Глава IX. Сопротивление

Памфлет

Квартира министра одной из республик. Большая кухня, обставленная в стиле ретро, разбавленном модерном.

Пантелей. Вера! Вероника! Верка!.. Опять ужина нет... (Мечется по кухне. Заглядывает в холодильник, вытаскивает что-то.) Гриша! Гришка, сукин сын!..

В кухню заглядывает Гриша.

Гриша (в дверях). Что случилось, папаня? А-а, Верка опять ничего не оставила... Давайте я подсоблю...

Пантелей (включает плиту, ставит чайник и воду для сосисок). Я сам! Ты уже подсобил... Где Верка, спрашиваю? Я ей и на работу звонил - не застал. Ни поесть, ни поговорить...

Гриша. Вера сказала, придет в одиннадцать. Она раньше никогда не приходит. Да и вас не ждала - думала небось, что вы там у себя на даче в одиночестве разгуливаете: валенки на ногах, шапка волчья на голове, руки за спиной...

Пантелей. Ты, как всегда, в своем репертуаре, скоморох... Не зря она от тебя бегает.

Гриша. Не зря, не зря папаня-министр. Хотя, думаю, не во мне дело. Гвоздь у нее, остренький, остренький гвоздик где-то пониже спины. Вот она и носится. Три мушкетерши - так они себя называют. Валька - премьерша, Фенька - академическая дщерь и наша Верочка, Верунчик, Вероника. Натянут сапожищи, шубы взахлест накинут, на "Жигули" свои вскочат и гоняют по городу.

Пантелей. Чего гонят? Куда спешат?

Гриша (дурашливо). Что же их гонит -судьбы ли решение, зависть ли тайная, злоба ль открытая?.. Я так думаю - зависть. Как увидят друг у дружки или у другой бабы новую тряпку - так и понеслись. А уж если бриллиантик в кольце или сережках или шуба норковая - тут их ничто не остановит, все сметут.

Пантелей. Да не о том я. Ну их к черту всех! Не до них. Мне с тобой поговорить надо. Думал, при Верке лучше будет... Ты что же это, змея подколодная, что наделал? У... был бы ты моим сыном, я бы тебе всю рожу раскровянил... (замахивается на Гришу сковородой).

Гриша. Что это вы так? Ну не сын я, ну зять, чем это хуже? Или стряслось чего, папаня-министр?

Пантелей. Министр... был министр да весь вышел...

Гриша (напевает). Какой я к черту мельник, я ворон...

Пантелей. Прекрати, перестань поясничать, иначе и вправду врежу...

Гриша. Да вы толком скажите, что случилось-то?

Пантелей. Ты с Сочновым на прием к председателю ходил?

Гриша. А-а... вот оно что. (Неохотно.) Ну, ходил.

Пантелей. Записку ему оставляли?

Гриша. Ну, оставляли, оставили записку.

Пантелей. Как же ты мог?! Ну Сочнов - я понимаю. А ты! Я, почитай, пятнадцать лет тебе заместо отца. Не спросил у меня. Не посоветовался. Через мою голову. Через голову директора своего института.

Гриша. Через голову? Это не точно. Скорее, между ног ваших, как лилипуты у Гулливера... Что касается директора, то какая у него голова?

Пантелей. А ты кто сам-то? Завлаб! Докторскую без году неделя защитил и полез с записками на самый верх.

Гриша. Насчет меня это верно, папаня. Какой я завлаб? Меня знаете как кличут? Завлюбом - вот как. Говорят, весь из министерской любви скроен.

Пантелей (садится за стол, жадно ест сосиски, говорит с набитым ртом). Ну!..

Гриша. Ну а директор... что с ним советоваться? Ему все до лампочки, точнее, до Феньки, она-то его в люди и вывела.

Пантелей. Фенька не Фенька, а он твое прямое начальство... И между прочим, академик.

Гриша. Тоже - академик, все знают: зятек, как и я. Ну конечно, он - первый зять республики. А я так: зя-тишка-зайчишка. А после кончины тестюшки он сидит тихонько в углу и как собачонка косточку свою глодает да по сторонам оглядывается, чтобы не отняли... Да и фамилия у него Дондуков. О нем еще Пушкин писал:

В Академии наук 
Заседает князь Дундук. 
Говорят, не подобает 
Дундуку такая честь; 
Почему ж он заседает? 
Потому что... есть.

Ну посудите, папаня,- разве мы с Сочновым могли к нему сунуться с нашим проектом?

Пантелей. Ну а я? Со мной вы почему не поговорили? Или меня тоже в дундуки зачислили?

Гриша. Ну, с вами - дело другое. Тут дело сложнее; что не дундук - это каждому дураку ясно, даже мне.

Пантелей. Так что же? Сочнов подбил - говори прямо.

Гриша. Если прямо - говорил я вам, не раз говорил. Еще когда докторскую писал - вы мне немало дельных советов дали. Но сами повторяли: не ко времени все это. Не поймут нас, не поддержат. Так что вылезать не будем. Потому, знал я - вы записочку нашу наверх не пошлете. Ни при каких обстоятельствах.

Пантелей. Ретроград - вот я кто, по-твоему. А ты? Ты - Гришка Отрепьев - вот ты кто! За все, что я для тебя сделал. (Горячась.) Что Верку за тебя отдал, что в аспирантуру рекомендовал, в институт устроил!

Гриша. Ну спасибо, за Верку особое спасибо. В ножки кланяюсь. Ну удружили, ну подарочек подсунули. Вероника, Верочка, Веруленька...

Пантелей. Раскудахтался. Что же ты женился, если она тебе плоха была?.. На что польстился?

Гриша. Думаете, на министерскую дочку? Женился по расчету: квартира сто метров, машина, дача? Как говорили в те времена - не имей сто рублей, а женись как прохиндей? Все не так, папаня. Не по расчету я женился.

Пантелей. Не по расчету и не по любви. А как же? Зачем?

Гриша. Зачем? Я сам себе этот вопрос каждый день задаю и ответить не могу. Ну подзалетела она, подзалетела, когда студентами были.

Пантелей. Подзалетела?.. Это как?..

Гриша. Забеременела, значит. Говорила, от меня, а там кто знает. Не я первый был. Да и второй - не я.

Пантелей. Значит, ты что же, из благородства, из снисхождения в семью нашу вошел? Хорош гусь... Сейчас вспомнил?

Гриша. Да какое там благородство? Может, из страха перед папой-министром?.. Да нет. Нет. Думаю, втянула она меня на брачное ложе. Сильная она у вас, Верка-то, бой-баба. Гены. Чего захочет - к себе притянет. Как магнитом.

Пантелей. Что ты все врешь? Врешь все! Увидел, что зашаталось кресло подо мной, и решил бежать, как крыса с корабля.

Гриша. Да ничего я не решил. Отвык решать. Всегда она за всех все решала. И за меня, и за мамочку, и за папочку иной раз.

Пантелей. Это верно, характером в меня пошла, хотя лицо материнское. Глаза голубые, как у Марьи Ивановны.

Гриша. Голубые-то голубые, но не как у Марьи Ивановны. Машенька наша - человек была святой. Такие сейчас на Руси вывелись. Из одной доброты скроена. После смерти моей матери я никого так не любил. А Вера другая. Совсем другая. Новая генерация. Вроде как даже нерусская. В глазах - блеск металлический, ледышки, зимние глаза.

Пантелей. Что же она - у меня эти ледышки позаимствовала? Так думаешь? По-моему, и я всегда был добрый к вам. Я тебе вот что скажу - давай, затребуй эту записку обратно, скажи, обсудим в министерстве, а потом выйдем с совместными предложениями. Либо прямо говори - ухожу, мол, я от вас, пожил - и хватит. Дело свое черное сделал и руки в боки, к другой министерской дочке...

Гриша. Какое дело, почему черное? Мелодрама! И любил я и люблю вас любовью брата, а может быть, еще сильней... Даже не знаю, за что, но люблю. Конечно, за доброе отношение ко мне. Но еще и за то, чего мне самому не хватает,- за энергию, цепкость, гибкость, способность притвориться простачком эдаким, когда надо. А когда надо - рычать, как сегодня. Очень любопытная вы тигра, папаня. Я все пытаюсь выучиться, да не тот Федот.

Пантелей. Перестань болтать-то. Любишь... Ваньку ломаешь. Дурнее, чем есть, казаться хочешь, паршивец.

Гриша. Что произошло? Ну объясните, наконец, толком. Обсуждение было, что ли?

Пантелей. Какое обсуждение! Вызвал председатель, сказал - готовьтесь к реорганизации. Происходит укрупнение- в рамках республики образуется единый комплекс, производящий компьютеры, магнитофоны - словом, средства информатики. А министерства преобразуются в управления... Тут он и про вашу записку вскользь так, но со значением вспомнил. Мол, интересные идеи, а вы им ходу не давали. А конкретно не сообщил. Сочнова и тебя назвал. Я как твою фамилию услышал- чуть со стула не свалился. Вот так родственничек, думаю. Пригрел на грудях своих.

Гриша. Неужели?! Вот это да! Вот так времена теперь настали! Неужели приняли нашу идею? Никогда бы не поверил! И так быстро - всего две недели назад записку передали.

Пантелей. Да не вашу идею, не вашу! Тоже мыслители отыскались. Вопрос о создании комплекса машиностроительного и так был предрешен сверху. Общая тенденция.

Гриша. Так за что же вы, яко зверь лютый, кидаетесь?

Пантелей. За что? Погреть руки на этом хотите. Слияние-то слияние, но по чьей инициативе, на каких началах, кто во главе поставлен будет? Ты подумай об этом! Не вернешь записку, Сочнов твой тут как тут, готовый кадр, преемничек.

Гриша. Ну Сочнов, он к вам особых чувств тоже питать не может. Вы с ним как обошлись? Из первых замов министра в заместители директора института двинули.

Пантелей. Я сразу заприметил, что он к власти рвется.

Гриша. Я помню, хорошо помню ваше замечание - гениальное, право слово. Таких, как Сочнов, надо, мол, держать над водой. И не топить и не поднимать. Поднимешь- его наверху заприметят. Того и гляди, тебя им заменят. Утопишь - он, как пробка из бутылки шампанского, опять может наверх выскочить. Вот вы, папаня, тогда и направили его к нам. Зарплата неплохая, положение устойчивое, человек не обижен. А в случае чего, всегда можно на его совет опереться.

Пантелей. Не рассчитал я, Гриша, прямо сказать, маху дал с шефом твоим. Тогда у меня была полная возможность отправить его куда-нибудь в Иркутск, в Тмутаракань загнать карьериста этого. Помнишь, я тебе рассказывал - на него анонимки поступили. А я им ходу не дал.

Гриша. Ходу не дали, но во внимание приняли. А ведь анонимки - это же постыдство нашей жизни. Как можно на них реагировать?

Пантелей. А если в них правда? Сигнал?

Гриша. Какой сигнал, когда стреляют кривым ружьем из-за угла? Венгр один приезжал - рассказывал, анонимки принимают, только если они в нотариальной конторе зарегистрированы. Там корешок с фамилией остается. Подтвердится анонимка - хорошо, не подтвердится- за клевету привлекают автора. Сейчас, при гласности, вообще надо отвергнуть рассмотрение анонимок.

Пантелей. Но он-то, Сочнов, оценил мое отношение?

Гриша. Да суть же спора была не в анонимках. Сочнов уже тогда вопрос поставил: начинается революция в информатике. Мини-компьютеры - им принадлежит будущее. За этот рычаг ухватиться предлагал. А мы продолжали свои гиганты ляпать. Вот они и стоят без дела в десятках министерств и ведомств.

Пантелей. А кто нам позволил бы снять прежние компьютеры с конвейера? Где средства взять на новые? Откуда модели позаимствовать? Наука отстала. А план за горло брал. За план три шкуры драли. И сейчас дерут.

Гриша. Но Сочнов - он же прав оказался. И я в своей диссертации западный опыт сравнил. Вы помните, я говорил вам, пример - ну потрясающий - США и Япония. Американцы первыми изобрели видеомагнитофон, еще в 57-м году. Это был гигант для телестудии. А что сделали японцы? Они пошли другим путем. Уже в 65-м фирма "Сони" создала небольшой видеомагнитофон для домашнего пользования, в 75-м - первый в мире кассетный.

Пантелей. Ну и что?

Гриша. А то. Сейчас Америка - великая Америка - покупает только японскую видеотехнику. И между прочим, торгует с Японией с убытком в сто миллиардов долларов.

Пантелей. Ну и что, повторяю я тебе мой вопрос? При чем здесь Сочнов?

Гриша. Да очень при чем. Он же все это десять лет назад приметил. И это и есть подлинный руководитель, стратег, человек, видящий далеко вперед, а не управляющий, который отбивается от текучки.

Пантелей. Значит, вот оно что - меня в архив сдавать пора? Вот в чем суть вашей идеи?

Гриша. Не тебя, папаня. Не тебя лично. Все поколение старых инженеров. Ты помнишь, министр Руднев сам рассказывал, на одном ответственном совещании прямо сказал: пора нам, товарищи, уходить всем. Не освоим мы эту новую технологию. Не освоим и не поймем. Новые мозги нужны. И новое образование.

Пантелей. Но ведь отвергли все это. Все отвергли, единодушно. И сам председатель - а он был не лыком шит, профессионал высшего класса.

Гриша. Отвергли - верно. И проморгали мини-компьютеризацию. На пятнадцать - двадцать лет отстали.

Пантелей. Ну а Сочнов - он-то откуда все это знает? Ту же школу прошел.

Гриша. Ту, да не ту. И учился позднее вас. И смотрел открытыми глазами на то, что в мире происходит. И рисковать не боялся.

Пантелей. Не боялся... Что же он тихо сидел восемь лет и выполз?...

Гриша. Не сидел. Помалкивал - это да. Но готовился. Лаборатория изучала, исследовала. Да вот и мою диссертацию в это русло направил.

Пантелей. А ты о другом подумай. О себе, о нас. Плюнь ты на этого Сочнова. Отцепись от него. Займи свою позицию. Думаешь, когда Сочнов на мое место усядется, он тебя пожалеет - моего зятя?.. А ты служишь ему, душу в его прожекты вкладываешь!

Гриша. Не ему служу, папаня. Не ему! Делу! Делу хочу послужить. Пятнадцать лет работаю в институте. Я хочу приносить пользу! Я хочу, чтобы меня вызывали, чтобы со мной советовались. Ко мне прислушивались. Я хочу, чтобы то, что я видел на лучших заводах - и у французов, и у японцев, и у чехов,- чтобы все это было и у нас. В Китае был - у них уже двухкассетники производят. Что же это такое? Куда мы откатываемся? Слыхал, во Франции государство даром предлагает каждой семье мини-компьютер? Даром! Чтобы вся система мышления, особенно у детей, на современный лад перестроилась.

Пантелей. Так съезд же принял решение. Чего ломиться в открытую дверь? Будут капиталы - будет новая техника.

Гриша. Будет? Будет, если за дело возьмутся новые люди. С новыми мозгами. С новой энергией.

Пантелей. И все это - Сочнов?

Гриша. Или не Сочнов, а кто-то другой, кто всей силой ухватится за дело. И вернет нам самоуважение.

Пантелей. Да Сочнов твой, если хочешь знать, когда власть захватит, еще жестче давить всех будет.

Гриша. А почему же жестче?

Пантелей. А потому, Гришатка, зятечек мой несмышленый, что он о себе высокое соображение имеет. Я себе цену знаю и в душе никогда не заносился. Что же - крестьянский сын. Не зря фамилия Черногрязев. Из деревни того же названия.

Гриша. Почему же это Верка передо мной заносится - белая кость, а я плебей, сын сапожного мастера. Как я ни объяснял ей, что среди детей сапожников были весьма известные люди.

Пантелей. Дура она, Верка. Забыла, да нет - не знала той жизни моей прошлой - доминистерской. Выучился на гроши, войну прошел. Конечно, как всякий нормальный крестьянин, хотел от жизни побольше взять. Это во мне было. Жадность. Желание под себя подмять. Что говорить - было.

Гриша. Жадность фраера сгубила...

Пантелей. Не сепети. Я, может, впервые раскрываюсь перед собой... Но ведь было и другое. Не у меня одного. У всего нашего поколения руководителей. Трудолюбие, служение беззаветное, насмерть работали, от зари до зари, как крестьяне. Наше поколение руководителей умело главное - власть держать. Какие перемены происходили на нашем веку! Кого только не пережили! А мы - мы были незыблемы как скала. Мы были опорой государства, его стабильности и силы.

Гриша. А он? А Сочнов?

Пантелей. А он - не знаю. Это надо посмотреть. Самолюбивый- умнее всех себя считает, самый талантливый- словом, "самый-самый". Вундеркиндик какой-то. А зачем нам в управлении вундеркинды?

Гриша. Может, сейчас-то мы как раз и добрались до сути проблемы. Сейчас новое время. Время динамичного руководства, а не вялого, консервативного управления. А значит, время нового типа руководителя, человека с ярким творческим началом, способного предвидеть развитие отрасли, вдохновить людей на новые дела. Да, это главное. На место управляющих приходят подлинные руководители, люди, способные вырабатывать стратегию, а не просто личную власть крепко в руках держать. Ведь здесь-то и нужно творческое воображение. Без воображения - труба. Компьютеры, новые материалы, автоматические линии. А изучение потребительского спроса? А управление финансами? А конкуренция на национальном и мировом рынке? Нет, что ни говорите, все это требует таланта. И Сочнов - человек выдающийся - здесь очень необходим.

Пантелей. Необходим, может, и необходим, но в какой роли? Красная цена ему, если хочешь знать, советником при генерал-губернаторе. Еще во времена Ленина говорили об одном деятеле - в нем есть все для вождя. Не хватает малости - характера.

Гриша. А чем его характер нехорош? Он человек сильный и рисковый.

Пантелей. А губернатором должен быть совсем другой человек, способный принимать обдуманные решения, основательный и осмотрительный.

Гриша. Скажите уж лучше - осторожный и трусоватый, ни одного рискованного шага не сделает.

Пантелей. Осторожный - да. Трусоватый - нет. Это ты не в меня стреляешь? Труса я никогда не праздновал.

Гриша. Ну это я знаю. Фронт. Ушли солдатом. Вернулись майором. Грудь в орденах.

Пантелей. Я не о том. На фронте совсем другая храбрость нужна была. Я как-то сидел в приемной с другим министром. Ждали вызова на заседание, ну в самой высокой инстанции. Так он мне говорит: веришь ли, никогда так не волновался. Сосу третью таблетку нитроглицерина. А между прочим, на фронте он был боевым генералом. Герой - через минные поля хаживал. А после заседания его чуть не на носилках вынесли. Вскоре он и скончался.

Гриша. Вот вы и есть напуганное поколение.

Пантелей. В этом, может, ты и прав, Гришатка. Страх перед начальством - это нам предки из рода в род передавали. Да и современники постарались... Но ведь на этом многое держалось - и дисциплина, и ответственность на всех уровнях.

Гриша. Если откровенно - сами боитесь и смелых не подпускаете.

Пантелей. Ну и что бы ты, к примеру, на моем месте сделал смелого такого?

Гриша. Для начала? Для начала я бы Сладкоешки-на - вашего зама, что на место Сочнова пришел,- выгнал, а Сочнова на это место вернул.

Пантелей. А Сладкоешкина за что? Он вреда никому не делает.

Гриша. А что он вообще делает? Он производством мало интересуется. Да он его и не знает, всю жизнь на кадрах просидел. Он и сейчас своих сажает, укрепляет позиции на случай. А главное - на распределении благ сидит. Тут он силен - кому что дать - премию, знамя, блага. И тем людей держит. С виду тихий-тихий, все бочком ходит, голоса не повышает. А за спиной - завистливый, вредный и зело опасный для дела.

Пантелей. Хорошо. Направим мы его на производство- пусть поработает, покажет себя, что дальше?

Гриша. Дальше? Взять сито...

Пантелей. Какое еще сито?

Гриша. Сито для просеивания кадров. Встряхнуть раз, другой это сито - вот мелкота и посыплется вниз. А наверху останутся действительно крупные величины. Пусть каждый свое место займет. И главное - возлюбил бы я талантливых, способных людей, как самого себя. Я понимаю - это нелегко. Они - спорщики, ершистые, словом, неуправляемые, в рот не глядящие. Хлопотно с ними. Вот и шла эрозия кадров на всех ступенях отрасли. И вот еще - молодых уважить надо. Ведь если зав-цехом или директором человека в тридцать - тридцать пять лет сделать, он вдвое активнее будет, чем пятидесяти- шестидесятилетний. Разве не ясно?

Пантелей. Активней - не спорю, но эффективней - не уверен.

Гриша. Стареет наш аппарат, весь корпус управляющих тенденцию к геронтократии имеет.

Пантелей. Это еще что?

Гриша. Власть стариков, значит. В двадцатых годах средний возраст наркомов был лет тридцать. Потом началось старение. При Сталине проблема со старыми кадрами решалась по-своему. Все помнят, как... Опять пришли молодые. Косыгин, например, стал министром тоже в тридцать лет. Да и другие.

Пантелей. К репрессиям призываете? Хунвэйбины...

Гриша. Зачем же... Но делать что-то надо. Особенно сейчас, когда без знания новейшей техники управлять невозможно. Правда, все, что я говорю, работает против меня, против Сочнова.

Пантелей. В каком это смысле?

Гриша. Боюсь, что кадровая волна перекатится через наши головы. Вы пересидевшее поколение. А мы - поколение, которое передержали над водой.

Пантелей. Ты и Сочнов - разные поколения. Ты это понять должен и отщепиться от него. Мы эстафету прямо в ваши руки - руки молодых передадим. Потерпите только еще немного. И не ошибитесь с выбором. (Пауза.) Ну с кадрами мы разобрались. Еще что?

Гриша. Что? Над бумагами меньше корпел бы, а больше думал.

Пантелей. А как же мне не корпеть, когда завален бумагами и задушен совещаниями и вызовами?

Гриша. Вот я об этом и говорю. Сразу бы я треть бумаг полностью ликвидировал, запретил их запрашивать и готовить. Вторую треть - отдал на рассмотрение замам или еще дальше - вниз, пусть сами решают. А над третьей третью - действительно думал бы: что и как делать с отраслью в целом. С позиций нового мышления.

Пантелей. При чем здесь новое мышление в производстве?

Гриша. При том - при том, что сейчас новое мышление необходимо абсолютно во всех сферах. Поэтому я стал бы в первую очередь думать о радикальном изменении всей стратегии отрасли.

Пантелей. Стратегии... В том-то и дело, что ее не видно, что делать - неясно. Пробуксовывает все, перестройка пробуксовывает.

Гриша. А почему? Потому, что вы не подхватываете, сомневаетесь, а то и просто пережидаете, пока схлынет волна?

Пантелей. Ты опять к смене кадров тянешь. А дело глубже, куда глубже. Возьми даже элементарный вопрос. Решения наверху приняли, а правового обеспечения не дали. Инструкции Госплана, Минфина, Госснаба все старые остались. Где они, наши новые права - на бумаге. Кстати, то же и с кооперативами, и с индивидуальным трудом. Штаны-то новые, а подштанники старые остались.

Гриша. Вот вы бы и сигнализировали.

Пантелей. Сигнализировали. Очень там сигнализаторов привечают. Особенно из нашего брата, старых кадров. Вот и сидим, ждем четких указаний. Так и так. Это надо, это - не надо.

Гриша. Вот в этом, папенька, и приговор всем вам. Все же сейчас перевернулось. Теперь от вас ждут, что вы предложите, какой должна стать стратегия отрасли в условиях перестройки. В этом же корень всего дела - каждый - от рабочего до министра - на своем месте предлагает и делает все для ускорения производства.

Пантелей. Хорошо, побежал бы ты наверх, что еще?

Гриша. Заседания сократил бы минимум в пять раз. Дерготня и отвлечение от работы. Есть же телефон, селектор, те же мини-компьютеры заведите, наконец. Ведь это чистый архаизм, когда собираются тридцать - пятьдесят человек и слушают одного. Или не слушают, а так - сидят релаксируют. Ну раздайте вы им доклад, разошлите информацию. Соберите экспертные оценки, подготовьте деловые решения и бросьте эти наивные накачки.

Пантелей. Упрощаешь все. Упрощаешь до глупости. Сочнова наслушался. Слабый ты, Гришка, слабый, легко под влияние попадаешь. Не зря Вера тебя интеллектуальным хануриком кличет.

Гриша. Но ведь интеллектуальным...

Пантелей. Ну с этим кто спорит? Человек ты толковый, но бесхарактерный.

Гриша. Ну не совсем уж. Вот записка - я в ней активно участвовал.

Пантелей. А ты бы, дурачок, о себе подумал. Кому могилу роешь - себе роешь. Был ты зятем министра, а станешь...

Гриша. Ну какого министра! Мы же с вами взрослые люди, Пантелей Иванович. Министр в республике...

Пантелей. А что ж тут плохого?

Гриша. Министр - это тот, кто входит в кабинет министров. Так во всех странах. А как вас, всех министров, в одном кабинете собрать, если вас так много?.. Министры по льну, по шерсти, по молоку, по мясу, по удобрениям... Министры! Ну назвали бы вашу должность управляющий, председатель, президент - чем плохие звания? Или наркомом - хотя нельзя представить даже, чтобы в ленинские времена был наркомат по обуви или текстилю.

Пантелей. Не в этом суть. Я за звание не держусь. Суть в падении. Ты этого не испытал. Кто у власти был - знает. Нам не дано спускаться вниз. Можно только либо наверх, либо об земь, на самое дно. Да и кто хочет со своего поста падать? Укажи мне среди вашего брата ученых, кто сам добровольно с поста директора или хотя бы завлаба ушел. Ведь до восьмидесяти лет готовы эту лямку тянуть, а зачем?

Гриша. Это верно. Нашего директора бульдозером с его кресла не выкорчуешь. Да и куда ему деваться? Как только сделается простым научным работником, всем станет ясно, чего он стоит.

Пантелей. А с другими, даже талантливыми? Все цепляются за посты. Иные норовят даже передать свой институт по наследству сыну, а то и зятю. А в других сферах? Сейчас театры вон стали передавать отцы детям. Или Сочнов. Он, думаешь, так, ради идеи? Он вырваться вперед хочет. А тебя как орудие использует, чтобы побольнее ударить меня - изнутри. Прямо в сердце метит, на инфаркт ставку делает.

Гриша. Что же? Вы из-за должности жизнью своей жертвовать готовы? Да пропади он пропадом, этот пост. Что вы вот от него имеете? С утра до десяти в министерстве, а потом на дачу и там за зеленым забором только с вахтером и общаетесь. За спецмашину держитесь?.. Носитесь по Москве, народ смеется: министр летит, а отрасль едва ковыляет. Или ради семьи стараетесь? В переносчика себя превратили.

Пантелей. Какого еще переносчика?

Гриша. Такого. Получали денежки и целиком Марье Ивановне. Себе даже на карманные расходы не оставляли. Благо на работе чай с сушками и бутербродами подают.

Пантелей. Ты Марью Ивановну не трожь! Она была не вам с Веркой чета.

Гриша. Это конечно. Всю душу в дщерь свою вложила и тем доконала ее.

Пантелей (вытирает набежавшую слезу). Что ты мне, подлюга, в такой момент сердце выворачиваешь? Или за Верку мстишь?

Гриша. Да не мщу я вам, Пантелей Иванович. Привык как к родному. Слаб Гришка. Я думаю, Отрепьев тоже был слаб душой. Иначе бы он Марине не открылся. Она им вертела, как Верка нами. Но ведь надо же когда-то правде в глаза поглядеть. Упустили мы Веру. Все вместе упустили. И я, и Марья Ивановна, и вы, отец родной.

Пантелей. А я - что я-то не так делал? Или недодал чего-то?

Гриша. Додали и делали, слишком много делали. С чего все началось? Светские знакомства. Подружки - Фенька, Валька - дочь Самого. У нее восемь шуб. А у Верки ни одной.

Пантелей. При чем здесь шубы?

Гриша. Как при чем? "Жигули" кто ей купил - одни, потом другие, потом третьи?

Пантелей. Но она же ломала, из аварий не вылезала, вот и приходилось менять.

Гриша. Так, да не все так, Пантелей Иванович. Что бьет каждый месяц - правда. Ездит нагло, как в танке. Но не в этом дело. Она что с машинами делала? На рынок, втридорога. Вот и три шубы - беличья, лисья и норковая,- не выговоришь, язык сломаешь.

Пантелей. На рынок, говоришь? Не может быть!

Гриша. Может, может... А потом и этого мало стало. Магнитофоны, что вы из-за границы привозили,- где они?

Пантелей. Ну где - разве я следил за этим?

Гриша. На пальчиках ее колечками с бриллиантиками обернулись. Но и этого ей было недостаточно. У Вальки муж генерал, а я кто? У Вальки полюбовник - актер из ансамбля, в лисьей шубе, пальцы бриллиантами унизаны.

Пантелей. Ну сейчас Валька ногти кусает. Актер тот... да и генерал - оба в тюрьме, под следствием.

Гриша. Как? И генерала замели? Вот новость-то! Представляю встречу - в камере актеришка с генералом выясняют - кого Валька любила, а кого дина-мила...

Пантелей. Ну это не наша с тобой печаль.

Гриша. Нет, наша. Наша. Десять лет Валька примером была: у Вальки - то, у Вальки - это. Ну скажите на милость, как развивалась бы наша экономика, если бы не женщины? Ведь они и есть первопричина прогресса. Александр Сергеевич в простенькой сказочке о рыбаке и рыбке так точно схватил... не хочу быть дворянкой столбовою, а хочу быть царицей морской... Зависть гложет их, как блоха солдата. Вот и мечутся, и прыгают, и - что меня удивляло больше всего - как быстро пресыщаются. Трех месяцев не пройдет, бывало, как привезешь ты ей очередную кофту или штаны кожаные. Глядь-поглядь - уже нет, отдала подруге, говорит, за те же деньги - и обе счастливы. Подруга невысокая, метр шестьдесят три, вислозадая. Наша - тополь стройный - сто семьдесят два сантиметра. Как они одни и те же предметы на себя напяливают, просто уму непостижимо! Вот уж действительно, женщина - вечная загадка.

Пантелей. Моя Марья Ивановна была другая...

Гриша. Вот это верно, Пантелей Иванович! Марья Ивановна была из вымирающего племени. Я тоже свою бабушку помню - сама доброта, все сделает, все уберет, всем подаст, всем ласковое слово скажет... Куда они девались, простые русские бабы? Мы тут с англичанином одним разговорились о женской эмансипации, я ему и выложил все, что в душе накопилось. Так он заахал: я, говорит, считал, что у вас последняя крепость, где еще сохранились нормальные, добрые, семейные женщины. Страшно был разочарован. Да, дети - отмщение политических деятелей.

Пантелей. Это ты сам придумал или тот англичанин?

Гриша. Ну почему англичанин? Это - результат "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет". У нас в аспирантуре почти одни сынки, дочки и зятья были. А там повыше - у одного великого сын спился, а дочь за границу сгинула, да под чужой фамилией, у другого - зять алкаш, его же и заложил по пьяни, у третьего - дочка прости господи и помилуй. Так что наша Вера еще подарок.

Пантелей. Да Верка, бог с ней. Не об том разговор. Разговор о том, что со старыми кадрами делать? Ты бы у меня спросил, я бы сказал тебе. Вот, положим, возьми меня, я двадцать пять лет министр. Кого только и чего только не пережил. И мутузили, и били, и выговора вешали, и в печати критиковали. Мне шестьдесят семь. Давно бы бросил эту круговерть. Ну куда мне перестраиваться? Разве я не понимаю? Кадровая проблема на пленуме вон с какой остротой поставлена.

Но ведь вот в чем проблема. Выбора нет. У нас как? Сегодня ты министр, завтра - никто. Пенсионер, ну союзного значения. Конечно, с голода не умрешь. Поликлинику, отдых, все это обеспечат. А ведь жить еще - ну лет семь, а то и десять. Чем жить-то? Что делать? Ведь ты никто! Никому не нужен. Выброшен. Вычеркнут. Раз и навсегда. Из всех списков. Никуда не пригласят. Ни о чем не спросят. Словом, был и весь вышел.

Гриша. Это верно. Есть такая проблема.

Пантелей. Я думаю, что в нашей системе управления какая-то ущербинка имеется. Вот ты посмотри за рубежом. Чиновник оставляет свой пост по достижении шестидесяти лет. Автоматически уходит в отставку, и нет вопроса. Но у каждого чиновника есть альтернатива. Огромные возможности - и в бизнесе, и в науке, и в общественной деятельности, и в печати.

Я бы давно в отставку вышел, если бы мне дали альтернативу. Хоть общество по распространению передовых методов производства. Или в руководство крупной фирмой включили. Я же инженер, и не самый худший.

Да хоть бы директором теннисного кооперативного клуба разрешили. Так нет же - скажут, несолидно. Если уж погонят, так погонят насовсем, навечно. А если в шестьдесят лет в отставку? Что активному человеку делать? Саночки внучке чинить и на рынке в очередях выстаивать? Или в домино во дворе? Вот он где, корень, вот почему каждый за свое место зубами цепляется. Вы этот вопрос в записочке своей поставили?

Гриша. Честно говоря, нет, не поставили. Это действительно обдумать надо. Тут вы правы. Мы действительно меры не знаем. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. А мера вещей - основа всего. И красоты и эффективности- это еще Аристотель говорил.

Пантелей (примирительно). Аристотель... Давай, Гришанька. Подумай еще. Брось Сочнова! Глупо тебе меня-то свергать...

Гриша. Да не свергает вас никто, Пантелей Иванович, не в этом дело. И вы прекрасно это понимаете! Дошло до крайних пределов. Ведь такие решения партия принимает. Ну отвлекитесь на минуту от своих амбиций. Разве можно так дальше строить управление отраслью?

Пантелей. Нельзя. Это я не хуже тебя соображаю. Надо искать новые пути. Но какие? Ну сгребут всех нас, разные министерства, в одну кучу. Разве это что-то изменит? Плана нет. Плана изменений, которые действительно обеспечили бы перелом. Этого-то не видно. Все какое-то организационное реагирование. Как раньше было? Чуть проблема возникла, сразу новое министерство создавали. А сейчас, наоборот - ведомства в какие-то комплексы сливают. Вот и вся реорганизация. Ну получим мы вместо ста двадцати министерств, скажем, двадцать комплексов, что это даст? Людей разгоним. Ценных работников потеряем, управление разладим. А что приобретем?

Гриша. Ну уже само по себе, если бы удалось в два-три раза центральные аппараты сократить у нас в республике, а тем более по Союзу - это было бы настоящей революцией.

Пантелей. Да нереально. Это нереально. Аппарат как ванька-встанька - его уложишь, он снова встает из любого положения. Сколько раз за мою бытность пытались его сократить? Сколько труда положили? И что? Каждое сокращение в итоге приводило к увеличению.

Гриша. Сейчас это стало реальным. Хотя бы по техническим причинам. Вон в других странах автоматизировали счетную работу, а сейчас переходят на безбумажные учреждения. Все заменено мини-компьютерами и лазерными дисками. На одном диске целая библиотека. У нас в стране в аппаратах управления примерно восемнадцать миллионов человек. Если каждый по бумажке в месяц напишет - никаких комбинатов для производства бумаги не хватит. Ну не меньше половины просто счетные работники. Да и начальства разного миллионов восемь-девять. Не много ли? Не накладно ли? Да и эффективно ли? Как же можно над этим не задумываться, Пантелей Иванович? В рамках каждого ведомства и всей страны в целом?

Пантелей. Так, с этим ясно. Ну а фирма или объединение? Как здесь будет руководство осуществляться? Какие здесь у тебя наметки?

Гриша. Простые. Я ведь говорил как-то. Совет директоров, от пяти до десяти членов совета. Главный - директор-распорядитель. Остальные - каждый по своему ведомству - финансы, снабжение, рабочая сила, технология, наука и т. д.

Пантелей. Это где же вы подсмотрели? У японцев?

Гриша. Да, и у японцев тоже. Хотя не у них одних. Теперь по этому принципу все монополии управляются, в том числе и наднациональные.

Пантелей. Что же, копировать их опыт будем?

Гриша. Ну не копировать, а использовать все лучшее, что есть в мировом опыте, как Ленин это делал. Тейлоризм кто рекомендовал применить в нашей стране? Владимир Ильич.

Пантелей. Но у нас государственные предприятия. И организация должна быть по другому принципу.

Гриша. А откуда мы взяли наш принцип трестов? Из головы, что ли? Из прежнего опыта. И тресты и предприятия организовывали примерно по тем же моделям, которые были в старой России. А она была одной из отсталых стран. Что же нам теперь стесняться перенимать опыт высокоорганизованного менеджеризма?

Пантелей. А демократия? Или это для тебя тоже звук пустой. Какова же роль коллектива? Ты здесь снова знак равенства с западным опытом ставишь?

Гриша. Вот это нет. Тут есть ясные установки о выборности руководителей на предприятиях. Мы же предлагаем в дополнение организовать выборные советы директоров и включить в этот совет несколько рабочих прямо от станка, избираемых прямым голосованием на их собраниях. Именно на собраниях рабочих, без участия руководителей любого ранга. Эти представители-рабочие будут участвовать во всех заседаниях совета директоров с правом решающего голоса. И главная их обязанность будет - представлять мнения и интересы рабочей части коллектива, служить приводными ремнями от масс к руководителям.

Пантелей. Ну что ж, это любопытная мысль. Как говорят современные девушки - в этом что-то есть. Вы бы со мной посоветовались, в министерстве обсудили, может, мы бы и записочку вашу и довели до конструктивных решений.

Гриша. Вот тут, как говорилось в одной пьеске - ты, Вася, не прав! Уж извините, пожалуйста, в министерстве обсуждать такие вещи невозможно. Кто же это сам своими руками могилу себе рыть будет? Харакири по-японски делать?

Пантелей. Нет, это ты не прав, Гриша! Разве я не понимаю, в какое время мы живем? Нужны перемены. Нужны новые, совершенно новые подходы. Нужна ломка традиций. Но не ломка дров. Дрова наломать - дело недолгое. Ну а дальше что?

Гриша. Дальше хозрасчет, конечно.

Пантелей. Да разве это новая идея? Она же на XXVII съезде вон как прозвучала. Закон принимаем. Да мы в министерстве сейчас только этим и занимаемся.

Гриша. Занимаетесь или делаете вид? Где у нас хозрасчет? Назовите хоть одно предприятие, объединение, я уже не говорю про министерство в целом?

Пантелей. Нет его, прямо тебе скажу, нет хозрасчета нигде. Покуда нет его ни у нас, ни в каком другом ведомстве. Одни поиски и декларации.

Гриша. А почему? Потому что сопротивляетесь, не можете или не хотите по-новому к делу подойти.

Пантелей. Вот уж сказал так сказал! Сопротивляетесь! Дурья башка, кому сопротивляемся? Линии партийной? Здравому смыслу? Или не понимаем, что без хозрасчета не будет никакого развития, никакой новой технологии? Вздор все это, злоба сочновская сочится из вас.

Гриша. Ишь как заело, стихами заговорили. Тогда в чем дело?

Пантелей. А в том, Гришатка, что этот хозрасчет не от министерства одного зависит. Если бы это от меня зависело, я сегодня бы его расписал для всех предприятий, для всех фирм. Проблема глубже, неужели вы не понимаете? Какой может быть хозрасчет, если цены на оборудование устанавливаем не мы. На готовую продукцию- не мы. Зарплату - не мы. Фонды на материалы - не мы. Прибыль - не мы. План - не мы. Не говорю уже о валютных ассигнованиях. Тут нам одной рукой дают по крохам, а другой - тут же все и отнимают. Вот и перевязаны все предприятия и министерства как твой Гулливер бесчисленными ниточками, концы которых находятся в других руках - в Госплане, в Министерстве финансов, Комитете по снабжению, Комитете по ценам, Комитете по труду, да и повыше. Один налог с оборота чего стоит. Ты подумай, какой может быть налог с оборота? Значит, перевез ты приемник из предприятия в магазин - плати, причем плати во много раз больше того, что получает предприятие в виде прибыли. Ведь это кто-то придумал - то ли гений финансовый, то ли злодей! Такой налог и в таких размерах. А ты говоришь - хозрасчет.

Гриша. Вот это верно, верно! Нужны радикальные, а не мелкие, а тем более мнимые преобразования. Мы предложили восстановить разорванную цепь между производителем и потребителем, мы...

Пантелей. Мы... Мы... Размыкался, телок несмышленый. Сочнова повторяешь. Но тут одними общими идеями не отделаешься.

Гриша. Так-то это так. Но все же на первом месте должна быть концепция. Не будет концепции, не будет и плана конкретных мероприятий. Все будет делаться методом проб и ошибок, как делалось многие десятилетия.

Пантелей. И какова же она, эта ваша идея?

Гриша. Структурная реформа - вот главная идея.

Пантелей. Структурная... И с чем же это едят?

Гриша. С чем? Проблема собственности.

Пантелей. Что, смешанную экономику предлагаете?

Гриша. Да она и так смешанная: государственная, кооперативная, общественных организаций, личная. Нет. Вопрос глубже.

Пантелей. Под государственную собственность подкапываетесь, колодец артезианский роете? Так, что ли? Ведь правильно я ухватил вашу идейку? Сознайся.

Гриша. Сознаюсь - неправильно.

Пантелей. Так в чем новизна?

Гриша. Государственная собственность может быть разных типов - вот в чем дело. По-разному использоваться и управляться. И дистанция тут огромного размера. В этом различие между вашим и нашим подходами.

Пантелей. Я все-таки не понял, где разница. Что это значит конкретно?

Гриша. Экономическое соревнование.

Пантелей. Тоже - новость, мы только и делаем, что о соревновании печемся.

Гриша. Нет, вы не поняли, Пантелей Иванович. Именно экономическое - с выгодами и убытками.

Пантелей. Это что же, к конкуренции зовете?

Гриша. Если хочешь - к социалистической конкуренции. Как Ленин предлагал, начиная нэп? Состязание между государственными предприятиями, с кооперативными и даже индивидуальным сектором. Например, программисты - многие из них в других странах индивидуально работают. Предсказывают, что к концу века процентов двадцать работников будут с компьютерами на дому трудиться.

Пантелей. Ну и как это конкретно?

Гриша. Министерство преобразуется в небольшое управление.

Пантелей. Так. Со мной ты решил. Что там еще предлагаете?

Гриша. Все заводы объединяются в фирмы по типу монополий с законченным циклом - от и до, от производства первичного материала до готовой продукции. Каждая фирма получает право торговать своей продукцией по свободным ценам, которые регулируются потребителем. Произвел ты магнитофон на уровне западных стандартов - продавай дороже. Произвел среднего качества - продавай по средней цене. Произвел такой, что никто не берет,- убыток весь целиком ложится на тебя, на фирму, на трудовой коллектив, на директоров, на инженеров, на каждого рабочего.

Пантелей. Понятно. Что же, свои магазины каждой фирме?

Гриша. И это тоже. Хотя здесь могут быть различные формы. Надо посмотреть, как будет лучше: может быть, договорные отношения между предприятиями - фирмой и магазином.

Пантелей. Хорошо. Ну положим, московский завод, где хорошее оборудование, или прибалтийская фирма, где квалифицированная рабочая сила, вырвутся вперед и будут душить иркутские или рязанские заводы. Как быть?

Гриша. Оборудование... Я был на фабрике в Рязани. Лежит иноземная техника под навесом, гниет. Уже больше двух лет.

Пантелей. А почему? Ты спросил бы, почему?

Гриша. Ну почему?

Пантелей. Потому, что для освоения оборудования на один доллар пять рублей потратить надо. А этих пяти рублей-то нам и не дают. Да еще бьют за то, что не внедряем.

Гриша. А вы бы на эту валюту лучше лицензии покупали. Совместные предприятия создавали. Да и посылали бы людей за границу. Открыли-распахнули двери в Европу. Вырвались из изоляции. Вначале, скажем, в Чехословакию, где опыт создания хороших телевизоров. А затем, глядишь, и в Японию или во Францию. Словом, учиться, учиться и учиться без всякого стеснения.

Пантелей. Мы и так делегации посылаем десятками, и не только в страны Восточной Европы, но и на Запад. Да и ты, и Сочнов твой ездили несколько раз.

Гриша. Не в нас дело, папаня. Мы что - поехали, тостами обменялись. Толку чуть. Толк будет, если поедут конструктора, мастера, рабочие, дизайнеры - словом, производственные работники. Пусть они посмотрят на технологию высшего класса. Тогда толк будет. Тогда мы сможем конкурировать и с другими странами.

Пантелей. Не в этом главный вопрос. У нас появятся десятки предприятий, в том числе крупных, которые не выдержат конкурентной борьбы не то что с Западом- со своими соседями. Что же, зарплата рабочих здесь будет падать? Рабочие начнут разбегаться. Инженеры искать место получше. Об этом подумали?

Гриша. А то как же? Это элементарно. Переходный период будет самый трудный. Здесь много неясного. Тут вы абсолютно правы. Придется додумывать и додумывать. Проблема, конечно, огромная. Старт будет разный - оснащенность предприятий несопоставима. У одних зарубежное оборудование, у других - станки с двадцатилетним стажем. У одних КБ с квалифицированными кадрами. У других - все на глазок, по старинке. Надо думать, как дать фору тем, кто находится сейчас в неблагоприятных условиях. Наверное, на первых этапах не избежать перераспределения доходов административными методами. Хотя в принципе это должно быть исключено. Предприятия, которые в течение многих лет нерентабельны, должны будут поглощаться другими. От этого никуда не денешься.

Пантелей. Что же, выходит, розничные цены будут колебаться в зависимости от спроса, так что ли?

Гриша. Конечно. Да и сейчас разве не так происходит? Только все деформировано, искажено посредником - чиновником, который стоит между производителем и потребителем.

Пантелей. Что-то я не пойму тебя. Цены определяются в централизованном порядке, сверху. И даже я, министр, ничего не могу с этим сделать. Я могу только входить с предложением. А решается все не нами. Ты это прекрасно знаешь.

Гриша. Это все оболочка, Пантелей Иванович, разве не ясно? Все равно в конечном счете закон стоимости пробивает себе дорогу, только движется как змея, пробирающаяся через джунгли. Сколько у нас осело телевизоров, другой техники на складах, Пантелей Иванович?

Пантелей. Ну на несколько сотен миллионов.

Гриша. Сколько рекламаций из-за того, что они вскипают, как чайники, загораются?

Пантелей. Много, Гриша, много.

Гриша. А цены снижали?

Пантелей. Конечно. Уже несколько раз снижали. Часть продали. Но немало пойдет в переработку или в утиль.

Гриша. Ну и вот он тебе, закон стоимости. Никуда от него не уйдешь. Хотя мы организуем искусственно дефицит, все равно в конечном счете приходится считаться с потребителями.

Пантелей. Ну хорошо. Допустим, это мы решили - поставили цену в зависимости от спроса. А как быть с оборудованием, с машинами, со средствами производства? На них же цена все равно будет определяться сверху. А если так, значит, и стоимость - от затрат на эти средства производства. Или не так я рассуждаю, товарищ экономист?

Гриша. Так, так, папаня. Тут есть большая проблема. Китайцы сейчас пошли и на это. Продают средства производства. Восемьдесят процентов цемента и двадцать процентов металла уже стали предметом купли и продажи на рынке. Они хотят довести продажу металла на рынке по меньшей мере до восьмидесяти процентов. Нам тоже надо бы об этом подумать. Конечно, то, что идет на военные нужды или в ключевых отраслях промышленности, будет, как и прежде, так или иначе, распределяться сверху. Но остальные цены будут зависеть от затрат. Быть может, критерием в этом станут средние затраты на мировом рынке. Искусственным путем подсчитать эти затраты, вероятно, и невозможно. Но тут ты прав - это одна из самых больших и неясных проблем.

Пантелей. Хорошо. Министерство мы упразднили, отсталые предприятия похоронили. Комитет по ценам отстранили. Ну а как ты с Минфином разделаешься, хотел бы я знать? Налог с оборота. Штатное расписание. Лимиты по зарплате. Премиальные, норма прибыли - это что, тоже на месте решать? Или что-то государству останется?

Гриша. Государство должно определять общую экономическую политику, бюджет, структурные проблемы. А сама экономика должна строиться на общественных, хозяйственных началах.

Пантелей. Ну вы хороши, голубчики! Вы представляете, на чью власть покушаетесь? Вы не на мою власть покушаетесь. Вы во-он куда забираетесь, вон на какие высоты замахиваетесь! У кого права отнять хотите? Но не дадут вам. И правильно сделают. Чем вы умнее тех, кто там сидит, у кого вы хотите права отнять? Да ничем не умнее.

Гриша. Да, ничем не умнее, конечно нет. Но - заинтересованнее! Трудовой коллектив. Фирма в отличие от министерства состоит из людей, которые получают от своей работы либо престиж и материальную выгоду, либо убыток и позор.

Наше предложение состоит не в том, чтобы сломать государственную монополию, а в том, чтобы сделать ее множественной. Превратить каждое объединение и каждое предприятие в самостоятельную единицу, которая борется с другими предприятиями и объединениями, в том числе и иностранными...

Пантелей. А еще что?

Гриша. Еще - постепенный переход к конкуренции с зарубежными фирмами - социалистическими и капиталистическими. И на нашем рынке, и на мировом.

Пантелей. На нашем - это как? Разрешить им свободные цены?

Гриша. В конечном счете - да! Пока мы торгуем их товарами по искусственно установленным нами ценам, это отражает нашу неспособность к конкуренции; но ведь раньше или позже с этим надо кончать, чтобы стимулировать наше производство на мировом уровне. Придется же нам когда-то всерьез конкурировать на мировом рынке. Или не придется?

Пантелей. Не знаю. Я лично такой перспективы не вижу, нереальна она. По крайней мере, в ближайшие пятнадцать - двадцать лет. Поэтому давай пока беречь свое добро и охранять его жизнеспособность.

Гриша. Вот видите, папаня, вы даже задумываться над такими вопросами боитесь. Вот где пролегает граница между нашими подходами.

Пантелей. Так. Это все?

Гриша. Да, кажется, все.

Пантелей. Ну вот что я тебе скажу. Проектец ваш не лишен занимательности. И хотя со мной не посоветовались, я, пожалуй, поддержу его в основе.

Гриша (потрясен). Да ну, быть не может!

Пантелей. Может, может. Поддержу. Завтра же позвоню об этом председателю. Только решать дело будем с другого конца - не сверху вниз, а снизу вверх.

Гриша. Это как?

Пантелей. Да так. Обсудим на объединенном заседании министерства и научного совета вашего института. Ты выступишь с докладом.

Гриша. Почему же я, а не Сочнов?

Пантелей. Ты, именно ты. Как новатор. А Сочнова - побоку. Ты дашь понять, что он только присоединился к тебе, как начальство твое.

Гриша. Нет! Это не так. Он всю дорогу мои идеи поддерживал.

Пантелей. О себе он пекся. О себе! Да и тебе зачем свой проект в другие руки передавать? И еще вот что. Вначале перестроим низовое звено - предприятие. Потом объединение и фирмы. Ну а затем и министерство.

Гриша. Вот оно что! Надумал!

Пантелей. В переходный период кто может руководить и направлять все дело перестройки? Или ты думаешь оно самотеком пойдет? Нет, брат. Тут-то как раз и понадобятся огромные усилия сверху, наши с вами усилия.

Гриша. Ну вы даете! Папайя... ну гений! Ох не прост, за что и полюбил еще с юности. Значит, Сочнова побоку, зятя наверх, а вы на весь переходный период министром останетесь? А переходный период лет на пять, а то и десять растянется. Там, глядишь, до пенсии и дотянем.

Пантелей. Насколько растянется, никто не знает. Но оставлять отрасль без руководства в такой момент нам тоже никто не позволит. И это мне решать, покуда я еще министр. Так что ты готовься!

Гриша. Какой поворот нашел! Как у Пристли - опасный поворот.