Глава VI. Мораль Леонардо

Мораль Леонардо... Так назвал я эту главу книги. Когда-то я прочел о том, что Леонардо да Винчи скрыл от своих современников идею создания подводной лодки- одно из самых важных своих изобретений, опасаясь, что оно попадет в руки политиков и военных. Мы узнали об этом эпизоде из его записи в дневнике, сделанной тайнописью.

Этот факт поразил меня. Как вы знаете, Леонардо да Винчи был не только величайшим живописцем, но и крупным естествоиспытателем. В качестве военного инженера он укреплял крепости, совершенствовал артиллерию, вел фортификационные работы. Но подводная лодка, по-видимому, казалась ему особенно опасным изобретением, которое может сделать невозможным свободное мореплавание.

В этом факте интересно и другое. Леонардо да Винчи не просто скрыл свою идею, не выбросил ее, а записал для потомков. Он верил в то, что мы сможем ею правильно распорядиться, он верил в прогресс.

И вот мне давно хотелось сопоставить мораль и нравы ученых нашего времени, создающих ядерное оружие, с моралью Леонардо. Возвысилась эта мораль вместе с научным и техническим прогрессом или упала.-' А если упала, то почему? Что происходит в современном мире? В какой степени моральны или аморальны люди, разрабатывающие и совершенствующие новые виды вооружений?

Какой мир мы оставляем нашим детям и внукам, которым предстоит жить в XXI веке? Жить или преждевременно умереть? Умереть от термоядерного огня...

Как это началось

История создания термояда относится к началу XX века. Город Цюрих, в самом центре Швейцарии, предгорья Альп, один из красивейших уголков Земли.

По странной иронии судьбы в этом городке, в центре мирной, нейтральной страны, жил в начале века молодой человек, который работал в одном из самых мирных учреждений - в ведомстве мер и весов. Человек, известный теперь всему свету...

Вглядитесь еще раз в знакомые черты. Да, они олицетворяют могущество человеческого разума. Но только ли? Всмотритесь в этот распаханный, морщинистый лоб, в эти печальные глаза, в разметавшиеся, как на сильном ветру, седые волосы.

Нет, здесь запечатлена не только мудрость человеческой мысли - здесь проступает весь трагизм Кассандры, которая предчувствует разрушение Трои. Лицо Эйнштейна - это печаль атомного века.

Великий ученый был вовлечен в ядерный водоворот. У истоков атомной бомбы стоят открытия ученых различных стран Европы конца прошлого века и начала нынешнего.

Французы Пьер и Мария Кюри, англичане Резерфорд, Чедвик, датчанин Нильс Бор, итальянец Ферми, немецкие ученые Ган и Штрассман, австрийка Мейтнер - вот люди, которые своими открытиями положили начало атомной эре^*.

^* (Материалы по истории создания атомного вооружения взяты из книги А. И. Иойрыша, И. Д. Морохова, С. К. Иванова "А-бомба" (М., 1980).)

Но кто же первым сказал "а"? Кто первым замыслил превратить эти открытия в атомную бомбу? Документально установлено, что первыми о бомбе заявили немцы. 24 апреля 1939 года в военные ведомства Германии поступило первое предложение о создании супербомбы. С ним обратились профессор Гамбургского университета Хартек и доктор Грот. В своем письме они писали: "Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретет абсолютное превосходство над другими". Вот она, мораль Леонардо в эпоху фашизма!

В послевоенных воспоминаниях бывшего военного преступника Шпеера имеется рассказ о том, как однажды, где-то в середине сентября 1939 года, Гитлер, вернувшийся из окрестностей Варшавы, просматривал военную кинохронику в своей берлинской квартире. На просмотре кроме Шпеера присутствовал Геббельс.

По свидетельству Шпеера, Гитлер вскочил с кресла и стал топать ногами и кричать: "Так с ними и будет! Уничтожим их!" Всего через несколько дней было принято решение о развертывании работ по созданию атомного оружия, впоследствии получивших название Уранового проекта, руководство которым было возложено на брата министра рейха - физика К. Вайцзеккера. Фактически же научным руководителем проекта стал физик-теоретик лауреат Нобелевской премии Гейзенберг. Да, да, тот самый Гейзенберг, который учился в Кембридже у Резерфорда вместе с нашим Петром Капицей, слушал там лекции Эйнштейна.

Итак, Германия дала первый толчок... Затем в дело вступили США. В августе 1939 года американский физик Сциллард посетил Эйнштейна в Лонг-Айленде, где тот находился на отдыхе. И вот такой разговор произошел между ними.

Сциллард. Я приехал сюда по совету Энрико Ферми и других ученых. Они полагают, что только вы можете убедить президента Рузвельта в необходимости приступить к созданию ядерной бомбы. Вот проект письма, подготовленного нами (читает). "Последние работы физиков показывают, что уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый важный источник энергии. Это новое явление может также привести к созданию бомб, возможно, хотя и менее достоверно,- мощных бомб нового типа. Одна бомба этого типа, доставленная на корабль, сможет полностью разрушить весь порт с прилегающими к нему строениями.

Поэтому США должны опередить немцев и приступить к экспериментальным работам для подготовки этого оружия. Хотел бы обратить ваше внимание на то, что Германия прекратила продажу урана из захваченных чехословацких рудников и что в Институте кайзера Вильгельма в Берлине повторяются американские работы по урану".

Эйнштейн. Имеем ли мы право убивать людей посредством энергии, которая скрыта природой за семью замками и недоступна людям?

Сциллард. Энергия урана будет использована исключительно в целях защиты от фашизма.

Эйнштейн. Но если фашизм будет повержен до того, как мы создадим бомбу?

Сциллард. Тогда она ни в коем случае не будет применена в военных целях.

Эйнштейн подписал письмо. В этом проявились все величие и все иллюзии ученых, стоявших у истоков самого чудовищного изобретения за всю историю человечества. И Сциллард, и Эйнштейн обманулись в своих надеждах. Бомба была сброшена на людей. И эта ошибка ученых определяет меру их ответственности перед всеми людьми на земном шаре, живущими под дамокловым мечом атомного уничтожения.

Письмо Эйнштейна попало к Рузвельту только в октябре 1939 года, когда в Европе уже бушевала мировая война. Это письмо было передано Рузвельту его неофициальным советником - крупным финансистом Саксом. И между ними состоялся примечательный обмен мнениями.

Рузвельт. Ну, какую еще блестящую идею вы мне принесли? И сколько надо вам времени, чтобы изложить ее?

Сакс. Сегодня я буду краток, господин президент. Я хочу напомнить вам один исторический факт. Молодой американский изобретатель явился к Наполеону и предложил ему построить флотилию паровых судов, которые могли бы пересечь Ла-Манш при любой погоде и обеспечить высадку десанта. Наполеону это показалось невероятным, и он высмеял изобретателя. История редко прощает такие промахи. Кто будет первым главой государства в мире, существующем в 1939 году, который поможет ученым-физикам, стремящимся дать своей родине оружие, превосходящее все, что было известно до настоящего времени?

Рузвельт. В конечном счете то, чего вы добиваетесь,- это всеми средствами помешать нацистам пустить нас на воздух, не так ли, Алек?

Сакс. Совершенно верно.

Рузвельт (вызывает звонком военного помощника генерала Уотсона). Это требует действий.

Президент Рузвельт понял военное значение научного открытия ученых. 1 ноября 1939 года состоялось заседание Консультативного комитета по урану, в который вошли военные и ученые. Вскоре был создан знаменитый Манхэттенский проект. Это было 13 августа 1942 года. Во главе проекта был поставлен бригадный генерал инженерных войск Гровс. Он пригласил известного американского физика Юлиуса Роберта Оппенгеймера возглавить работу по созданию атомной бомбы. В ноябре 1942 года началось строительство лабораторий, где должны были проводиться исследования. Для этой цели было выбрано одно из самых уединенных мест в унылой пустыне штата Нью-Мексико - в районе Лос-Аламос, расположенном на плато недалеко от Санта-Фе. Сюда прибыла группа ученых из различных американских университетов, в которой решающую роль играл Энрико Ферми.

Вот любопытный факт. В 1941 году - заметьте, еще в 41-м - американский писатель-фантаст Лайн опубликовал свою повесть "Злосчастное решение". Располагая минимальной информацией, он рассказал в своей повести о том, как в Америке из урана-235 сделана сверхбомба. Он предсказал, что американские политики, военные в конце войны не погнушаются сбросить эту бомбу на крупный город противника. Когда в 45-м все это подтвердилось, писатель-фантаст был привлечен к ответственности за разглашение государственной тайны...

Прошло пять лет напряженной работы участников Манхэттенского проекта. И вот... 16 июля 1945 года в 5 часов 30 минут на уединенной базе Аламогордо в штате Нью-Мексико состоялось испытание первой атомной бомбы.

Большая группа ученых и военных расположилась в 9 километрах от стальной башни высотой 30 метров, где должна была взорваться бомба.

Единственный журналист, допущенный к испытаниям - Лоуренс, писал впоследствии в газете "Нью-Йорк тайме": "Это был такой солнечный восход, которого еще не видел мир: огромное зеленое суперсолнце, за какую-то долю секунды поднявшееся на высоту более 3 километров и продолжавшее подниматься все выше, пока не коснулось облаков и с поразительной ясностью осветило вокруг себя землю и небо". Через несколько секунд раздался оглушительный взрыв, мощная волна пронеслась. Огненный шар солнца стал расти, все больше и больше увеличиваясь в диаметре. Вскоре его поперечник составил уже полтора километра и еще через несколько секунд уступил место столбу клубящегося дыма, который поднялся на высоту 12 километров, принял форму гигантского гриба. Потом вся земля задрожала, и вновь раздался грохот. Начался новый атомный век.

Журналист Лоуренс тут же, на полигоне, спросил Оппенгеймера, что он чувствует. Тот в ответ процитировал слова из священной книги индусов "Бхагавад Гита": "Я становлюсь смертью, потрясателем миров". Другой ученый - Кистяковский - за завтраком в тот же день сказал: "Я уверен, что, когда наступит конец света, в последнюю миллионную долю секунды последний человек увидит нечто подобное тому, что увидели мы".

Мораль Леонардо... Быть может, ученые должны были скрыть свое изобретение? Но нет! Надо всеми маячила тень немецкой супербомбы. Надо было любой ценой опередить фашистов. Шпеер - личный друг Гитлера, который стоял во главе военной промышленности "третьего рейха", заявил на Нюрнбергском процессе: "Нам потребовался бы еще год-два, чтобы расщепить атом".

Почему немецкие ученые не преуспели в осуществлении Уранового проекта? Этот вопрос окружен легендами. Он служит темой блефов и детективных историй. Сам Гейзенберг доказывал, будто в меру своих сил тормозил осуществление Уранового проекта. Можно ли поверить в это? Можно ли поверить, что Гейзенберг действительно стал троянским конем Уранового проекта и тормозил его изнутри?

Факты свидетельствуют о другом. Об одной из самых поразительных ошибок самовлюбленного фюрера. Он не поверил в возможность достаточно быстрого создания атомной бомбы. Опьяненный успехами первых лет войны, падением Польши, крушением Франции, подчинением его воле большей части стран Западной Европы, 22 июня 1941 года Гитлер обрушил всю мощь своей военной машины на Советский Союз. Он ждал блицкрига, быстрой победы. И вот потому-то Гитлер распорядился вкладывать средства только в военно-научные проекты, которые дадут практические результаты в самый короткий срок.

В 1941 году были сокращены ассигнования на осуществление Уранового проекта. А в начале 1942 года Гитлер подписал приказ, налагавший запрет на разработку проектов, которые нельзя реализовать за несколько месяцев. В марте 1943 года Управление армейского вооружения отказалось от Уранового проекта, и он был передан в ведение имперского исследовательского совета. Вот где главная причина того, что фашизм не получил в свое распоряжение атомной бомбы.

Уже после войны стали известны некоторые подробности, говорящие о том, что Гейзенберг, Ган и другие немецкие ученые попросту пошли ложным путем к созданию атомной бомбы...

В августе 1945 года группа немецких физиков покорно ожидала своей участи в Фарм-холле - небольшом городке в Англии. Здесь были Гейзенберг, Вайцзеккер и другие участники Уранового проекта. Незадолго до того каждого из членов этой группы выловила американская разведка, которая имела специальное задание захватить всех немецких ученых-атомщиков - участников Уранового проекта, так же как и создателей ракетного оружия. Американская разведка была столь усердна, что захватила ученых в английской, французской и советской зонах оккупации...

Здесь, в Фарм-холле, немецкие атомщики впервые услышали о взрыве атомной бомбы над Хиросимой. Между ними вспыхнула дискуссия, которая была записана на пленку подслушивающим аппаратом.

Гейзенберг. Разве в связи с этой атомной бомбой упоминалось слово "уран"?

Ган. Нет.

Гейзенберг. Тогда атомы тут ни при чем. Насколько я могу судить, какой-то дилетант в Америке утверждает, что у такой бомбы мощность 20 тысяч тонн взрывчатого вещества. Но ведь это нереально.

Ган. Как бы там ни было, вы, Гейзенберг,- посредственность и можете спокойно укладывать свои чемоданы.

Гейзенберг. Я полностью с вами согласен. Это, вероятно, бомба высокого давления, и я не могу поверить, что она имеет что-то общее с ураном. Скорее, им удалось найти какой-то химический способ гигантского увеличения силы взрыва. Для нас, занимавшихся этим пять лет, вся эта история выглядит довольно странно.

Вайцзеккер. Американцы оказались способными на координацию усилий в гигантских масштабах. В Германии это было бы невозможно. Там каждый стремился бы все сосредоточить у себя.

Гейзенберг. Серьезная финансовая поддержка стала для нас возможной только весной 1942 года. Но мы не имели морального права рекомендовать своему правительству потратить 120 тысяч марок только на строительство.

Вайцзеккер. Я думаю, что основная причина нашей неудачи в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, то мы наверняка добились бы успеха.

Ган. Я в это не верю, но все равно рад, что нам это не удалось.

Гейзенберг. И все-таки, как они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работающих над тем же, не понять, как им это удалось.

Вайцзеккер. У русских наверняка нет бомбы. Если бы американцы и англичане были бы порядочными империалистами, они уже завтра сбросили бы бомбу на Россию. Впрочем, они никогда не сделают этого. Они скорее сделают из нее политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путем, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбу. После этого война станет неизбежной.

Вот что заботило выдающихся ученых! Они боялись выглядеть посредственностью. Их тяготило ощущение проигрыша в состязании с американскими коллегами. И только! Разве их волновал вопрос о морали? Об ответственности перед человечеством? Нет! Только тщеславие. После разгрома Германии перед учеными и политиками встала именно нравственная проблема: можно ли применять атомное оружие против Японии, которая не имела ядерного проекта и находилась накануне поражения?

Надо с сожалением признать, что под давлением военных и политиков большинство ученых - участников создания атомной бомбы проголосовали за ее применение против Японии. И только некоторые подняли свой голос против. Среди них главную роль играл Сциллард, да, да, тот самый Сциллард, который в свое время уговорил Эйнштейна подписать письмо президенту Рузвельту о создании атомной бомбы. Он снова обратился к Эйнштейну - на этот раз, чтобы с его помощью предотвратить применение атомных бомб против японского населения.

В апреле 1945 года Сциллард посетил Эйнштейна в Принстоне.

Сциллард. Рассуждая формально, я не имею права говорить с вами о том, о чем я собираюсь говорить. Да, да, формально это так. Но по существу... Встает вопрос: что делать дальше? Германский фашизм сокрушен. Это произошло прежде, чем Гитлеру удалось добиться того, что сделано здесь, в Америке.

Эйнштейн. Помните, я говорил вам о возможности возникновения такой ситуации?

Сциллард. Да, помню. Должен признаться, что тогда, пять лет назад, я не мог представить трагизм этой ситуации. Если тогда все мы тревожились, опередит ли нас Гитлер, то сейчас встает вопрос вопросов: что делать нам с бомбой дальше?

Эйнштейн. Для вас это вопрос?

Сциллард. Для меня нет. Но ведь дело не во мне. 2 августа 1939 года я просил вас подписать письмо, содержавшее ходатайство действовать как можно быстрее. А сейчас, в апреле 1945 года, я хочу уговорить вас подписать другое письмо к президенту с просьбой воздержаться от поспешных действий.

Эйнштейн поставил свою подпись, не говоря ни слова. Но было уже поздно. Ученые сыграли роль донкихотов XX века. Позднее Эйнштейн напишет исторические слова: "Американское решение было фатальной ошибкой. Стало привычным полагать, что один раз примененное оружие может быть применено снова". Это были ученые, чья мораль сродни морали Леонардо.

А как отнеслись политики того времени к созданию этого нового, неслыханного оружия? Осознали ли они все трагические последствия термоядерной гонки для судеб всего человечества?

Об этом - разговор Отца с Сыном, разговор поколений.

"Большая тройка"

Сын. Ты говоришь, отец, что я не знал войны и потому живу бездумно, как трава на обочине. (Ты любишь этот наивный образ.) Что я не ценю, не считаю священных минут жизни, подаренных мне судьбой. Да, я не знал войны. Это беда моя или мое благо? Но каждый день моей жизни, сколько я себя помню, я слышу о войне. О той, которая закончилась почти за 25 лет до моего рождения. И о той, которая еще может быть. Когда - через 5-10-20 лет? И мне хотелось бы услышать от тебя- ведь ты международник и твое поколение соприкоснулось с войной,- почему я так часто слышу о войне. Это что - память о прошлом или "воспоминание" о будущем?

Отец. Ты слышишь о прошлой войне потому, что мы, люди старшего поколения, не можем забыть о ней. Ты слышишь о будущей войне потому, что мы хотим предотвратить ее. Сейчас, когда жизнь нашего поколения идет к своему неумолимому исходу, нам особенно ясно: не было у нас события более трагического, чем война, и не было у нас события более торжественного, чем Победа. В День Победы мне было немногим меньше, чем тебе сейчас. И я помню отчетливо, как все мы - юноши, девушки, дети, старики, солдаты, мужики и бабы, простые люди и люди знаменитые - плакали от счастья, от разрывающей душу тоски по тем, кто не дожил до этого дня. Все мы были как одно целое, как один организм - израненный, обессиленный, могучий, торжествующий. Такого чувства я не испытал больше никогда.

Сын.

Старик, я слышал много раз, 
Что ты меня от смерти спас...

Отец. Твоя ирония бьет мимо цели: не я спас тебя от смерти. Это меня спасли от смерти солдаты, когда они вытащили мать, отца и меня -несмышленыша из уже прихваченного огнем, горящего вокзала и перебросили через борт вагона, загруженного почти доверху металлическими чурками. То был последний эшелон, который вышел с обреченной станции. Ну тем самым солдаты, конечно, спасли и тебя. Вряд ли появилась бы какая-то другая структура, которая произвела бы тебя на свет...

Сын. Прости, я не хотел задеть тебя. И я больше Других счастлив, что тебе выпало жить...

Отец. Да, мне странным образом выпало жить потому что война закончилась в 45-м, а не в 46-м - раньше, чем повзрослело наше поколение. Нам выпало жить в промежуточную пору, когда не было пожара войны, хотя и постоянно мелькали ее зарницы. И если бы я верил, что это может кому-то помочь, я каждый день возносил бы молитвы за тех, кто возложил свою жизнь на алтарь Победы.

Сын. Да, я помню это у Гамзатова о журавлях. Нам кажется, мы понимаем ваши чувства.

Отец. Но мы не хотим, чтобы вы жили только этими чувствами. Мы хотим другого: чтобы вы свято берегли память о тех, кто не вернулся. И чтобы вы знали, как началась война, почему ее не удалось предотвратить, какой ценой далась Победа.

Политики говорят, что новая война начинается, когда вырастает поколение, позабывшее о старой войне. Ваше поколение не должно стать Иванами, Фрицами, Джонами, не помнящими уроков прошлого.

Сын. Я хотел спросить тебя, собственно, о другом. Я часто слышал и читал о "большой тройке" - о Рузвельте, Сталине, Черчилле, о том, как они собирались вместе в Тегеране, Ялте, а затем уже в ином составе в Потсдаме и решали судьбы войны и мира. Они решали, как жить следующим поколениям - и твоему и моему. Иногда я думаю, что это были какие-то гиганты...

Отец. Почему - гиганты?

Сын. Потому что в их руках находились судьбы мира и миллиардов людей.

Отец. Я не верю в гигантизм. Сказки о циклопах или Гулливерах так и остались сказками. Амплитуда возможностей человека в конечном счете не так уж велика. Медведев был когда-то самым сильным человеком на Земле - он поднимал в 3 раза больше того веса, который может поднять обыкновенный средний мужчина, если его хорошо тренировать...

Но история действительно вознесла "большую тройку" на неслыханную высоту. Огромные различия интересов, политических позиций, воспитания не помешали им принять по меньшей мере два существенных решения- о совместных действиях в войне и о послевоенном мире.

Сын. А ведь говорят, что нельзя впрячь в одну телегу коня и трепетную лань...

Отец. Вряд ли среди этой "тройки" кто-то играл роль трепетной лани... Рузвельт, который вывел Америку из тяжелейшего кризиса и развернул ее в сторону нового курса. Черчилль, многократно отстраненный от власти и призванный парламентом и народом в годину тяжких испытаний и ими же свергнутый в момент Победы. Ну, Сталин -о нем мы когда-нибудь поговорим особо... Сам факт общения, столкновения, контакта этих политических утесов высекал искры, высекал молнии.

Сын. А что же мир, который они оставили человечеству?

Отец. Что ж, мир оказался удивительно устойчивым. Ни у кого из профессиональных политиков не может быть сомнений, что мы живем в мире, у истоков которого находится Ялта. Загляни хотя бы в Заключительный акт в Хельсинки. Европа осталась в тех границах, которые были определены накануне и после Победы. Загляни в Устав ООН - он сохранился в том же виде, что и тогда. Когда я перечитываю ялтинские соглашения, я удивляюсь не тому, как много произошло перемен - конечно, эти перемены колоссальны,- а как много было завоевано Победой.

Сын. Но нам рассказывали, что многие на Западе сейчас осуждают Ялту. Говорят о том, что тогда были заложены семена всех будущих раздоров. Говорят: уже тогда "большая тройка" ссорилась, особенно Черчилль со Сталиным.

Отец. Не внимай вздору. Ялта была торжественным мигом сотрудничества не просто разных характеров - разных социальных систем.

Представь себе... В субботу, 3 февраля 1945 года, иными словами, за три месяца до Победы, старый, больной человек - Франклин Рузвельт прибыл в Ялту, пройдя несколько океанов и морей на небольшом крейсере "Куинси", чтобы сесть за стол переговоров с лидерами страны, которая несла неслыханное бремя в общей войне. Сам по себе приезд президента был актом огромного мужества. Черчилль говорил: "Мы бы не нашли худшего места для встречи, если бы потратили на поиски десять лет". Близкие советники Рузвельта тоже возражали против его поездки в Россию. Рузвельт и в этом вопросе проявил твердость. И в немалой степени ему история обязана тем, что именно Ялта стала кульминацией сотрудничества великой коалиции, ярчайшим фактом послевоенной истории.

В Ялте были достигнуты важнейшие решения: о будущем Германии, об освобожденных районах, о Польше, о вступлении СССР в войну против Японии, о послевоенном урегулировании с Японией, об участии Франции в оккупации Германии, о порядке голосования в Совете Безопасности ООН и многие другие.

Сын. Интересно знать, а что думали три лидера о будущем всего мира, как они себе его представляли?

Отец. Думали?..

Сын. Ну, говорили...

Отец. Что они говорили, известно.

В последний день конференции - это было 10 февраля - был дан обед, на котором присутствовали только руководящие деятели. Они обменялись тостами, и это были слова о будущем.

Рузвельт заявил, что он чувствует себя здесь как в семейной обстановке и что именно этим он хотел бы характеризовать отношения, существующие между нашими странами. Он указал на крупные изменения, происшедшие в мире в последние три года, и на то, что более крупные изменения предстоят впереди. "Наша задача,- сказал президент,- обеспечить каждому мужчине, женщине, ребенку на Земле безопасность и благосостояние".

Провозглашая тост за союз между тремя великими державами, Сталин сказал, что нетрудно было сохранить единство во время войны, поскольку существовала единая цель - нанести поражение общему врагу,- которая была ясна каждому. Более трудная задача встанет после войны, когда различные интересы будут толкать союзников к разобщению. Он выразил уверенность, что "нынешний союз может выдержать и это испытание". "И наш долг позаботиться об этом и добиться, чтобы наши отношения и в мирное время были такими же тесными, как и в военное",- сказал он.

Наиболее патетичен был премьер-министр Черчилль. Он сказал: "Все мы стоим на вершине горы, откуда открывается широкая перспектива славного будущего... Мы сейчас находимся ближе к этой цели, чем когда-либо в истории, и было бы трагедией, которую история нам никогда не простит, если бы мы упустили предоставившуюся нам возможность".

Сын. Как ты думаешь, Рузвельт говорил искренне?

Отец. Я думаю, да. И проживи он еще хотя бы несколько лет, многое было бы иначе, несмотря на острое различие интересов и идеологий членов коалиции.

Сын. Но он вскоре умер...

Отец. Да, всего через два месяца после Ялты, 12 апреля 1945 года Рузвельт почувствовал себя плохо. Он успел произнести всего несколько слов: "У меня болит голова". После этого потерял сознание и умер. Врачи установили тяжелое кровоизлияние в мозг. Когда два месяца спустя близкий друг и сотрудник Рузвельта Гоп-кинс во время своего пребывания в Москве рассказал Сталину о последних минутах президента, тот ответил, что Ленин тоже умер от кровоизлияния в мозг, последовавшего за ударом, вызвавшим у него паралич руки.

Когда умер Рузвельт, наши газеты вышли с траурными рамками на первых полосах, я помню это. Многие у нас считали, что это огромная утрата для советско-американских отношений и для всего мира. И не ошиблись...

Сын. Но вот эти гиганты... Иногда они мне кажутся просто слепцами...

Отец. Почему слепцами?

Сын. Потому что они не видели будущего. Например, бомбы... и ее роли.

Отец. Какой бомбы?! Атомной?

Сын. Я не знаю другой бомбы. Есть еще, правда, водородная, а говорят, и нейтронная. Но это все едино.

Отец. Да, у нас было другое ощущение бомбы. Те, которые падали на наши дома, были другими.

Сын. А что ты испытал, когда услышал об атомной бомбе?

Отец. Я был потрясен. Мне часто потом по ночам снился сон: весь мир, вся планета взрывается, превращаясь в огненный шар, и я просыпался в ужасе...

Сын. Мне очень хотелось бы узнать вот что: как относились Рузвельт, Черчилль и Сталин к атомной бомбе? Смогли ли они предвидеть ее значение для войны и мира, для всей последующей жизни человечества?

Отец. На это нельзя ответить с абсолютной достоверностью. Известно, что в августе 1939 года Альберт Эйнштейн написал письмо президенту Рузвельту с предложением приступить к созданию атомной бомбы. Он мотивировал это тем, что в Германии ведутся аналогичные работы. Это побудило Рузвельта организовать знаменитый Манхэттенский проект, что в конечном счете привело к созданию атомной бомбы.

Сын. Хотел или не хотел Рузвельт сбросить бомбу на немцев или японцев?

Отец. Это осталось загадкой истории. Быть может, он ограничился бы демонстрацией могущества бомбы где-нибудь в пустынном месте, как и предлагали некоторые советники. В момент, когда Рузвельт находился в Ялте, еще не было известно, будет ли создана бомба. Американцы тогда считали, что если СССР не примет участия в войне против Японии, то эта война может затянуться до 1947 года и будет стоить США по меньшей мере одного миллиона человеческих жизней. Поэтому Рузвельт всеми силами добивался согласия Сталина на участие в войне с Японией. И прежде всего поэтому он был глубоко удовлетворен итогами Ялты, поскольку такое согласие было получено.

Сын. Ну а Трумэн? Колебался - бросать ли бомбу?

Отец. Ни секунды. Он выдвигал два мотива. Первый: бомба - плата за Пёрл-Харбор. Второй мотив касался СССР. "Если только она взорвется,- говорил Трумэн еще в момент испытания бомбы,- а я думаю, что это будет именно так,- я получу дубину, чтобы ударить по этой стране". Он имел в виду вовсе не Японию, а Советский Союз.

Не колебался и Черчилль. Бомба привела его в восторг. "Что такое порох - чепуха! Электричество?- Бессмыслица! Атомная бомба - вот второе пришествие Христа!"- восклицал Черчилль.

Сын. А как отнесся Сталин к бомбе?

Отец. Черчилль вспоминает любопытную историю. На Потсдамской конференции перед Трумэном встал деликатный вопрос: как проинформировать Сталина об успешных испытаниях бомбы?

После одного заседания "большая тройка" собралась в парке, примыкавшем к дворцу, в котором происходила конференция. Трумэн подошел к Сталину, а Черчилль наблюдал их разговор издали.

Трумэн сказал: "У нас есть теперь бомба необычайно большой силы". Сталин как будто не понял, о какой бомбе идет речь, поскольку Трумэн не упомянул названия - урановая или атомная. "Ну как?" - спросил сразу же Черчилль у Трумэна. "Он не задал мне ни одного вопроса",- ответил президент.

Трумэн утверждал, что "русский премьер не проявил особого интереса". "Я был уверен, что он не имел ни малейшего представления о значении сказанного",- писал Черчилль в своих воспоминаниях позднее. Они ошибались.

Сын. Сталин знал о бомбе?

Отец. Не только знал - и у нас уже велась работа над ее производством. Маршал Жуков в своих "Воспоминаниях и размышлениях" следующим образом рассказал об этом эпизоде. "Сообщают, что после того, как Сталин вернулся с заседания, он передал Молотову разговор с Трумэном. Молотов ответил: "Цену себе набивают". Сталин сказал: "Пусть набивают. Надо будет поговорить с Курчатовым об ускорении этих работ".

Сын. Неужели в ту пору не было людей, которые отдавали себе отчет в значении ядерного оружия, которое может перевернуть вверх дном не только военную технику, но и весь мир?

Отец. Трудно предположить, чтобы эти деятели не видели огромного воздействия, которое окажет ядерная бомба на последующее развитие мира. Хотя прямых данных об этом нет. Известно, что в последней речи, которую Рузвельт готовил, но так и не произнес в день своей кончины, он собирался говорить о растущей роли науки в мире. Он просил своих помощников подобрать цитаты из высказываний Джефферсона о науке, сказав при этом: "Лишь немногие понимают, что Джефферсон был и ученым и демократом, и кое-что из сказанного им надо повторить сегодня, потому что наука начинает приобретать значительно большее значение, чем когда-либо, для будущих судеб всего мира". Биографы Рузвельта впоследствии утверждали, что эта непроизнесенная речь была навеяна информацией о близящихся результатах Манхэттенского проекта.

Сын. Были же ученые, которые могли просветить политиков того времени?

Отец. Такие ученые были. И одному из них, датскому физику Нильсу Бору, человечество должно поставить памятник за его мужество, самоотверженность и принципиальность. В одиночку он начал борьбу против могучих властителей мира. Он обратился с письмами к Черчиллю и Рузвельту. Он утверждал, что атомная гонка может стать неизбежной, если не будут приняты меры для установления нового, более прогрессивного порядка в мире. Он считал необходимым предупредить соперничество в области атомного оружия, предлагал немедленно начать переговоры, к которым надо привлечь Советский Союз.

Когда Рузвельту доложили о соображениях Бора, он предложил организовать его встречу с Черчиллем. После некоторого сопротивления Черчилль согласился принять Бора, который в это время находился в США. Ученый пересек океан и 16 мая 1944 года был принят премьер-министром. Эта встреча великого ученого и крупного империалистического политикана напоминала разговор двух инопланетян. Черчилль отвел Бору для беседы полчаса и большую часть времени говорил сам. Он полностью отверг предложение Бора об ослаблении секретности в создании атомного оружия, о контактах с Советским Союзом. Единственно, на что соглашался премьер-министр,- это прочитать Памятную записку Бора. Такую же Памятную записку Бор передал Франклину Рузвельту.

И вот что писал Бор: "Если только в ближайшее время не удастся достичь контроля над использованием новых активных материалов, любое временное превосходство, каким бы значительным оно ни было, может оказаться менее весомым, чем постоянная угроза человечеству. Ввиду всего этого нынешнее положение дел представляет, пожалуй, самую благоприятную возможность для проявления ранней инициативы, исходящей от той стороны, которая благодаря благоприятному стечению обстоятельств достигла ведущей роли в овладении могущественными силами природы, до сих пор находившимися вне власти человека". Бор указывал в своем письме, что советские ученые ведут аналогичные исследования и что уже в конце войны Россия сможет иметь свое ядерное оружие. Сын. И что же дальше?

Отец. А дальше произошло нечто странное. Нильс Бор был принят президентом Рузвельтом. Президент внимательно выслушал ученого и его Записку. Однако всего лишь через три недели, 19 сентября 1944 года, во время встречи Черчилля и Рузвельта в Гайдпарке, они обсудили меморандум Нильса Бора и полностью отвергли его предложение. В результате этого обсуждения родилась другая Памятная записка - от 19 сентября 1944 года,- которая имела, в сущности, историческое значение. Однако значение, увы, с колоссальным отрицательным знаком - со знаком минус. В Записке говорилось: "Мы решительно отклоняем предложение о разглашении работ, ведущихся по проекту Тьюб Эллойз (имеется в виду Манхэттенский проект.- Ф. Б.)... Мы настаиваем на проведении расследования по поводу деятельности проф. Бора. Необходимо убедиться, что он не несет ответственности за утечку информации, особенно русским".

Что касается Черчилля, то он действовал еще решительнее. Он предлагал даже арестовать Бора или по крайней мере "открыть ему глаза" на то, что он на грани государственного преступления.

Так закончилась первая миссия мира - прямая предшественница нынешнего движения ученых против атомной смерти.

Сын. Почему все-таки американцы решились сбросить бомбы на Японию?

Отец. Это легко понять, сопоставив даты. Первая атомная бомба была взорвана 6 августа 1945 года, а 9 августа Советский Союз перебросил огромные силы на азиатский театр военных действий. Квантунская армия Японии была обречена. В свою очередь, разгром Квантунской армии означал полное поражение Японии. Бомба была не последним актом войны с Японией, а первым политическим актом "холодной войны". Так Трумэн и Черчилль взяли на себя ответственность за те угрозы, которые она создала современному миру.

Сын. А что сделал Сталин?

Отец. Сталин принял единственно возможное в ту пору решение: раз атомная бомба создана американцами и они готовы использовать ее как орудие шантажа (а возможно, и не только шантажа) против Советского Союза, необходимо иметь собственную бомбу.

Сын. А нельзя было тогда добиться запрета бомбы?

Отец. В 1946 году Советский Союз обратился к Соединенным Штатам с предложением о полном запрещении производства и применения атомного оружия. Этот проект был отвергнут Трумэном и другими политическими руководителями западного мира. Так был упущен шанс - повернуть колесо истории XX века в спокойное русло.

Сын. А почему американцы не пошли на это? Они хотели напасть на нас?

Отец. Вряд ли, хотя Трумэн не исключал такой возможности. Он вел специальный дневник в 1952 году во время войны в Корее. Там есть запись, в которой он грозил нашей стране атомной бомбардировкой. Правда, одно дело - сделать запись в личном дневнике, а другое - решиться на осуществление такого чудовищного и обоюднопасного плана.

Сын. А Черчилль?

Отец. Черчилль как раз и выступил с идеей постоянного наращивания ядерного потенциала Соединенных Штатов, Запада. Он говорил: "Может получиться, что в результате этого в высшей степени странного процесса безопасность будет дитятей страха, а выживание будет близнецом уничтожения".

Сын. Но ведь ядерная война действительно не разразилась. Разве этот факт не подтверждает позицию Черчилля?

Отец. Нет, не подтверждает. Давай подумаем: почему удалось избежать ядерной войны? Потому что война стала бессмысленной, грозит взаимным уничтожением? Потому что сложилось такое соотношение сил между двумя системами, которое делало невозможным одержать Победу? Нет, войну удалось предотвратить потому, что мы, Советский Союз, и многие другие державы и народы боролись против войны. Главное - наша политика, наша активная миролюбивая позиция.

Сын. Быть может, дело объясняется проще: в мире не было нового Гитлера, кого-то, кто решился бы на войну.

Отец. Действительно, такого руководителя в послевоенный период не было. Но были на Западе изрядно перетрусившие политики, готовые нанести - со страху - упредительный удар, смертельно боясь первого удара противника.

И все же здравый смысл брал верх. Страх, как и любая эмоция,- самый худший советчик в политике. В политике главное - расчет, трезвое понимание причин и следствий. Понимание того, что будет со страной, которая начнет войну против Советского Союза.

Сын. Но здравый смысл не гарантировал прекращения гонки термояда. Можно ли вообще ее остановить?

Отец. Механизм остановки чрезвычайно сложен. Как трудно бывает остановить даже велосипед на большой скорости. Еще сложнее остановить поезд, и невозможно на лету остановить самолет. Гонка вооружений набрала невероятный ритм, и нужны чрезвычайные усилия, чтобы ее остановить.

Сын. А сколько бомб сейчас накоплено?

Отец. Примерно 60 тысяч. И каждая из них может уничтожить 10 Хиросим.

Сын. Значит, можно уничтожить весь мир?

Отец. Теоретически можно уничтожить все живое.

Сын. Что значит "теоретически"?

Отец. Фактически бомбы падали бы не на каждого человека, не на каждое селение и город, а лишь на обозначенные цели.

Сын. А что будет с планетой?

Отец. Никто не знает, что может быть с биосферой, когда взорвутся все бомбы. Многие ученые считают, что вся планета будет охвачена холодом до 40 градусов мороза - как следствие радиации.

Сын. Но зачем же американцам так много бомб? Ведь это противоречит здравому смыслу. Зачем взаимное многократное уничтожение?

Отец. Это противоречит здравому смыслу, но не больше чем ему противоречила первая и вторая мировые войны. Возьми первую мировую войну. Народы перемалывали друг друга в военной мясорубке. А что они могли выиграть? Территорию? Репарацию? Все эти цели ничтожны в сравнении с потерями. Механизм войны плохо согласуется со здравым смыслом. Это прекрасно показал Толстой в "Войне и мире". Есть течение событий, которое способно нарушить планы, замыслы, четко поставленные цели.

Сын. Ты полагаешь, что человечество находится во власти событий, фатума?

Отец. Дело, конечно, не в предопределенности, хотя я и слышал подобные высказывания от своих зарубежных коллег. Они говорили, что планета жаждет обновления, как накануне обледенения или всемирного потопа.

Сын. Так в чем же дело?

Отец. Трудно сказать. Но мне иногда кажется, что нас они совершенно не понимают. Более 40 лет они вбивают себе в голову (вопреки фактам), что мы вот-вот нападем, если не на них, то на Западную Европу. "Они сильны - значит, агрессивны". Так, надо полагать, многие американцы думают о нас - и глубоко ошибаются. Мы сильны потому, что хотим сохранить мир и отстоять то, что завоевано Победой. Мы помним, что на нас напали, считая нас неготовыми к войне. Мы сохраняем силу, чтобы ни у кого не было нового соблазна. Но страх перед нами - это одна сторона.

Другая - жажда командовать в мире. Они также вбили себе в голову представления о том, что США - самая богатая, самая развитая, самая могучая держава и потому должна быть лидером на земном шаре. По странному капризу судьбы атомная бомба, созданная европейцами-эмигрантами, попала в руки американских руководителей. Это и вскружило им голову - до сих пор не раскружится. Уже давно мир стал иным. Многие страны догнали США. Одни в военном отношении. Другие - в экономическом. А американцы все еще тоскуют о былом превосходстве и хотят вернуть его любой ценой.

Сын. Ты думаешь, американцы хотят войны?

Отец. Простые люди, народ, конечно, не хотят. Да и руководители, думаю, тоже либо не хотят, либо боятся. Но дело, однако, не в прямом желании или нежелании. Дело в действиях, которые имеют свою логику.

Сын. Ты говоришь о гонке термояда?

Отец. Да. Сама по себе эта гонка все время приближает мир к войне. В нее могут включиться новые страны, в том числе возглавляемые безответственными правительствами, например ЮАР, Израиль, Пакистан. Здесь зреет новая, быть может, главная опасность.

Сын. Сколько же будет бомб к 2000 году?

Отец. При таком ритме накопления их может быть 70-80 тысяч.

Сын. А людей на Земле?

Отец. Примерно шесть с половиной миллиардов человек.

Сын. Бомб хватит на всех?

Отец. Бомб хватит на всех.

Сын. А продовольствия?

Отец. Продовольствия на всех может не хватить. Его потребление в Азии и Африке может даже уменьшиться!

Сын. А воды, лесов, энергии, растений, животных, воздуха, наконец,- всего этого будет хватать нашему поколению, когда оно достигнет зрелости?.. Таков мир, каким вы его нам оставляете...

Отец. Что же, мир как мир. Он ничуть не хуже, а, наверное, в чем-то лучше того, который достался нам. Как бы там ни было, а мировой войны нет уже более 40 лет. И есть реальная надежда, что ее не будет.

Сын. А что для этого нужно?

Отец. Многое. В частности, приход на Западе реалистически мыслящих лидеров, с которыми можно было бы иметь дело.

Сын. Я не всегда могу понять, в чем суть споров между американцами и нами. Почему нам так трудно говорить друг с другом? Разве американцы не боятся ядерной войны? Разве им не страшно?

Отец. Им страшно, но выход они искали во все большем накоплении оружия. Наши руководители заявляют: ядерной войны допустить нельзя - ни малой, ни большой ни ограниченной, ни тотальной. Они говорят: попытка решить исторический спор между двумя системами путем военного столкновения была бы гибельна для человечества. Давайте разоружаться!

Сын. Мне кажется, это элементарно. Неужели кто-то на Западе отвергает такой подход?

Отец. К сожалению, да. Не всегда открыто, но своими практическими действиями. Они верят в оружие как фактор сдерживания. Генералы поклоняются бомбе, как некогда древние люди поклонялись какому-то идолу.

Вот что заявил президент Р. Рейган: "Я торжественно обещал восстановить военную мощь Америки так, чтобы мы могли способствовать миру, гарантируя в то же время нашу свободу и безопасность... Ядерный потенциал сдерживания был и остается единственным величайшим оплотом мира в послевоенную эпоху".

Единственным... И пока не будет отвергнута такая философия и такая политика, мир будет висеть на волоске. Нужны деятели, которые не возлюбили бы, а возненавидели бомбу. Важно, чтобы в США появились такие партнеры. Быть может, одним из них мог стать Кеннеди, но его убили. Одно время казалось, что им может стать Никсон, но его прогнали. Наконец, Картер подписал Договор ОСВ-2, но он не был ратифицирован в конгрессе. А затем и сам Картер потерпел поражение на очередных выборах. Пришел Р. Рейган, который вначале повернул в сторону милитаризма.

Сын. Но ведь были переговоры - и в Женеве, и в Рейкьявике. Президент признал невозможность ядерной войны. Он не отверг идею ядерного разоружения. Мы заключили с Америкой соглашение об уничтожении ракет среднего радиуса и тактических ракет.

Отец. Да, все это так. Но - я в этом убежден - официальный Запад пока не готов к полной ликвидации ядерного оружия.

Сын. Что же, остается ждать нового Рузвельта?

Отец. Сами американцы пишут о вакууме руководства в США. Приходит на память статья из "Нью рипаблик", в которой говорилось о неудачливых президентах в Америке. Там называют: Джонсона - "мужланом", Никсона - "мошенником", Форда - "клоуном", Картера - "некомпетентным" президентом. Конечно, здесь изрядная доля гротеска. Но факт остается фактом: в нынешних условиях Западу все еще не хватает лидеров с историческим мышлением.

Сын. Ты веришь, что такие лидеры появятся?

Отец. Я надеюсь на это. Чрезвычайные угрозы возносят, как правило, на гребень мировой политики мировых лидеров. Америка ждет нового Рузвельта. Она все более проникается пониманием немыслимости ядерной войны.

Сын. Ты говоришь о руководителях или общественности?

Отец. Об общественности, к которой все чаще примыкают представители руководства. Миллионы американцев поставили свои подписи под требованием запрещения атомной бомбы, десятки миллионов - под требованием замораживания. Большинство палаты представителей конгресса отстаивает идею замораживания ядерного оружия. В их числе такие известные деятели, как демократ Эдвард Кеннеди и бывший кандидат в президенты от демократической партии Г. Харт. Конгресс все чаще ограничивает президента в развертывании программы СОИ и в проведении испытаний ядерного оружия. Среди опрошенных американцев две трети высказались за советско-американский пакт о прекращении создания нового ядерного оружия и за улучшение отношений между двумя странами. Нынешние и будущие американские лидеры должны будут посчитаться с этим поворотом в общественном мнении.

Сын. А пока - пока ты мог бы прямо ответить на прямой вопрос: будет ядерная война при жизни нашего поколения или не будет?

Отец. Вопрос не прямой - прямолинейный. Никто не мог бы тебе ответить на этот вопрос. Можно говорить лишь об усилиях, о борьбе, о тенденциях, о возможностях.

Сейчас во всем мире произошел взрыв общественной активности. Простые люди стали понимать, что дело мира пора брать в собственные руки. Прогрессивная политика и массовая активность - это главная гарантия мира. Войну удастся предотвратить, если оба эти фактора будут сопряжены, действенны, эффективны. Такая возможность есть, и она реальна.

Сын. Ну а ближайшие перспективы, разве они не поддаются прогнозу?

Отец. Я бы рискнул сказать, что в мире пока нет таких сил, которые хотели бы и одновременно могли бы начать ядерную войну.

Сын. Ну а дальше? Дальнейшее - молчание, как говорил Гамлет?

Отец. Дальше - дальнейшее уже будет зависеть от вашего поколения.

"Звездные войны"

В последние годы термоядерная гонка приобрела новое качество. Возникла угроза ее перенесения в космос.

В связи с этим все большую активность в борьбе против ядерной угрозы проявляет "Союз обеспокоенных ученых" США. Представим себе одну из его дискуссий по поводу программы "звездных войн". Полемика ведется главным образом между американскими учеными-физиками. Ниже я попытался воспроизвести одну из таких дискуссий, разумеется, со своим комментарием...

В центре внимания всех представителей прессы и зрителей - а было их там не меньше 50 человек -находился один из старейших американских ученых-физиков. Известный всему миру создатель водородной бомбы, этот человек сейчас выступает в роли главного защитника программы "звездных войн". Я предпочел бы не называть его. Подлинное имя этого человека известно всем. Назову его просто Тедди, отец Марии. Впрочем, и другие участники дискуссии выступают не под своими именами, хотя позиции, мысли, доводы каждого я стремился воспроизвести со скрупулезной точностью.

Итак, представьте себе зал заседания. Вот он перед нами, "гений" эпохи, человек, который разгадал тайну солнца - термоядерную реакцию!

Его оппонент тоже известный физик, один из организаторов "Союза обеспокоенных ученых". Назовем его Карлом. Мария, дочь Тедди от второго брака, которая, надо думать, без разрешения отца явилась на этот ученый диспут, чтобы составить свое мнение, а может быть, и сказать свое слово. Ее друг Авель. Он пришел сюда не спорить, а протестовать.

Диспут начинается.

Тедди. Итак, почему я говорю "да" программе "стратегической оборонной инициативы"?

Оборона эффективна, если 80 процентов ракет нападения может быть уничтожено ценой всего лишь какой-то части средств, затраченных на нападение.

Возможно ли добиться такого результата? Я утверждаю, да, возможно.

Один из методов перехвата ракеты первого удара - как в фазе запуска, так и в фазе полета - использование мощного лазерного пучка, который отличается высочайшей точностью прицела. В этом случае лазерные установки находятся на Земле, и по сигналу о начавшемся нападении на орбите приводятся в действие специальные зеркала, с помощью которых лазерный луч направляется на мишень.

После обнаружения ракеты ее надо сбить либо с помощью инертного снаряда, так называемого "кинетического убийцы", либо с помощью энергии ядерного взрыва. Мой вывод: без надежной системы обороны в случае широкомасштабной войны может погибнуть один миллиард человек. При наличии такой системы потери уменьшатся минимум на 800 миллионов человек.

Задачу построения мира на основе взаимопонимания и сотрудничества следует, пожалуй, оставить нашим детям и внукам. А оборонительное оружие как раз и может дать будущим поколениям возможность сосуществовать и сотрудничать.

Карл. Почему я говорю "нет" программе "звездных войн"?

В американских и советских арсеналах примерно 20 тысяч единиц стратегического ядерного оружия (помимо 30 тысяч единиц так называемого тактического ядерного оружия) ждут, когда их сбросят на мишени. Количество человеческих жертв в серьезном конфликте между США и СССР, по подсчетам специалистов, в среднем составит до 2-х миллиардов человек. Если к этому добавить повышение уровня радиоактивности, действие токсических газов от горящих городов и наступление так называемой "ядерной зимы", то станет ясно: человечество стоит на краю окончательной катастрофы.

Стратегическая оборонная инициатива является, в сущности, оборонительной многоплановой системой, включающей в себя лазеры, пучковое оружие и раке-ты-"убийцы", действующие на кинетической энергии. Но даже ученые и инженеры, относящиеся к СОИ благосклонно, сомневаются в том, что за несколько десятилетий удастся привести в действие оборонительную систему, эффективность которой составила хотя бы 50 процентов. Допустим даже, что она будет эффективна на 80 процентов. Это значит, что, если русские выпустят против Соединенных Штатов 10 тысяч боеголовок, 20 процентов из них достигнут цели. Но 20 процентов - это 2 тысячи боеголовок, чего вполне достаточно, чтобы полностью уничтожить Соединенные Штаты.

Мой вывод: стратегическая оборона не сможет защитить США в случае атомной войны. СОИ может быть преодолена и хитроумно обойдена. Она подвергает опасности космическое пространство и усугубляет угрозу атомной войны.

Тедди. Мой коллега не принимает во внимание существенный момент. Имеется область, в которой Соединенные Штаты обладают неоспоримым превосходством. Это компьютеры. Современные суперкомпьютеры позволяют создать разветвленные системы, нейтрализующие помехи. Здесь мы впереди, и было бы глупо этим не воспользоваться!

Карл. Сомнительно, чтобы русские с их выдающимися достижениями в области космической техники сидели сложа руки и дожидались, когда Соединенные Штаты доведут до совершенства свою СОИ.

Что касается компьютеров, "управляющих боем", то пока электронно-счетного устройства, обладающего всеми необходимыми для этого качествами, не существует. И появится оно не раньше чем через несколько поколений компьютеров.

Несмотря на все усилия лучших специалистов, компьютеры страдают серьезными недостатками из-за ошибок в программировании. Нередко ошибки эти не удается выявить своевременно, отчего срывается запуск ракет или спутники вообще гибнут. И только после многочисленных проб ошибку удается исправить. Но в "звездных войнах" не будет времени для проверок и исправления ошибок. "Проверка" будет только одна.

Председательствующий (держит в руках какую-то записку). Господа! Я вынужден прервать ваш диспут для прослушивания важного сообщения (читает). "Через несколько минут с мыса Канаверал во Флориде отправится в космическое плавание корабль многоразового использования "Челленджер". На этот раз мы сможем увидеть весь сценарий этого захватывающего спектакля. Семь участников полета, в их числе учительница Криста Маколифф, удобно располагаются в своих уютных креслах. Дается команда... Пуск!.. Но что это? Что?.. Что происходит с ракетой?.. 0!0!0! "Челленджер" горит! Он взрывается! Ракета падает и исчезает в пространстве..." Все вскочили с мест. Лица... Лица... Лица.

...Да, сама смерть разметала этот научный диспут. Никогда я не видел такого взрыва эмоций, было перемешано все - боль, горе, отчаяние, протест, вызов. Заседание, конечно, было прервано, и председательствующий даже не объявил о том, когда оно будет продолжено.

Голос диктора (программа Эй-би-си). В Вашингтоне и во всех других городах США приспущены государственные флаги над учреждениями и предприятиями, в воинских частях в знак скорби по поводу гибели семи космонавтов, находившихся на борту потерпевшего катастрофу космического корабля многоразового использования "Челленджер". Страна оплакивает всех, и особенно Кристу Маколифф, которая должна была вести передачи для школьников из космоса.

История эта имела продолжение. Дальнейшее действие произошло в номере гостиницы. В кресле сидит Мария. В углу - Авель. Они смотрят телевизор, по которому передают информацию и комментарий о гибели "Челленджера". Эта передача продолжается и во время последующей беседы. Звук то нарастает, то убывает.

Мария (плачет). Ужасно... Она была учительницей, как и я...

Голос диктора. Точная причина катастрофы пока не установлена, факты указывают скорее на отказ систем, чем на ошибку персонала. А это свидетельствует о ненадежности технической базы далеко идущих космических планов Рейгана. НАСА вынуждено приостановить на год программу "Спейс шаттл".

Входит отец Марии.

Тедди. Моя девочка, моя бедная девочка! (Бросается к ней, прижимает к груди ее голову.)

Голос диктора. Президент Рейган заявил, что "на этом ничего не заканчивается", это вызывает различную реакцию среди политиков, военных и ученых.

Мария. Даже сейчас они продолжают врать. Ты... Ты участвовал во всем этом, отец?

Тедди. Непосредственно - нет. Но я знал о готовящемся полете. Его программа пересекается с моими исследованиями, и мы заложили в нее свой небольшой эксперимент... То, что произошло, ужасно... Я понимаю твои чувства.

Мария. Ужасно? И это все, что ты можешь сказать?

Тедди. Во все времена познание требовало жертв. Вспомни Прометея!

Мария. Погибли люди, Криста... Она ничего не знала о ваших играх...

Тедди. Было опрометчиво посылать женщину в космос. Я всегда был против этого. Полеты - слишком суровое занятие, их не следует превращать в шоу или в бизнес.

Голос диктора (Эй-би-си). Корабли многоразового использования непосредственно приходят на смену ракетам и бомбардировщикам, но катастрофа показывает какой предстоит еще пройти путь, прежде чем космические исследования станут безопасными для будущего человечества.

Тедди. Вот видишь? Без риска нет продвижения вперед.

Авель. Вперед? Куда? К ядерной могиле?

Тедди. Я не хотел бы продолжать этот спор сейчас. Ты не представила меня, Мария.

Мария. Авель, это мой знаменитый папа, ты о нем слышал.

Авель. Сэр...

Мария. А это мой друг Авель.

Тедди. Твой друг? И давно?

Мария. Достаточно давно. Уже три месяца.

Тедди. Мистер Авель, нельзя ли попросить вас погулять с полчаса? А потом, если позволите, мне хотелось бы поговорить и с вами.

Авель. О чем нам говорить, сэр?

Тедди. Я отец Марии. Я думаю, что мне есть о чем поговорить с ее другом.

Авель. Что ж, я готов, сэр, если этого хочет Мария.

Тедди. Я этого хочу! Разве этого недостаточно? (Примирительно.) Потом, почему вы так обращаетесь ко мне все время - сэр, сэр? Зовите меня просто Тедди.

Авель (раздумчиво). Тедди? Разве я стал бы называть своего генерала Тедди? Быть может, вы не знаете, что я был всего-навсего сержантом в армии, сэр?

Тедди. Но я не генерал.

Авель. Вы больше чем генерал, сэр. Ведь вы создали эту штуку.

Тедди. Какую штуку? Что вы там бормочете?

Авель (спокойно). Бомбу. Разве не вас называют отцом водородной бомбы, сэр?

Тедди (с некоторой гордостью). Ну да, я изобрел водородную бомбу, ну и что? Какое это имеет отношение к нашему разговору?

Авель. Никакого, сэр. Я просто объяснил вам, почему я не могу обращаться к вам иначе. (Пауза.) Кроме того, я черный.

Тедди. Черный? Какой же вы черный?

Мария. Его прабабушка по матери была черной.

Авель. Я черный, сэр. Это так же верно, как и то, что вы не вполне белый в этой стране, сэр.

Тедди (закипая). Я не могу понять, что здесь происходит. При чем здесь прабабушка, при чем здесь черный? Я пришел сюда, чтобы поговорить со своей дочерью, и прошу вас, мистер Авель, предоставить мне такую возможность. Разве я не имею права на этот маленький знак внимания, в конце концов?

Авель. Извините, сэр. Но вот как Мария?

Мария. У меня нет секретов от Авеля, папа. Кроме того, ты, наверное, будешь говорить о политике. О нашей демонстрации. Против этого нелепого диспута. Но об этом лучше тебе поспорить с Авелем.

Тедди. Почему же нелепого, позвольте вас спросить, господин Авель? Вы сами, наверное, стоите за выяснение истины. А истина рождается в споре, в сопоставлении научных мнений.

Авель. Мнений? Ваш диспут, сэр, скорее напоминал пир во время чумы. Два ученых гурмана, любуясь своим интеллектом, спорят о том, сколько погибнет от ядерной чумы - сто миллионов, миллиард - или погибнут все эти гусеницы с человеческим обликом, которые не в состоянии даже понять, о чем идет речь. Атомная реакция, лазерный луч, кинетика - игра для посвященных. Игра римских авгуров, которые обмениваются друг с другом многозначительными междометиями...

Тедди. Теперь я понимаю, что с тобой происходит, моя девочка. В какие игры тебя вовлек этот странный парень...

Мария. Никто меня не вовлекал, отец. А уж если кто-то и довел меня, то, говоря начистоту, это был ты, именно ты.

Тедди. Я? Я люблю тебя, тебя одну всю мою жизнь. Еще задолго до твоего рождения я знал, что ты придешь. Я ждал тебя. После смерти Берты я не любил никого, кроме тебя...

Мария. Я не застала Берту. Мне говорили, что она была хорошей женщиной. Быть может, если бы она была моей матерью, все было бы иначе. Но мою мать ты не любил никогда.

Тедди (пауза). Да, это правда. Я не любил твою мать. Я женился на ней только для того, чтобы была ты. Я так был поглощен своим делом, что у меня не хватало ни сил, ни времени на что-то другое. Одна ты всегда была моим прибежищем, нитью, которая связывала меня с жизнью. И вот теперь ты уходишь...

Мария. У тебя остается твое дело, твоя бомба.

Тедди (потрясенно). Когда-то ты гордилась своим отцом...

Мария (печально). Да, я гордилась тобой всю мою жизнь.

Тедди. Что же? Что произошло? Что переменилось?

Мария. Все рухнуло. Рухнуло в один день. Рухнуло, когда я поняла, чем ты занимаешься...

Тедди. Чем я занимаюсь? Я работаю на безопасность Америки.

Авель. Безопасность... оборона... Этими словами полковник Оуррен держал всех нас в подземелье три года. Ровно три года я просидел в бункере у пульта, вернее, у замка, простого замка наподобие зажигания в автомашине. Стоило только повернуть ключ!

Тедди (примирительно Авелю). Я понимаю... Это тяжелая работа. Но кто-то должен ее делать, не так ли? Она по плечу только мужественным людям. Я рад пожать вашу руку (протягивает руку, но она повисает в воздухе).

Авель (вежливо). Сэр?

Отец. Мы с вами делали одно дело, только разными средствами.

Авель. Сейчас, пожалуй, вы правы, сэр. Но я вышел из игры.

Тедди. Вы дезертировали?

Авель. Считайте, так. Я просто снял с себя ответственность... А вы, вы, кажется, продолжаете играть в эти игры. Вы и сейчас считаете, что, создавая бомбу, работали на безопасность страны?

Тедди. Да, черт побери! А во имя чего тогда мы работали? Не спали ночей. Искали, мучились сомнениями. Рисковали своей шкурой во время испытаний. Потом, я был не один. В наших проектах участвовали самые выдающиеся ученые мира. Ферми, Сциллард, Бор, Оппенгеймер, наконец, сам Эйнштейн, великий Эйнштейн стоял у истоков создания бомбы.

Мария. Я с детства слышала эти имена - Эйнштейн, Ферми, Оппенгеймер. Я жила среди их портретов, о них вспоминал отец. Они открыли какой-то другой, потусторонний мир. И в их руках оказались наши судьбы - судьбы всех живущих на Земле людей.

Авель. Нужно ли было его открывать? Да и кому охота жить в потустороннем мире?

Тедди. Это вполне реальный мир. Просто чтобы его понять, нужно немного напрячь свои способности и немного знания.

Мария. Я думала - они не ведали, что творили. Отец рассказал мне о бомбе. Потом я увидела фильм. А потом мне часто снился один и тот же сон: последний миг моей жизни - весь мир, вся планета взрывается, превращается в огненный шар, и я просыпалась в ужасе...

Авель. Меня еще в школе, а потом в армии приучали относиться к бомбе иначе. По-деловому. Ну бомба, ну уничтожит сразу полмиллиона человек. Но если ты остался, не обуглился, ты должен делать что-то, готовиться к ответному удару, спасать живых, спасать себя...

Тедди. Я не голосовал за применение атомных бомб против Хиросимы и Нагасаки. У меня чистые руки.

Авель. Но вы и не выступили против этого.

Тедди. Не выступил. И не только потому, что это было бесполезно. В ту пору у нас, у Америки, появился новый враг - русские. Они включились в создание ядерного оружия. Гонка стала неизбежной. И нам надо было любой ценой быть впереди. Уже тогда я понял, что Черчилль прав - бомба станет главным средством сдерживания и предотвращения войны. Безопасность и ядерная мощь стали близнецами-братьями.

Авель. И дело пошло быстро - не правда ли, сэр? Сколько ядерных бомб сейчас имеется в мире?

Тедди. Ну скажем, около 60 тысяч.

Авель. И что же - мир стал безопаснее? Америка да и другие страны живут спокойнее? Вы можете констатировать это с чистой совестью?

Тедди. Но мировую войну удалось предотвратить. И этим мир обязан нам. Разве это не так?

Авель (холодно). Бомба имеется у обеих сторон. Какой же бомбе прикажете молиться за то, что все еще нет войны? Нашей или русской?

Тедди. Дурацкие вопросы. Разве наша сдерживает нас? Она сдерживает русских.

Авель. А русская бомба? Разве она сдерживает их самих? Она сдерживает нас.

Тедди. Ну и что?

Авель. Это я спрашиваю вас: ну и что? Чего вы добились?

Тедди. Вы хотите дать свое объяснение, почему нет войны.

Авель. Да это же очевидно. Войны нет, потому что нет нового Гитлера. Как вы думаете, если бы во главе какой-либо державы, располагающей этими игрушками, стоял такой Гитлер, остановил бы его страх перед возмездием? Или он решился бы на авантюру? Ответьте по совести.

Тедди (с колебанием). Не знаю, откровенно говоря, не знаю. Самого Гитлера это, пожалуй, не остановило бы.

Мария. Вот видишь, отец...

На экране телевизора кадры американской хроники.

Голос диктора (Эй-би-си). Сегодня здесь, на мысе Канаверал, собрались 3 тысячи сотрудников Центра космических полетов имени Кеннеди, чтобы траурной церемонией почтить память семи погибших членов экипажа "Челленджера".

Они расположились на тех самых трибунах, неподалеку от стартовой площадки, где утром 28 января сидели друзья и родственники отправляющихся в полет астронавтов.

В пасмурное небо поднимается вертолет. Он берет курс на океан. Ровно в 11 часов 39 минут - время взрыва космического корабля - с вертолета сбрасывают в морские волны венок, в который вплетены семь белых гвоздик.

Тедди. Мы живем в технотронный век, дети мои, и вы не вправе терять мужество.

Авель. Мужество... Трусость... Престиж... Нам вбивали в голову эти слова тысячу раз наши офицеры. Но что все это значит перед фактом взрыва 50 тысяч бомб? Всеобщего уничтожения? Обледенения Земли?

Тедди. Мы можем создать оборонительный щит и спасти нашу цивилизацию. Ты слышишь меня, Мария? Я не только создал водородную бомбу, которая тебя ужасает, но я изобрел и защиту от нее, оружие, которое гарантирует нашу оборону.

Авель. Мы слышали на диспуте об этом. В газетах. Там говорилось, что такое оружие уже разработано.

Тедди. Эта программа нацелена против самого опасного для Америки оружия -русских межконтинентальных ракет. Представьте себе, что Америка останется без этой активной обороны и Советский Союз совершит на нее нападение, чтобы завладеть ею, 95 процентов населения исчезло бы с нашего континента. А при наличии оборонного щита погибло бы лишь 10-20 процентов населения.

Мария. Но это же миллионы людей!

Тедди. 25-50 миллионов человеческих жизней - это, конечно, потеря ужасная. Но все же не конец света.

Авель. Может быть, следовало бы спросить у тех самых людей, которые попадут в число 25-50 миллионов смертников?

Мария. В самом деле, отец, кого ты включаешь в эти 25 процентов? Меня? Себя? Авеля?

Тедди (пытается отшутиться). Так нас же трое - стало быть, это 75 процентов - те, кто сохранится.

Мария. Тогда давай пригласим четвертого, например нашего президента. Кого же из четырех можно будет обречь на заклание?

Авель (рассудительно). Президента надо исключить. Нам говорили, что в момент опасности его мгновенно поднимут на самолете высоко в воздух. Оттуда он будет руководить операцией "Смерть нации". Профессора, наверное, тоже следует исключить. Таких людей правительство будет прятать где-то в самых глубоких бункерах.

Мария. Тогда нас остается только двое - Авель и я. Ты, конечно, оставишь меня в живых, папа? И на заклание отдашь Авеля?

Тедди. Решили подурачить старика, молодые люди? Как же на самом деле зовут твоего дружка, Мария? Как вас зовут, молодой человек? Хотя бы это вы можете сказать отцу Марии?

Авель (вскакивает). Сержант в отставке, сэр. Солдат военно-воздушных сил, сэр. Готов на все ради наших высоких идеалов, сэр!

Тедди (холодно). Кончайте валять дурака, сержант или кто бы вы там ни были.

Авель (молодцевато). Есть не валять дурака. (Садится.)

Тедди. Авель?! А я, по-вашему, кто - Каин? Убийца в голубом халате? Вы хотите изобразить нас, ученых, положивших свой талант, свой гений, свою жизнь на спасение Америки, убийцами? Вы хотите повернуть вспять всю историю нашего века, вернуть его к доатомной эре? Но это невозможно. Научный прогресс не остановить. Не создай мы бомбу, ее создали бы другие - немцы, японцы, русские. Кстати, русские создали ее очень скоро после нас.

Авель. После. В этом все дело! А когда мы были одни, был шанс остановить процесс и договориться с русскими.

Тедди. Нам была нужна бомба, чтобы русские не захватили Западную Европу, а может быть, и весь мир.

Мария. И ты веришь в эти басни, отец?!

Авель. Скажите откровенно, сэр, что там у вас еще на уме - вооружить лазерами "Шаттлы"? Соорудить военные станции на Луне? Изобрести ядерные пистолеты?

Тедди (блестя глазами). Пистолеты? А что, это вполне осуществимая идея. Вот смотрите, молодой человек, вы должны это понять (чертит что-то на бумаге).

Авель (обращаясь к Марии). А он у тебя случайно не того, Мария? (Крутит пальцем вокруг лба.) Это объяснило бы многое.

Тедди (закипая). Смею заверить, что мой интеллект удостоверен пятью академиями, членом которых я являюсь. Я понимаю, что вам на это наплевать в высшей степени, но любой компетентный человек скажет вам, что в мире сейчас нет ученого, который знал бы ядерную проблему лучше меня.

Авель. Тогда это сам мир того... если он до сих пор не разглядел вашего безумия, сэр.

Тедди. Безумия? Создавать оборонительную систему - это безумие?

Авель. То же самое вы говорили и о наступательных системах. А какая гарантия, сэр, что в ответ на вашу оборонительную систему не будет создана эффективная наступательная система? Или что сама ваша оборонительная система в перспективе не перерастет в наступательную?

Тедди. Я ничего не могу гарантировать. Никто не может заглядывать так далеко вперед. Мы отвечаем на непосредственные угрозы. Мы участвуем в разработке глобальных стратегий сегодняшнего дня. А какими они будут завтра, в конце нынешнего века, а тем более в середине следующего, этого знать не может никто. Даже я.

Авель. А после, что будет после?

Тедди (пауза). Не знаю... Я не знаю, что будет после.

Мария. Отец! Дорогой отец! Послушай меня: пойдем с нами! Это придаст могучий импульс нашему движению. Заяви, что ты хочешь встретиться с русскими физиками, как советовал Нильс Бор еще в самом начале ваших игр. Единение создателей оружия во имя его уничтожения! Мы будем вместе!

На экране телевизора - хроника американской и советской космической технологии. Полет "Союз - Аполлон". В затылок виден американский телекорреспондент.

Корр. Какую альтернативу вы видите планам "звездных войн"?

Карл. Такой альтернативой должно стать совместное с русскими исследование космического пространства и полеты к другим планетам.

Я мечтаю написать репортаж о том, как американский "Шаттл" стыкуется с советским "Салютом". Как по новой мирной программе работает новый международный экипаж, как создается на орбите гигантская космическая верфь, на которой монтируется международный межпланетный пилотируемый корабль, как стартует он к Марсу. Как печатают советские и американские парни первые следы на красном песке марсианских пустынь.

Тедди (пауза). Это невозможно. Это иррационально. Это недостижимо, ни американцы на это не пойдут, ни тем более русские. Он не знает русских!

Мария. За что ты так ненавидишь их, отец? Ведь это не русские, а фашисты уничтожили в Венгрии твою семью и хотели убить тебя. Ведь это от фашистов ты бежал в Америку. А русские уничтожили фашистов.

Тедди. Я ненавижу не русских, а их систему. Человеку с талантом и интеллектом там невозможно дышать...

Авель. Предположим, сэр, вас вывезли бы не в Америку, а в Россию, вы и там делали бы бомбу?

Тедди (пауза). Я создавал бомбы не для нападения, а для защиты Америки (устало). В конце концов, я не политик, я - физик.

Мария. И как физик мог заниматься звездами, а не "звездными войнами". Тогда ты действительно мог стать великим ученым, и вся твоя жизнь была бы иной...

Тедди. Я и есть великий ученый... если хотите знать. После Эйнштейна не было никого значительнее меня в науке. (Бормочет.) Ферми? Конечно, он был неплохой физик, но уже тогда он прислушивался к моим советам, хотя был вдвое старше.

Мария. А другой...

Скажи, ведь все это неправда, что пишут газеты?.. Что это ты погубил Оппенгеймера?..

Тедди. Клевета! Бесчестная клевета! Я никого не погубил. Ни Оппенгеймера, ни кого-либо другого на протяжении всей своей жизни. Я стоял перед трудной дилеммой, и я был единственным, кто занял мужественную позицию.

Авель. Когда решался вопрос, оставаться ли Оппенгеймеру во главе программы создания новых видов атомного оружия, комиссия допросила 24 ведущих ученых. Только пять человек осудили его позицию. Это верно, сэр?

Тедди. Да, кажется, их было пять.

Авель. Точнее было бы сказать - "нас", а не "их", сэр. Вы были забойщиком среди них. Не так ли, сэр?

Тедди. Что значит "забойщиком"? Я занял твердую позицию, и весь последующий ход истории полностью подтвердил ее правильность.

Мария. Твердую? Что это значит, отец?

Авель. Я скажу тебе, Мария, как это было. Судилище над Оппенгеймером было переломным моментом в отношениях между политиками и учеными. В глазах политиков Оппенгеймер был виновен. Он противился созданию супербомбы и добивался переговоров по этому поводу с СССР. Это вызвало взрыв и в Белом доме, и на Капитолии, и в Пентагоне. Оппенгеймер предстал перед специально созданным комитетом по атомной энергии. Так, сэр?

Тедди. Примерно так.

Авель. Расследование началось 12 апреля 1954 года. Председательствовал бывший военный министр Г. Грей. Заседателями были - промышленник Т. Морган и профессор У. Ивенс. Советником был адвокат Р. Ребб - близкий сотрудник сенатора Маккарти. Материалы расследования заняли три тысячи страниц. Так, сэр?

Тедди. Ну, дальше.

Авель. Дальше Оппенгеймер говорил о том, что его ужасает, как быстро падает моральный уровень. Уже никому не кажется странным, что уничтожают целые города... Он говорил прежде всего об ученых, которые знают, что делают. Он сказал, что сейчас, когда нам угрожают тысячи ловушек техники... мы должны, более чем когда-либо, требовать свободы личности, больше, чем когда-либо, заботиться о человеке. И он говорил, что мечтает об обществе, где дети учат наизусть стихи, где женщины танцуют в хороводах, где каждый чувствует искусство и стремится к науке... Он осудил применение атомного оружия в Хиросиме. Он сказал, что это оружие агрессии, внезапного нападения и ужаса... И тогда...

Мария (напряженно). Что тогда?

Авель. Тогда комиссия обратилась к твоему отцу.

Мария. И что сказал отец? Что ты сказал, папа?

Тедди. Я сказал то, что могу повторить и сейчас. Мы были потрясены, когда узнали, что профессор Оппенгеймер во время визита к президенту Трумэну плакал и проклинал свои руки и свой мозг, которые были причиной смерти сотен тысяч людей. Я понимал эти чувства, они могли бы дать современному Шекспиру сюжет для трагедии нашего века.

Авель. А потом, что вы ответили на прямой вопрос комиссии: можно ли считать Роберта Юлиуса Оппенгеймера благонадежным?

Тедди. Я в корне расходился с ним по многим вопросам, его действия, говоря откровенно, всегда казались мне путаными и непонятными. И я сказал, что предпочел бы, чтобы работой по обеспечению жизненных интересов страны руководил другой человек, которого я понимаю лучше и которому, следовательно, я больше доверяю...

Авель. Вы сказали еще прямее, сэр! Благоразумнее было бы признать Оппенгеймера неблагонадежным и лишить допуска к секретной работе.

Тедди. Ну и что? Я не стыжусь этого. Да. Было бы правильнее не давать ему допуска к работе, в которую он не верил.

Мария. Так это правда, отец. Ты предал своего друга! Учителя, единомышленника.

Тедди. Он не был ни моим учителем, ни другом, ни единомышленником. Никогда. Ни одной минуты. Наоборот. Мы - представители совершенно различных культур. Он - американец, я - венгр, он - менеджер, прежде всего менеджер, любитель рекламы и власти. Я - ученый. Он постоянно хромал в сторону коммунистов. Его жена была членом компартии. Он... он завидовал, да, завидовал мне. Потому что идея термоядерной реакции пришла вот в эту голову. (Стучит себя по лбу.) И Оппенгеймер не мог вынести этого. Да что мы здесь толкуем о морали? Вы знаете, что сказал Энрико Ферми, вдохновитель всего нашего проекта, когда была взорвана первая атомная бомба на испытательном полигоне? "Это прежде всего интересная физика".

Мария. Ужасная фраза. Наверное, он раскаялся в ней?

Тедди. Никогда! Он понимал: воина кормит науку.

Авель. Да, все вы перешагнули через мораль подлинных гениев. Джордано Бруно сгорел на костре, отстаивая истину, Леонардо да Винчи...

Тедди. Что вы толкуете о Леонардо? Разве он знал, что такое фашизм? Разве в его времена было две самых истребительных мировых войны?

Авель. Нет. Это верно. Хотя и он был современником десятков войн и сотен сражений. И Оппенгеймер после Хиросимы и Нагасаки вернулся к морали великих ученых прошлого. Это он сказал: "Мы сделали работу за дьявола!"

Тедди. Слизняк! Он был интеллигентный слизняк! Вы его не видели, вы с ним не работали каждый день, как я, что вы можете знать о нем? Надо иметь мужество принимать непопулярные решения. Даже жестокие.

Мария. Жестокие... Да... Я вспоминаю, что говорила мать в тот последний день, когда она оставила тебя и меня... Она говорила тебе: вспомни Роберта, ты его предал. Он был единственным, кто ценил твой талант и снисходил к твоим слабостям. А ты его предал. Как предал меня и предашь когда-нибудь свою дочь, предашь все, что тебя окружает...

Тедди. И это говоришь мне ты - моя дочь, единственное, что я любил в жизни? Это ты говоришь своему отцу?

Авель. Сэр! Вы отец водородной бомбы. Этим все сказано. Наверное, ваше поколение уйдет из жизни не опаленным ее огнем. Это вы оставляете нам, нашему поколению. Но запомните: если все же это случится, мы, прежде чем превратиться в космическую пыль, успеем послать вам вдогонку наши проклятия!