собой один из редких случаев в политической истории. Обычно подобный метод оказывался эффективным только тогда, когда убивали прежнего властителя. Успех "мирного заговора" против Хрущева оказался удачным по двум причинам. Первая - он сам в последние годы правления одну за другой подрубал все ветви того дерева, на котором зиждилась его власть. Другая причина - Шелепин.

Хрущев, кажется, ни к кому не относился с таким доверием и никого не поднимал так быстро по партийной и государственной лестнице, как этого деятеля. За короткий срок Шелепин из рядовых членов ЦК стал членом Президиума, председателем Комитета партийно-государственного контроля, секретарем ЦК... Поистине верно говорится: избавь нас, боже, от наших друзей, а с врагами мы как-нибудь сами справимся...^*

^* (Не могу согласиться с теми авторами, которые умаляют роль А. Шелепина в организации заговора.)

Шелепин, однако, жестоко просчитался. Он плохо знал нашу историю, хотя окончил ИФЛИ. Он был убежден, что Брежнев - фигура временная и ему ничего не будет стоить, сокрушив такого гиганта, как Хрущев, справиться с человеком, который был его слабой тенью.

Надо заметить, что действительно всей своей карьерой Брежнев был обязан именно Хрущеву. Он закончил землеустроительный техникум в Курске и только в двадцатипятилетнем возрасте вступил в партию. Затем, окончив институт, он начинает политическую карьеру. В мае 1937 года(!) Брежнев становится заместителем председателя исполкома горсовета Днепродзержинска, а через год оказывается в обкоме партии в Днепропетровске. Трудно сказать, споспешествовал ли Хрущев этим первым шагам Брежнева, но вся его последующая карьера происходит при самой активной поддержке тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины, а потом и секретаря ЦК ВКП(б). Когда Брежнев был направлен на должность первого секретаря ЦК Компартии Молдавии, он привел туда многих своих друзей из Днепропетровска, здесь же обрел в качестве ближайшего сотрудника тогдашнего заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК Компартии республики К. У. Черненко.

После XIX съезда партии Брежнев становится кандидатом в члены Президиума ЦК, после смерти Сталина оказывается в Главном политуправлении Советской Армии и ВМФ. Чем больше укреплялся Хрущев, тем выше поднимались акции Брежнева. К октябрьскому Пленуму 1964 года он - второй секретарь ЦК. Хрущев собственными руками соорудил пьедестал для преемника.

Впрочем, Брежнев не стал расправляться со своим прежним покровителем. Хрущев создал прецедент на июньском Пленуме ЦК КПСС 1957 года. Рассказывают, что после позорного поражения сталинской гвардии ему позвонил Каганович, который на протяжении многих лет покровительствовал Хрущеву, и спросил: "Никита, что с нами будет?" Хрущев ответил ему вопросом на вопрос: "А что бы вы сделали, если бы ваша взяла? Сгноили бы меня в тюрьме, расстреляли?" На это Каганович как-то неопределенно хмыкнул. Тогда Хрущев сказал: "А я вам скажу просто: идите вы все... знаете куда..."

Так был осуществлен великий переход от периода отстрела поверженных политических соперников до их отстранения и изгнания. Брежнев использовал этот прецедент. Он не стал расправляться с Хрущевым, а попросту отправил его в опалу, как отправляли двести лет назад,- доживать век на подмосковной даче под хорошим присмотром.

В октябре 1964 года в составе группы сотрудников двух международных отделов ЦК я находился на загородной даче. По прямому поручению Хрущева мы готовили один из важных документов, касающихся внешней политики. Нас очень торопили. Секретари ЦК по нескольку раз в день справлялись, в каком состоянии находилось дело. Накачивая себя кофе и другими "лекарствами", мы мучительно вынашивали очередную "бумагу". Вдруг телефон затих. Никто не звонит. Проходит день. Начинается другой - ни звука. Тогда один мой старый друг говорит мне: "Съездил бы ты в Москву, узнал, что там происходит, подозрительная какая-то тишина".

Приехал я на Старую площадь. Зашел на работу и первое, что почувствовал,- именно подозрительную тишину. В коридорах - никого, как метлой вымело. Заглядываю в кабинеты - сидят по двое, по трое, шушукаются. Но вот встретил одного человека, помнится, заведующего сектором Чехословакии. Суетливый такой мальчик, из бывших комсомольских работников. Он говорит мне: "Сидите пишете! Писаки! А люди вон уже власть берут!" Наконец узнаю, в чем дело. Второй день идет заседание Президиума ЦК... Выступают все члены руководства. Критикуют Хрущева. Предлагают уйти "по собственному желанию". Правда, пронесся слух, будто кто-то хотел оставить его Председателем Совета Министров СССР. Однако то ли не прошел вариант, то ли слух был неверен, но на октябрьском Пленуме 1964 года было решено принять заявление об уходе "по собственному желанию"...

После Пленума Ю. В. Андропов - руководитель отдела, в котором я работал,- выступал перед сотрудниками и рассказывал подробности. Помню отчетливо главную его мысль: "Теперь мы пойдем более последовательно и твердо по пути XX съезда". Правда, тут же меня поразил упрек, первый за много лет совместной работы, адресованный лично мне: "Сейчас ты понимаешь, почему в "Правде" не пошла твоя статья?"

А статья, собственно, не моя, а редакционная, подготовленная мной, полосная, называлась так: "Культ личности Сталина и его наследники". Была она одобрена лично Хрущевым. Но на протяжении нескольких месяцев ее не печатали. Почему? Уже после октябрьского Пленума стало ясно, что ее задерживали специально.

Вскоре после октябрьского Пленума состоялся мой первый и, в сущности, единственный подробный разговор с Брежневым. Весной 1965 года большой группе консультантов из нашего и других отделов поручили подготовку доклада Первого секретаря ЦК к 20-летию Победы в Великой Отечественной войне. Мы сидели на пятом этаже в комнате неподалеку от кабинета Брежнева. Мне поручили руководить группой, и именно поэтому помощник Брежнева передал мне его просьбу проанализировать и оценить параллельный текст, присланный ему Шелепи-ным. Позже Брежнев вышел сам, поздоровался со всеми за руку и обратился ко мне с вопросом:

- Ну, что там за диссертацию он прислал?

А "диссертация", надо сказать, была серьезная - не более и не менее как заявка на полный пересмотр всей партийной политики хрущевского периода в духе откровенного неосталинизма. Мы насчитали 17 пунктов крутого поворота политического руля к прежним временам: восстановление "доброго имени" Сталина, отказ от решений XX и XXII съездов; отказ от утвержденной Программы партии и зафиксированных в ней некоторых гарантий против рецидивов культа личности, в частности ротации кадров; ликвидация совнархозов и возвращение к ведомственному принципу руководства, отказ от деления обкомов и райкомов на промышленные и сельскохозяйственные; установка на жесткую дисциплину труда в ущерб демократии; возврат к линии на мировую революцию и отказ от принципа мирного сосуществования, как и от формулы мирного перехода к социализму в капиталистических странах; восстановление дружбы с Мао Цзэдуном за счет полных уступок ему в отношении критики культа личности и общей стратегии коммунистического движения; возобновление прежних характеристик Союза коммунистов Югославии как "рассадника ревизионизма и реформизма"... И многое другое в том же направлении.

Начал излагать наши соображения пункт за пунктом Брежневу. И чем больше объяснял, тем больше менялось его лицо. Оно становилось напряженным, постепенно вытягивалось, и тут мы, к ужасу своему, почувствовали, что Леонид Ильич не воспринимает почти ни одного слова. Я остановил свой фонтан красноречия, он же с подкупающей искренностью сказал:

- Мне трудно все это уловить. В общем-то, говоря откровенно, я не по этой части. Моя сильная сторона - это организация и психология,- и он рукой с растопыренными пальцами сделал некое неопределенное, округлое движение.

Самая драматическая проблема - и это выяснилось очень скоро - состояла в том, что Брежнев был совершенно не подготовлен к той роли, которая неожиданно выпала на его долю. Он стал Первым секретарем ЦК партии в результате сложного, многопланового и даже странного симбиоза сил. Здесь перемешалось все: и недовольство пренебрежительным отношением Хрущева к своим коллегам; и опасения по поводу необузданных крайностей его политики, авантюрных действий, которые сыграли роль в эскалации карибского кризиса; иллюзии по поводу "личностного характера" конфликта с Китаем; и в особенности - раздражение консервативной части аппарата управления постоянной нестабильностью, тряской, переменами, реформами, которые невозможно было предвидеть. Не последнюю роль сыграла и борьба различных поколений руководителей: поколения 1937 года, к которому принадлежали Брежнев, Суслов, Косыгин, и послевоенного поколения, в числе которого были Шелепин, Воронов, Полянский, Андропов. Брежнев оказался в центре, на пересечении всех этих дорог. Поэтому именно он на первом этапе устраивал почти всех. И уж во всяком случае не вызывал протеста. Сама его некомпетентность была благом: она открывала широкие возможности для работников аппарата. В дураках оказался лишь Шелепин, полагавший себя самым умным. Он не продвинулся ни на шаг в своей карьере, так как не только Брежнев, но и Суслов, и другие руководители разгадали его авторитарные амбиции.

Произошло то, что нередко мы наблюдаем в первичных партийных организациях, когда на пост секретаря парткома избирают не самого активного, смелого и компетентного, а самого надежного, который никого лично не подведет, никакого вреда без особой надобности не сделает. Но если бы кто-то тогда сказал, что Брежнев продержится у руководства восемнадцать лет, ему рассмеялись бы в лицо. Это казалось совершенно невероятным.

Тогдашний первый секретарь МК КПСС Н. Г. Егорычев выразил, вероятно, общее настроение, когда заметил в разговоре с одним из руководителей: Леонид Ильич, конечно, хороший человек, но разве он годится в качестве лидера для такой великой страны? Фраза дорого обошлась ему, как, впрочем, и его открытая критика на одном из пленумов ЦК КПСС военной политики, за которую отвечал Брежнев. Вместо того чтобы стать секретарем ЦК, как это предполагалось, Егорычев почти двадцать лет пробыл послом в Дании...

Тем временем разгорелась ожесточенная борьба вокруг выбора путей развития страны. Один, о чем уже упоминалось, недвусмысленно предполагал возвращение к сталинским методам. Другой путь предлагал руководству Андропов, представивший емкую программу, которая более последовательно, чем при Хрущеве, опиралась на решения антисталинского XX съезда. Сейчас нетрудно восстановить эти идеи, поскольку они в более общей форме были изложены в редакционной статье, подготовленной тогда же для "Правды" ("Государство всего народа", 6 декабря 1964 г.). Это:

1. экономическая реформа;
2. переход к современному научному управлению;
3. развитие демократии и самоуправления;
4. сосредоточение партии на политическом руководстве;
5. прекращение ставшей бессмысленной гонки ракетно-ядерного оружия и выход СССР на мировой рынок с целью приобщения к новой технологии.

Такую программу Андропов изложил Брежневу и Косыгину во время совместной их поездки в Польшу в 1965 году. Отдельные ее элементы были поддержаны, однако в целом она не встретила сочувствия ни у Брежнева, ни у Косыгина, хотя и по разным мотивам. Косыгин поддерживал экономические преобразования, но настаивал на восстановлении отношений с Китаем за счет уступок ему и отказа "от крайностей" XX съезда КПСС.

Что касается Брежнева, то он не торопился определять свою позицию, присматриваясь к соотношению сил внутри Президиума ЦК КПСС, в Центральном Комитете партии.

Смелый шаг Андропова, наверное, сыграл не последнюю роль в его перемещении с поста секретаря ЦК на должность председателя КГБ СССР. Тут сошлись разные силы. С одной стороны, Суслов, который давно не любил Андропова, подозревая, что тот метит на его место. С другой стороны, Косыгин, который питал иллюзии о возможности быстрого восстановления союзнических отношений с Китаем и потому хотел отстранить от руководства отделом участника советско-китайского конфликта. И наконец стремление Брежнева направить верного человека в КГБ и обезопасить себя тем самым от той "шутки", которую сыграл Семичастный с Хрущевым. Брежнев проявил себя большим мастером компромисса: пошел навстречу Суслову и Косыгину, но одновременно рекомендовал избрать Андропова кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а затем и членом Политбюро.^*

^* (Что касается меня, то я еще в феврале 1965 г. попросил о переходе на работу в "Правду", хотя и подозревал, что это может иметь отрицательные последствия. Так и произошло два года спустя. Я был уволен за публикацию статьи с критикой политики в области культуры.)

Итак, сразу обнаружилась главная черта Брежнева как политического лидера. Будучи человеком крайне осторожным, не сделавшим ни одного опрометчивого шага на пути своего возвышения, будучи тем, что называется "флюгерный лидер", Брежнев с самого начала занял центристскую позицию. Он не принял ни той и ни другой крайности - ни программы реформы в духе XX съезда, ни неосталинизма. Кстати, он здесь следовал сложившейся после Ленина традиции. Не все, наверное, знают, что Сталин тоже пришел к власти как центрист. Он вошел в блок с Каменевым и Зиновьевым против "левака" Троцкого, а затем с Молотовым, Микояном и другими - против "правого" Бухарина. И только в конце 20-х годов- главным образом с целью укрепления личной власти- он стал осуществлять левацкую программу "революции сверху" и террора. Хрущев, который вначале разорвал рубаху у себя на груди в секретном докладе на XX съезде партии, тоже после венгерских событий 1956 года стал смещаться к центру. Выступая в китайском посольстве в Москве, он назвал Сталина "великим марксистом-ленинцем", затем рассорился с горячо поддерживавшими критику культа личности представителями интеллигенции и т. д. Правда, его все время снова несло в направлении крайних решений.

Иное дело Брежнев. По самой своей натуре, характеру образования и карьере это был типичный аппаратный деятель областного масштаба. Неплохой исполнитель. Но не вождь, не вождь... И взял он потому изрядно от Сталина, но немного и от Хрущева.

Вернемся, однако, к подготовке доклада к 20-летию Победы, потому что именно тогда определился исторический выбор, предопределивший характер брежневской эпохи. "Диссертация" Шелепина была отвергнута, и общими силами был подготовлен вариант доклада, который хотя и не очень последовательно, но развивал принципы, идеи и установки хрущевского периода. Брежнев пригласил нас в кабинет, посадил по обе стороны длинного стола представителей разных отделов и попросил зачитать текст вслух.

Тут мы впервые узнали еще одну важную деталь брежневского стиля: он очень не любил читать и уж совершенно терпеть не мог писать. Всю информацию, а также свои речи и доклады он обычно воспринимал на слух, в отличие от Хрущева, который часто предварительно диктовал какие-то принципиальные соображения перед подготовкой тех или иных выступлений. Брежнев этого не делал никогда.

Чтение проекта доклада прошло относительно благополучно. Но, как выяснилось, главная битва была впереди, когда он, как обычно, был разослан членам Президиума и секретарям ЦК КПСС. Мне поручили обобщить поступившие предложения и составить небольшую итоговую справку. Подавляющее большинство членов руководства высказалось за то, чтобы усилить позитивную характеристику Сталина. Некоторые даже представили большие вставки со своим текстом, в которых говорилось, что Сталин обеспечил разгром оппозиции, победу социализма, осуществление ленинского плана индустриализации и коллективизации, культурной революции, что создало предпосылки для победы в Великой Отечественной войне и создания социалистического лагеря.

Сторонники такой позиции настаивали на том, чтобы исключить из текста доклада само понятие "культ личности", а тем более "период культа личности". Больше других на этом настаивали Суслов, Мжаванадзе и некоторые молодые руководители, включая Шелепина. Другие, например Микоян и Пономарев, предлагали включить формулировки, прямо позаимствованные из известного постановления "О преодолении культа личности и его последствий" от 30 июня 1956 года.

Особое мнение высказал Андропов. Он предложил полностью обойти вопрос о Сталине в докладе, попросту не упоминать его имени, учитывая разноголосицу мнений и сложившееся соотношение сил среди руководства. Юрий Владимирович считал, что нет проблемы, которая в большей степени может расколоть руководство, аппарат управления, да и всю партию и народ, в тот момент, чем проблема Сталина.

Брежнев в конечном счете остановился на варианте, близком к тому, что предлагал Андропов. В докладе к 20-летию Победы фамилия Сталина была упомянута только однажды.

Вскоре сторонники Шелепина растрезвонили об амбициях и планах своего вождя. Во время поездки Шелепина в Монголию его ближайший друг бывший секретарь ЦК комсомола Н. Н. Месяцев в присутствии руководителей Монголии стал хвастливо говорить о том, что настоящий первый - это именно он, Шелепин. И в хорошем "поддатии" распевал песню "Готовься к великой цели".

Монгольское руководство не замедлило сообщить об этом в Москву. Шелепин, который был поумнее своих клевретов, специально остановился на обратном пути в Иркутске и произнес в обкоме речь, в которой демонстративно подчеркивал роль Брежнева. Однако было уже поздно. Он "подставился", и все поняли его замыслы. Началась долгая, хитрая, многотрудная, подспудная борьба между двумя руководителями, в которой преимущество оказалось на стороне Брежнева. Тогда только я оценил его фразу: "Моя сильная сторона - это организация и психология". Еще раз подтвердилось, что в политике неторопливое упорство всегда берет верх над необузданной силой.

Свой рабочий день в первый период после прихода к руководству Брежнев начинал необычно - минимум два часа посвящал телефонным звонкам другим членам высшего руководства, многим авторитетным секретарям ЦК союзных республик и обкомов. Говорил он обычно в одной и той же манере - вот, мол, Иван Иванович, вопрос мы тут готовим. Хотел посоветоваться, узнать твое мнение... Можно представить, каким чувством гордости наполнялось в этот момент сердце Ивана Ивановича. Так укреплялся авторитет Брежнева. Складывалось впечатление о нем как о ровном, спокойном, деликатном руководителе, который шагу не ступит, не посоветовавшись с другими товарищами и не получив полного одобрения со стороны своих коллег.

При обсуждении вопросов на заседаниях Секретариата ЦК или Президиума он почти никогда не выступал первым. Давал высказаться всем желающим, внимательно прислушивался и, если не было консенсуса, предпочитал отложить вопрос, подработать, согласовать его со всеми и внести на новое рассмотрение. Как раз при нем расцвела пышным цветом практика многотрудных согласований, требовавшая десятков подписей на документах, что стопорило или искажало в итоге весь смысл принимаемых решений.

Прямо противоположно Брежнев поступал при решении кадровых вопросов. Когда он был заинтересован в каком-то человеке, он ставил свою подпись первым и добивался своего. Он хорошо усвоил сталинскую формулу: кадры решают все. Постепенно, тихо и почти незаметно ему удалось сменить больше половины секретарей обкомов, значительную часть министров, многих руководителей центральных научных учреждений. Ему принадлежало последнее слово в присуждении Ленинских и Государственных премий. Брежнев вообще предпочитал заниматься не столько производством, сколько распределением, раздачами. Эту работу он хорошо понимал, не ленился позвонить человеку, которого награждали орденом, а тем более званием Героя Социалистического Труда, поздравить, показать тем самым, что решение исходило лично от него.

Если говорить о брежневском стиле, то, пожалуй, он состоит именно в этом. Люди такого стиля не очень компетентны при решении содержательных вопросов экономики, культуры или политики. Но зато они прекрасно знают, кого и куда назначить, кого, чем и когда вознаградить. Леонид Ильич хорошо поработал, чтобы посадить на руководящие посты - в парторганизациях, в экономике, науке, культуре - проводников такого стиля, "маленьких Брежневых", неторопливых, нерезких, невыдающихся, не особенно озабоченных делом, но умело распоряжающихся ценностями.

"Флюгерный лидер", который всегда ориентировался на большинство в руководстве, находил органическое дополнение в лидере, так сказать, распределительном. Это возвращало нас к традиции русской государственности допетровского периода, когда воевод посылали не на руководство, а на кормление...

Людей XX съезда или просто смелых новаторов не расстреливали, как в 30-х годах. Их тихо отодвигали, задвигали, ограничивали, подавляли. Повсюду все больше торжествовали "середнячки" - не то чтобы глупые или совсем некомпетентные люди, но и явно неодаренные, лишенные бойцовских качеств и принципиальности. Они постепенно заполняли посты в партийном и государственном аппарате, в руководстве хозяйством и даже наукой и культурой. Все серело и приходило в упадок. Каков был поп, таким становился и приход...

Что Брежнев понимал прекрасно, и в чем он был действительно великим мастером - так в умении терпеливо тащить пестрое одеяло власти на себя. Тут у него не было конкурентов. Причем делал он это незаметно, без видимого нажима. И даже так, чтобы соломку подстелить тому, кого он легким движением торса сталкивал с края скамейки. Нужны были места для размещения днепропетровской, молдавской и казахстанской команды. На всех важных постах он расставлял надежных людей, которые лично его не подведут. И вот один за другим из Президиума, из Политбюро ЦК КПСС исчезли Воронов, Полянский, Микоян, Подгорный. Вы помните, как без всякого шелеста и объявлений исчез Шелест - руководитель крупнейшей Украинской партийной организации. На заседании Политбюро он, говорят, произнес только одну фразу по какому-то вопросу: Украинская партийная организация не поддержит это решение.

А насчет "соломки" вот любопытный факт. После освобождения Н. Г. Егорычева с поста секретаря Московской парторганизации ему позвонил Леонид Ильич и сказал примерно такое: "Ты уж извини, так получилось... Нет ли у тебя каких там проблем - семейных или других?" Егорычев, у которого дочь незадолго до этого вышла замуж и маялась с мужем и ребенком без квартиры, имел слабость сказать об этом Брежневу. И что же вы думаете? Через несколько дней молодая семья получила квартиру. Брежнев не хотел ни в ком вызывать чувство озлобления. Если бы он был сведущ в искусстве, наверное, ему больше всего импонировали бы пастельные полутона, без ярких красок, будь то белые или красные, зеленые или оранжевые... Он часто сам одаривал квартирами свое окружение. Ну что вы скажете? Представляете себе президента США, который распределяет квартиры?..

Итак, Брежнев пришел без своей программы развития страны. Это один из редких случаев в современной политической истории, когда человек принимает власть, как таковую, без каких-либо определенных планов. Но нельзя сказать, пользуясь выражением Мао Цзэдуна, что это был чистый лист бумаги, на котором можно было писать любые иероглифы. Человек глубоко традиционный и консервативный по своему складу, он больше всего опасался резких движений, крутых поворотов, крупных перемен. Осудив Хрущева за волюнтаризм и субъективизм, он прежде всего позаботился о том, чтобы перечеркнуть его радикальные начинания, восстановить то, что было апробировано при Сталине. В первую очередь были ликвидированы совнархозы и деление партийных органов на промышленные и сельскохозяйственные (форма своеобразного хрущевского плюрализма?), что так раздражало аппарат управления. Крупные руководители, которые против своей воли отправились в ближнюю и далекую периферию, вернулись на прежние места в Москву. Тихо и незаметно была сведена на нет идея ротации кадров. В противовес ей был выдвинут лозунг стабильности - голубая мечта каждого аппаратчика. Брежнев не вернулся к сталинским репрессиям, но успешно расправлялся с инакомыслящими.

Вместо хрущевской одиннадцатилетки, претендовавшей на политехнизацию школы, снова вернулись к прежней десятилетке. Крестьяне получили обратно отрезанные у них приусадебные участки. Ушла в прошлое кукурузная эпопея, а вместе с ней и Лысенко. Постепенно произошла переориентация с освоения целины на форсирование земледелия центральных районов страны. Колхозники получили пенсионное обеспечение, была гарантирована минимальная зарплата для работающих в колхозах. Снизилась норма обязательных поставок, и увеличились закупки сельскохозяйственных продуктов по более высоким ценам.

Все эти мероприятия в сельском хозяйстве были намечены еще при Хрущеве. Последним таким всплеском реформаторства явился сентябрьский Пленум 1965 года. На нем была предложена хозяйственная реформа, инициатором которой выступал Косыгин. В основу реформы были положены дискуссии, начатые еще в сентябре 1962 года вокруг статьи харьковского профессора Е. Либермана "План, прибыль, премия". Эти идеи развивались затем в выступлениях крупных советских ученых В. Немчинова, В. Новожилова, Л. Канторовича. Накануне октябрьского переворота, в августе 1964 года, по предложению Хрущева началось осуществление предложенной учеными новой хозяйственной системы на фабриках "Большевичка" в Москве и "Маяк" в Горьком. И через несколько дней после пресловуто "добровольного" ухода Хрущева на пенсию этот эксперимент распространился на многие другие предприятия. Вдохновленный его результатами, Косыгин и сделал свой доклад на сентябрьском Пленуме 1965 года.

Брежнев, однако, относился скептически к этой "затее". Не вникая в ее суть, он интуитивно больше доверял тем методам, которые дали такие блестящие, по его мнению, результаты в период сталинской индустриализации. Не последнюю роль сыграла и ревность к Косыгину, который имел перед ним все преимущества как один из старейших руководителей, авторитет его восходил еще к периоду Отечественной войны.

Ревность - чисто аппаратное понятие, которое является бюрократическим синонимом слова "зависть". Но здесь оно имеет особую нагрузку. Люди, находящиеся на одном и том же этаже административной лестницы, зорко следят за тем, чтобы их коллега не выдвинулся раньше чуть-чуть вперед. Поэтому их ужасно раздражает каждое выступление сотоварища по работе, особенно в печати, на телевидении, перед широкими партийными и народными аудиториями.

В самый начальный период руководства Брежнева на заседании представителей стран Варшавского Договора произошел забавный эпизод, когда он произнес единственную, кажется, не написанную загодя речь. Румынскую делегацию возглавлял не руководитель партии, а Председатель Совета Министров, и он предложил, чтобы общий документ был подписан именно руководителями государств, а не партий. И тут, как подброшенный пружиной, подскочил Леонид Ильич и произнес две с половиной фразы. Они звучали примерно так: "Как же можно? Документ должен подписывать первый человек в стране... А первый человек - это руководитель партии".

В ту пору в аппарате пересказывали слова Брежнева по поводу доклада Косыгина на сентябрьском Пленуме: "Ну что он придумал? Реформа, реформа... Кому это надо, да и кто это поймет? Работать нужно лучше, вот и вся проблема".

Впрочем, мои личные впечатления о Брежневе могут быть субъективны, тем более что говорил я с ним только однажды. Обратимся к оценкам людей, которые знали его больше. А. Бовин, который писал для него речи многие годы, утверждает, что Брежнева трудно назвать крупным политическим деятелем, правда, он тут же добавляет, что, по его наблюдениям, "Брежнев был в общем-то неплохим человеком, общительным, устойчивым в своих привязанностях, радушным, хлебосольным хозяином". "Любил охоту... Радовался доступным ему радостям жизни". Есть доброта, которая хуже воровства - это доброта за государственный счет.

Но это к слову. А вот с чем решительно нельзя согласиться, так это с концепцией "двух Брежневых" - до середины 70-х годов и после, с утверждением, будто он был в самом начале своей деятельности сторонником экономической и других реформ. Приводят длинную цитату из выступления Брежнева на сентябрьском Пленуме 1965 года. Однако уже в то время было доподлинно известно, что Брежнев - активный противник реформы, предложенной Косыгиным, и прежде всего по его вине она провалилась.

Как раз при Брежневе сложилась традиция ужасающего словоблудия, которое с трудом разместилось в девяти томах "его" собрания сочинений. Произносились речи - и нередко хорошие и правильные,- за которыми, однако, ничего не стояло. Авторы его речей обладали исключительной способностью с помощью малозаметного поворота исказить любую плодотворную идею. Так, например, в 1966 году в "Правде" была опубликована статья "О строительстве развитого социалистического общества". В ней, в сущности, содержались отказ от лозунга "развернутого строительства коммунизма", признание того, что у нас пока еще созданы лишь отсталые формы социализма, и ориентация на научно-техническую модернизацию, реконструкцию управления, демократическое развитие. Что же сделали люди из "идеологической парикмахерской"? Они вложили в уста Брежнева указание на то, что у нас уже построено развитое социалистическое общество. То же самое было заявлено в преамбуле к Конституции СССР. Все было, таким образом, превращено в пустую пропаганду. Так было при "раннем", а тем более при "позднем" Брежневе.

Политика переставала быть политикой. Ибо политика- это деловые решения, а не многословные речи по поводу решений. Это не декларации о Продовольственной программе, а продовольствие в магазинах, не обещание коммунизма, а реальное движение к благосостоянию для каждого человека.

Верно, что словечко "проблема" стало излюбленным в первых выступлениях Брежнева. Он говорил о проблемах научно-технической революции, производительности труда, продовольственной проблеме, жилищной и т. д. И все время призывал принимать какие-то решения. Однако решения почему-то не принимались. А если принимались, то не исполнялись. В Институте социологических исследований АН СССР было проведено изучение эффективности решений, принимаемых Совмином СССР. Результаты потрясали: фактически исполнялось не более одного из десяти решений.

Верно, что Брежнев любил застолье, охоту, быструю езду. Это он ввел такой стиль - проноситься на ста сорока километрах по "коммунистическому городу". И чем быстрее ездило начальство в новеньких ЗИЛ ах, тем медленнее ползла страна. Зато были слова, слова, слова. А как расплачивался народ? Сколько миллиардов народных денег и народного энтузиазма ушло на необеспеченное и экономически не проработанное строительство БАМа? А чего стоили "величественные" проекты поворота сибирских рек? А бесконтрольные военные затраты? Тем временем уровень жизни народа откатывался на одно из последних мест среди индустриально развитых государств.

Один из инфантов Брежнева рассказывал о таком разговоре, который произошел на даче в Завидове, где готовилась очередная речь. Кто-то сказал Брежневу о том, как трудно живется низкооплачиваемым людям. А тот ответил: "Вы не знаете жизни. Никто не живет на зарплату. Помню, в молодости, в период учебы в техникуме, мы подрабатывали разгрузкой вагонов. И как делали? А три мешка или ящика туда - один себе. Так все и живут в стране". Да, верно говорится: рыба гниет с головы. Брежнев считал нормальным и теневую экономику, и грабительство в сфере услуг, и взятки чиновников. Это стало едва ли не всеобщей нормой жизни. Вспомним слова Сен-Симона, заметившего, что нации, как и индивиды, могут жить двояко: либо воруя, либо производя.

Кто виноват? Брежнев? Сейчас легко так сказать. Виновата дворня, небескорыстно раздувавшая этот пустой резиновый сосуд? Больше, чем он. Да потому, что ведала, что творила. Но главный виновник, которого надо привлечь к суду истории,- брежневский режим, который законсервировал бедность и развратил сознание огромной массы людей.

Значит ли это, что страна не развивалась, что все действительно остановилось? Конечно нет! Народ продолжал трудиться. Промышленное производство медленно, но росло, хотя и все более обращали на себя внимание два крайне опасных явления. Стремительно увеличивалась добыча топлива. За полтора десятка лет было добыто столько же, сколько за всю предыдущую историю страны. Это означало проедание запасов, принадлежащих будущим поколениям, по принципу: после нас хоть потоп! И второе: почти неуклонно уменьшалась доля предметов потребления в общем выпуске продукции. Страна продолжала развиваться экстенсивно.

То было двадцатилетие упущенных возможностей. Технологическая революция, развернувшаяся в мире, обошла нас стороной. Ее даже не заметили, продолжая твердить о традиционном научно-техническом прогрессе. За это время Япония стала второй промышленной державой мира. Южная Корея стала наступать на пятки Японии, Бразилия выдвинулась в число новых центров индустриальной мощи. Правда, мы добились военного паритета с крупнейшей промышленной державой современного мира. Но какой ценой? Ценой все большего технологического отставания во всех других областях экономики, дальнейшего разрушения сельского хозяйства, так и не созданной современной сферы услуг, замораживания низкого уровня жизни народа.

Ситуация осложнялась тем, что были отвергнуты какие-либо поиски модернизации самой модели социализма. Напротив, вера в организационные и бюрократические решения усилилась. Чуть возникала проблема - и руководство страны реагировало однозначно: а кто этим занимается? Надо создать новое министерство или другой аналогичный орган.

Сельское хозяйство и продовольственная проблема оставались ахиллесовой пятой нашей экономики. Но решения искались на традиционных путях, которые уже показали свою неэффективность в предыдущую эпоху. Продолжалась политика совхозизации колхозов, то есть дальнейшего огосударствления.

Не дала ожидаемых результатов химизация. Несмотря на то что в 70-х годах СССР опередил США по производству удобрений, производительность труда в сельском хозяйстве была в несколько раз ниже. Четверть самодеятельного населения СССР не могла прокормить страну, тогда как 2,5 процента - фермеры США, производили столько, что значительную часть продавали за границу.

Причина экономической и технологической отсталости была одна: непонимание и страх перед назревшими структурными реформами - переходом на хозрасчет промышленности, кооперированием сервиса, звеньевым семейным подрядам в деревне. И страшнее всего было режиму тех лет решиться на демократизацию, ограничение власти главной опорной базы Брежнева - бюрократии.

Всякие попытки продвижения по пути реформ, проявления хозяйственной самостоятельности или самостоятельности мысли пресекались без всякой пощады.

Главный урок эпохи Брежнева - крах командно-административной системы, сложившейся при Сталине. Государство не только не обеспечивало прогресс, но все более тормозило развитие общества - экономическое, культурное, нравственное. Брежнев и его окружение в одном отношении накопили не совсем бесполезный опыт, к несчастью затянувшийся почти на двадцать лет. Возврата нет! Даже если бы Брежнев решился подкрепить подгнившее здание рецидивом сталинских репрессий, ему не удалось бы сделать эту систему эффективной. Ибо технологическая революция требует свободного труда, личной инициативы и заинтересованности, творчества, непрерывного поиска, состязательности. Структурные реформы и перестройка явились непреложным логическим выходом из застоя.

Будучи живым воплощением иллюзий государственного социализма, Брежнев привел его на самую последнюю тупиковую остановку. Отсюда начинается единственно возможный, хотя и крайне трудный переход к формированию гражданского социалистического общества, в центре которого стоят самоуправляемые трудовые коллективы и активные индивиды: трудясь на самих себя, они трудятся на все общество. Государство, разумеется, не превращается в ночного сторожа, но оно, подобно шагреневой коже, резко сужает свои функции, сохраняя за собой только те, которые отвечают безопасности и прогрессу общества. Условно говоря, если из 100 министерств и ведомств сохранятся 15-20, а из 18 миллионов работников аппарата управления две трети перейдут в сферу общественного самоуправления, наша держава от этого только выиграет, как, бесспорно, выиграют и ее граждане.

Урок второй - пора навсегда покончить с такими порядками, когда к руководству страной приходят не в результате нормальной демократической процедуры и публичной деятельности в партии, государстве, а путем закулисных комбинаций, а тем более заговоров и кровавых чисток. Опыт уже в достаточной степени показал, что в подобной обстановке к власти приходят отнюдь не самые способные руководители, не самые убежденные ленинцы, не самые преданные народу, а самые хитроумные улиссы - мастера групповой борьбы, интриг и даже обыкновенной коррупции. Политические мафии Рашидова и Кунаева, Щелокова и Медунова, "днепропетровский хвост" в лице Тихонова, а затем "феномен" Черненко - все это должно стать суровым предостережением политическим работникам любого ранга и уровня.

Во все времена среди всех народов считается, что руководство государством требует определенной подготовки, поскольку от этого в большой степени зависит судьба народа. Не будем вспоминать о древнем мире, где в качестве наставников правителей выступали такие люди, как Аристотель и Сенека. И в нашей России наследника престола наставлял близкий друг Пушкина Жуковский. Но и в современных государствах считается общепринятым, что для этой работы нужны и природные данные, и образование, и воспитание чувства гражданской ответственности, и многолетняя школа политической деятельности, участия в общественных и государственных делах, и ораторское искусство, и навыки публициста. Не будем ссылаться на западный опыт - он нам не указ, мы сами с усами. Но усы мы выращивали, а потом брили в больших хлопотах и трудах, набивая шишки, пока не поняли: нет, не каждый секретарь обкома может руководить великой державой нашей.

С момента революции стали закладываться традиции новой школы политического руководства. Ее главным принципом явилась социальная принадлежность: человек должен быть не знатным, не богатым, не высокообразованным, а своим, народным. Конечно, мало кто принимал как реальную для нынешнего времени крылатую фразу о том, что каждая кухарка может управлять государством. В составе высшего руководства сразу после революции не было ни одной кухарки, да и ни одного рабочего или крестьянина. Политбюро в ленинские времена и почти все члены Центрального Комитета партии были выходцами из интеллигентной или полуинтеллигентной разночинной среды. Яркие или не очень яркие публицисты, страстные агитаторы, вожаки, вожди. Масса тогда внимала и верила им отнюдь не с тем притворно глуповатым выражением лица, которое мы видели в образе крестьянина в знаменитом фильме "Человек с ружьем".

После смерти Ленина это поколение руководителей было сметено последовательно проводившимися друг за другом сталинскими чистками. Ему на смену пришла более молодая генерация, отличавшаяся сильными характерами, но меньшим уровнем образования и культуры. Но эта генерация была низвергнута в 1936-1938 годах. И тогда пришло поколение людей, подавляющее большинство которых не участвовало в революции, но зато имело определенный уровень специфически партийного образования. Многие из них сделали сказочную, скачкообразную карьеру, поднявшись за несколько лет от рядовых работников до министров.

Брежнев принадлежал как раз к этой третьей генерации. Его путь был отмечен чисто аппаратным продвижением. При самом тщательном изучении того периода мы не можем обнаружить никакого следа публичных выступлений будущего Генсека. Он умело молчал, умело "выходил" на нужного покровителя и постепенно, но неуклонно продвигался вверх.

Проблема еще заключалась в том, что ни один из наших руководителей не позаботился о том, чтобы воспитывать себе преемника или преемников. Не будем говорить о Сталине - малейшего подозрения, что появился такой человек, было для него достаточно, чтобы стереть потенциального претендента на свое место в порошок. Он и говорил открыто своим так называемым соратникам: "Вот умру я, пропадете вы без меня, погибнете!" Отсюда, наверное, и пошло это восторженное восприятие непосредственно после кончины Сталина: "Обеспечено бесперебойное руководство государством". Сталинские дети и пасынки были сами поражены, что после его смерти небо не обвалилось и государственный руль не выпал из их слабых рук...

Справедливости ради надо сказать, что даже Ленин не позаботился о преемнике. В своем политическом завещании он дал характеристики каждому из оставленных высших руководителей, которые содержали по преимуществу критические замечания. Но и он не видел человека (а стало быть, не взращивал такого), который мог бы после него стать руководителем партии и страны. Эту традицию целиком воспроизвел Хрущев. Он приближал к себе только послушных исполнителей, хотя, наверное, и в мыслях не держал, что Брежнев может стать его преемником на высшем посту. Правда, Хрущев выдвигал молодых, таких, как Андропов, да и тот же Шелепин, которых держал, однако, на достаточной дистанции.

Вообще во всех странах современного мира изнанка политического лидерства подвержена злокачественной эрозии. Наиболее вероятные причины этого явления - развитие "массовой" демократии, с одной стороны, и чудовищного бюрократизма - с другой. Именно это порождает "флюгерного лидера", который старается угодить обеим сторонам. Нам долгое время казалось, что мы избавлены от этих бед самим фактом существования централизованного планового общества, которое может разумно направлять свое развитие. Но здесь нас подстерегали большие разочарования. И прежде всего как раз в отношении политического лидерства, которое оказалось вовсе не таким мудрым, чтобы взять на себя функции, принадлежащие, в сущности, всей партии и народу. Значит, нужна реформа самой традиции политического лидерства. XIX партконференция начала великое дело реформы всей нашей политической системы. Это первый, но не последний шаг. Нужно долго думать и многое сделать, чтобы новый Брежнев, а тем более новый Черненко не появились не только на вершине, но даже в составе высшего руководства. Ибо теперь уже очевидно, что тот, кто не умеет руководить, неизбежно скатывается к искусственному насаждению своего культа, разбазариванию народного достояния и коррупции.

Ротация кадров - это крупное, удачно найденное решение. Однако нужны гарантии, чтобы и на пять, а тем более десять лет не приходили слабые, а тем более коррумпированные руководители. Необходимы перемещение центра тяжести в сторону публичной деятельности кандидатов на высшие посты и, конечно, подлинная выборность.

Искусство управлять - самый сложный из всех видов искусства, включая военное и художественное. Мы стали выигрывать войну с фашизмом, когда на смену Ворошилову, Буденному, Тимошенко, Кулику пришли Жуков, Рокоссовский, Конев, Мерецков, Толбухин. То же самое в политике. Перестройка означает переход руководства от кадров брежневского типа к талантливым современным руководителям, способным осуществлять крутые повороты и заглядывать в дальние перспективы. Не говоря уж о требованиях общественной пользы и элементарной морали. Словом, нужны мастера руководства, а не подмастерья или тем более ленивые потребители престижа, власти и привилегий.

Важнейшая гарантия от рецидива брежневщины - это найденный и осуществляемый сейчас партией социалистический плюрализм. Модель его восходит к ленинскому периоду. В то же время мы имеем возможность пойти значительно дальше. Преувеличенные страхи по поводу крайностей гласности - а таковые, несомненно, сопутствуют общему здоровому потоку - отражают отнюдь не заботу о социализме, а порождены авторитарной политической культурой.

Здесь нам больше всего противостоит консервативная традиция. Российская политическая культура не терпела плюрализма мнений и свободы критики правительственной деятельности. Только после революции 1905 года была пробита маленькая брешь. Но и тогда ни царя, ни царизм, ни существующий строй критиковать, по сути дела, было нельзя.

После революции одним из первых декретов были приняты меры против контрреволюционной печати разных оттенков. Но говорилось об этих мерах как о временных, связанных с обострением классовой борьбы. Не менее характерно и то, что сразу после окончания гражданской войны Ленин вернулся к прежнему подходу нашей партии, которая фиксировала неизменно в своих программах право на свободу выражения мнений. Плюрализм внутри партии, профсоюзов, Советов, крестьянских объединений и в особенности в сфере культуры стал обыденной нормой и важной стороной новой экономической политики. И он был свернут вместе с нэпом в конце 20-х годов. Хрущев кое-что сделал для восстановления такой гласности, а Брежнев снова похоронил ее.

С нашим плюрализмом связаны и гарантии прав меньшинства - разве мы не убедились на собственном опыте, как это важно? Революционная перестройка, по крайней мере на своем начальном этапе, опиралась на идеи, взгляды и волю не большинства, а меньшинства. Так было, по сути, всегда, если говорить о борьбе нового со старым. Самая девственная и изящная из всех демократий- афинская - устами большинства решила: Сократу надо выпить яд. Пей, Сократ, пей, раз этого требует большинство! А у нас в 30-х годах разве Сталин не опирался на волю большинства? Не станем говорить о его соратниках, с ними не было вопросов. Даже Хрущев, могучий сокрушитель культа личности, искренне и самозабвенно участвовал в избиениях по воле большинства. Большинство считало: Бухарин не прав. Что ж, иди, Николай Иванович, не оглядывайся, пуля дырочку найдет...

А в новейшее время Брежнев - разве он был один? Абсолютное большинство в аппарате управления молилось на него, получая при нем все - звания, лауреатские значки, академические деньги, дачные постройки, взятки. Поддерживали его и те социальные слои, которые безбоязненно жили и сейчас живут за счет нетрудовых доходов.

Чем гарантировать меньшинство, его волю, его интересы, его взгляды? Меньшинство, которое сегодня как будто ошибается, а завтра может стать главным носителем прогресса? Только личными правами - в партии, государстве, других институтах политической системы: свободой думать, говорить, писать, искать истину и добиваться ее признания - другого пути нет.

Конечно, и меньшинство далеко не всегда может быть правым. Поэтому оно и должно знать свое место и считаться с волей большинства. Без этого нет дисциплины Ji нет порядка - ни в одной организации, ни в одном государстве. Стало быть, оно вправе претендовать только' на автономию в рамках общепринятого. Но сама эта автономия, четко очерченная уставом, законом и политической практикой, может стать огромным завоеванием нашей демократии.

В сфере науки и культуры гарантия прав меньшинства - вещь обыденная, хотя и здесь у нас было немало бюрократического насилия. Еще не стерлось из памяти, как большинство преследовало генетику, клеймило теорию относительности и кибернетику, отвергало джаз, а тем более рок-н-ролл, изничтожало абстрактное искусство, отвергало социологию и политологию. Сейчас как будто понятно, что трижды убийца тот, кто убивает мысль. Но ведь есть и другие сферы, которые ближе соприкасаются с властью и политикой и где трудно гарантировать автономию меньшинства ради альтернативных решений. Здесь нужна особенно тонкая и точная работа резцом законодателя, которая определяет меру сочетания взглядов и интересов большинства и меньшинства, подлинный социалистический плюрализм.

И последнее - долой льстецов из политической жизни! Наверное, все политические руководители у всех народов любят лесть. Но наши во времена Сталина и Брежнева любили лесть самой преувеличенной, культовской пробы. И не потому, что они верили в такие восхваления, а потому, что им нравились унижение льстеца, его распластанность и растоптанность. Некоторые наши доморощенные фуше и талейраны прошли, как нож сквозь масло, через все политические режимы и ныне лихорадочно суетятся в борьбе за самосохранение.

К счастью, к руководству нашей страной пришли и приходят люди, которые имеют ясную программу развития страны и во главу угла поставили радикальную политическую реформу. Началось, будем надеяться, формирование новой школы политического лидерства и новой демократической культуры всего народа. В этом - надежная гарантия против рецидива сталинских и брежневских традиций.