Часть вторая. Планируемый мир

Глава V. Бремя решения

22 ноября 1963 года потрясенный американский народ, а также другие народы земного шара узнали о трагической смерти Джона Фицджеральда Кеннеди. В 12 часов 30 минут Джон Кеннеди, находившийся в открытом "кадиллаке", который медленно ехал по Элмстрит - одной из основных артерий города Далласа, был смертельно ранен в шею и голову. Склонившаяся к своему супругу Жаклин Кеннеди в ужасе воскликнула: "О нет, нет!" Но уже через час 35-й президент Соединенных Штатов Америки скончался.

Убийство Джона Кеннеди не было случайным. Как было сказано у гроба президента, "фанатизм, ненависть, предубеждение и высокомерие слились в этот ужасный момент в одно целое, чтобы погубить Джона Кеннеди". Сам Кеннеди знал об этой ненависти и даже в какой-то мере предчувствовал свою близкую гибель.

Утром 22 ноября, в самый день убийства, у президента состоялся знаменательный разговор с близкими ему людьми. Он сказал: "Если бы кто-нибудь действительно захотел застрелить президента США, то это была бы не очень трудная работа. Все, что ему надо было бы сделать, так это забраться в высокое здание, имея телескопическую винтовку, и никто ничего не мог бы сделать, чтобы предотвратить подобную попытку..." Но он отправился в Даллас навстречу пулям, пущенным из винтовки с оптическим прицелом Ли X. Освальдом и теми черными силами, что стояли за его спиной.

Выстрелы в Далласе послужили лишь развязкой драмы, которая началась задолго до этого. Кульминация этой драмы была за год до катастрофы. Как раз тогда состоялось острейшее за весь послевоенный период столкновение сил на политическом Олимпе США. Речь идет о карибском кризисе, чему предшествовала интервенция в "заливе свиней" против революционной Кубы, когда все человечество было поставлено на грань термоядерной войны. Тогда Соединенные Штаты имели президента хотя и далеко не "голубя", но деятеля, способного реалистически оценить общую угрозу ядерного уничтожения и принять советские предложения о необходимости компромисса в интересах мира. Карибский кризис стал уроком, о котором человечество не вправе никогда забывать, если оно хочет выжить и обеспечить себе нормальное существование на Земле.

В решении проблем карибского кризиса американский президент опирался на группу членов правительства и политических советников, в которую входили: его брат, министр юстиции Роберт Кеннеди, игравший особенно активную роль; министр обороны Р. Макнамара; председатель объединенной группы начальников штабов генерал М. Тэйлор; специальный помощник президента М. Банди; государственный секретарь Д. Раек; его заместитель Л. Болл; директор ЦРУ Д. Маккоун; посол США в Советском Союзе Л. Томпсон; вице-президент Л. Джонсон; Т. Соренсен; Э. Стивенсон; Д. Диллон; заместитель государственного секретаря Р. Гилпатрик; А. Джонсон и другие. Они входили в кризисную группу Совета национальной безопасности.

Ниже следует документированная, основанная на разнообразных американских и советских источниках политическая хроника событий одного дня.

Я избрал драматургическую форму для изображения одного из самых драматических событий нашего века и стремился воспроизвести дискуссии и столкновения во время знаменитой "черной субботы" 27 октября 1962 года в Белом доме. Тогда Джон Кеннеди принял условия, предложенные Советским Союзом, и тем самым способствовал благополучному разрешению карибского кризиса.

В Соединенных Штатах по-разному оценивают поведение президента (который был достаточно противоречивой фигурой) во время этого кризиса. Одни рисуют романтический образ "непреклонного лидера, бесстрашно глядящего в глаза русским". Другие говорят о "неустойчивом, подавленном, неуверенном в себе человеке, готовом на любые уступки". Думается, что и те, и другие не правы. Истина заключается в том, что в сложной обстановке эскалации кризиса Джон Кеннеди сумел реалистически оценить ситуацию. Кроме того, сам президент ^проделал эволюцию: в начале кризиса он пытался действовать традиционными военно-политическими методами, а в конце понял, что эффективны только дипломатия, только равноправные переговоры и компромисс. Мы увидим Джона Кеннеди на этом последнем рубеже кризиса.

Овальный кабинет президента Джона Кеннеди в Белом доме. В кабинете в креслах расположились братья Кеннеди. За окном - вечерняя полумгла. Настольные лампы бросают странные тени на две одинокие фигуры, склоненные друг к другу.

Джон Кеннеди. Я пригласил тебя, Бобби, перед заседанием кризисной группы Совета национальной безопасности, чтобы поручить тебе миссию чрезвычайной важности. О ней не должен знать никто - ни члены правительства, ни конгрессмены.

Роберт Кеннеди. Я весь внимание, господин президент.

Джон Кеннеди. Впрочем, если говорить о субординации, то почему ты воспротивился моему указанию о составлении планов использования подземных убежищ для высшего руководства?

Роберт Кеннеди. Я открыто сказал и могу повторить президенту, что я не пойду в убежище. Если до этого дойдет дело, то миллионов 60 американцев будет убито в одно мгновение и примерно столько же русских. Я никуда не пойду. Я останусь дома, чтобы разделить общую судьбу.

Джон Кеннеди (мягко). Наш отец сказал бы: "Ты мужественный парень, сынок..." Но приказ - это приказ.

Роберт Кеннеди. Да, Джек.

Джон Кеннеди. Но это кстати. Вернемся к сути дела. Я думаю, ты понимаешь, что сейчас мы можем оставить официальный тон. Моя судьба, как и твоя судьба, поставлена на карту. Но речь идет не об этом. Речь идет о судьбе американского народа, а быть может, и всего человечества.

Роберт Кеннеди. Я понимаю, Джек.

Джон Кеннеди. Сейчас, когда над Кубой сбит наш самолет У-2, ситуация резко изменилась. Еще несколько дней назад нам казалось, что кульминация кризиса осталась позади. Я имею в виду тот момент, когда русские корабли подошли к линии карантина и остановились, не пересекая ее. Этот разумный шаг дал нам шанс вдохнуть воздух и в более спокойной обстановке искать пути мирного урегулирования. Но теперь опять эскалация стремительно набирает высоту.

Роберт Кеннеди. Да. Это злосчастное событие. Но возможно, было опрометчиво посылать самолет в такой напряженный момент.

Джон Кеннеди. Возможно. Но сейчас поздно; об этом говорить. Они сбили наш самолет над Кубой, и летчик погиб. В другое время американцы проглотили бы это. В конце концов, самолет был сбит над территорией суверенного государства. Но теперь это стало поводом для подлинного взрыва эмоций со стороны всех. И этим пользуются наши "медные каски".

Роберт Кеннеди. Да, генералы просто в бешенстве. Объединенное командование военных штабов требует незамедлительной бомбардировки баз на Кубе - не менее чем 500 бомбовых ударов. А некоторые даже говорят о ядерном ударе.

Джон Кеннеди. Неужели есть и такие?

Роберт Кеннеди. Да. Они утверждают, что обычная бомбардировка будет недостаточно эффективной: она уничтожит базы, но не повредит ракеты. Генерал Тэйлор делает вид, что не разделяет таких взглядов. Но он использует "бешеных" для того, чтобы настоять на своем решении - незамедлительном ударе с воздуха. Кризис показал, что самое ужасное, что может быть,- это допустить военных к политическим решениям.

Джон Кеннеди. Не только к политическим, но и к военным решениям. Эти "медные каски", впрочем, имеют одно преимущество: если мы поступим так, как они хотят, то из нас никого не останется в живых, чтобы сказать им, как они не правы.

Роберт Кеннеди. Дело не только в военных. Многие конгрессмены на их стороне.

Джон Кеннеди. Многие - не то слово. Почти все. Во всяком случае, почти все те, с которыми я встречался вчера. Они подняли такой крик о возмездии, будто дело идет не о риске ядерной катастрофы, а об операции канонерок.

Роберт Кеннеди. Хуже всех Дин. Я еще в период берлинского кризиса понял, что никогда не буду в одном лагере с Ачесоном. Я настоятельно говорил им, что президенту будет очень неприятно, если кризисная группа примет решение относительно воздушной атаки.

Я заявил им, что не считаю возможным, чтобы президент США отдал приказ о начале военных операций. Мы умеем драться, мы будем драться, если это нужно, но не для того, чтобы просто выжить. Мы будем драться за наши идеалы. А если мы проведем подлую военную атаку без предупреждения, то это приведет к непоправимым последствиям, и мы заслужим презрение потомков.

Я говорил, что президент стоит за активные действия, с тем чтобы русские безошибочно уяснили себе, что положение серьезное. Но вся энергия президента направлена на то, чтобы вывезти ракеты в обмен на какие-то наши уступки. Я говорил, что не надо спешить. Возможно, мы будем знать, в чем заинтересованы русские, в течение ближайших 48 часов. И только после этого можно будет принять, если это будет нужно, жесткие решения.

Джон Кеннеди. А что же они? Какова была их реакция?

Роберт Кеннеди. Они прозрачно намекали на то, что президент имеет какие-то свои личные мотивы и цели в этом кризисе. 6 ноября предстоят выборы в палату представителей, и демократы могут потерять места, если кризис не будет преодолен. Поэтому президент готов к максимальным уступкам.

Джон Кеннеди. Дурацкое рассуждение.

Роберт Кеннеди. То же самое сказал им я, но они продолжали твердить, что, если бы президент был озабочен защитой американских интересов, он мог бы поставить на карту свои шансы на выборах.

Джон Кеннеди. Все обстоит как раз наоборот. Если бы я заботился о шансах демократов 6 ноября и о своих шансах в будущем, я согласился бы с требованием нападения на Кубу. В этом случае не было бы никакого риска лично для меня, но был бы гигантский, сумасшедший риск ядерного конфликта для всего человечества.

Роберт Кеннеди. Тем временем республиканцы подогревают страсти в конгрессе. Они требуют незамедлительного удара по Кубе.

Джон Кеннеди. Вот это как раз и выдает их с головой. Ибо если бы я пошел на это, все лавры достались бы демократам, а республиканцы проиграли бы свои выборы.

Роберт Кеннеди. Они блефуют в твердой уверенности, что президент воздержится от опрометчивых действий и тогда они смогут сказать: он показал себя неспособным к решительной политике. Все они явно хотят загнать президента в угол. Когда я бросил в лицо Тэйлору и Ачесону, что наши генералы напоминают военных "ястребов" времен Джефферсона, то они не постеснялись в ответ назвать меня "голубем", чье место не в правительстве, а за университетской кафедрой.

Джон Кеннеди. А что же Макнамара? Он не дрогнул в новой ситуации?

Роберт Кеннеди. О, Мак на высоте. Он и сейчас решительно против любого вида вторжения и бомбардировки. Больше того, он заявил, что мы должны заплатить русским за то, чтобы они вывезли свои ракеты. Он прямо рекомендовал убрать наши стратегические ракеты из Турции и Италии и даже подумать о нашей базе Гуантанамо.

Джон Кеннеди. Мак - молодчина! А как выглядит сейчас государственный секретарь?

Роберт Кеннеди. Кого я не понимаю, так это Раска. Он тоже выступил за ограниченный удар по Кубе. Правда, с предварительным уведомлением.

Джон Кеннеди. Раек играет не в военные, а в политические игры. Он больше думает не о разрешении кризиса, а о будущих выборах и о своем месте в правительстве.

Роберт Кеннеди. Значит ли это, что он поставил крест на нынешнем президенте?

Джон Кеннеди. Нет, скорее, он пытается делать ставку на двух лошадей: какая бы ни пришла первой - он будет на коне.

Роберт Кеннеди. Признаюсь, я не ожидал такой расстановки сил. Она далеко не в нашу пользу. Как же случилось, что мы оказались в меньшинстве в трудный момент? Ведь это все люди, которых ты сам подбирал.

Джон Кеннеди. Всех, да не всех! Власть президента только кажется могущественной. Но Франклин Рузвельт не раз жаловался на недостаток власти, особенно в критических ситуациях. Вспомни, как конгресс, да и вся нация сопротивлялись неизбежному - вступлению Америки в войну против "оси". Нужен был Пёрл-Харбор, чтобы Америка очнулась.

Роберт Кеннеди. Теперь нам грозит Пёрл-Харбор наизнанку. Варварское нападение на другую страну без всякого предупреждения - это не имеет прецедента за всю историю нашей страны. Погибнут тысячи, десятки тысяч кубинцев. Могут погибнуть и русские... Наши военные полностью потеряли контроль над собой.

Джон Кеннеди. Или пытаются взять контроль над президентом. Первый совет, который я дам своему преемнику,- это чтобы он следил за генералами и отказался от мысли, что если они военные, то их мнение по военным делам стоит хоть один цент.

Роберт Кеннеди. Это были последние слова, которые сказал Эйзенхауэр перед уходом из Белого дома.

Джон Кеннеди. Мы, пожалуй, недооценили его предупреждение. В мирной обстановке все это сглаживается. А сейчас, в условиях острого кризиса, мы убедились, что военные первыми теряют голову.

Роберт Кеннеди. Они склонны действовать по традиции, по моделям прежних войн. Хотя они лучше других знают, что представляет собой ядерное оружие, но именно они меньше всего сделали выводов относительно военной и политической стратегии в новых условиях.

Джон Кеннеди. Военные посходили с ума, они все-таки хотят начать войну. (Президент закрыл лицо рукой, его рука вдруг сжалась в кулак, глаза стали напряженными. Шепотом: "Все, что угодно, только не это. Мы на краю бездны, и выхода нет... Неужели мир действительно стоит на грани катастрофы? Неужели мы все делаем неправильно?..") (Пауза.) У нас нет выбора. Русские правы, когда они говорят, что мы, потягивая канат с двух сторон, все сильнее затягиваем узел ядерной войны.

Мы - перед острой дилеммой: удовлетворить законные требования русских и не потерять политический контроль в правительстве и на Капитолии. Единственный выход - это тайная дипломатия. Другого я не вижу.

Роберт Кеннеди. Риск огромен!

Джон Кеннеди. Я сказал бы, риск смертелен для нас с тобой в случае проигрыша. Но лучше поставить на карту нашу собственную судьбу, чем судьбу американского народа и всего человечества.

Роберт Кеннеди (вставая). Я преклоняюсь перед твоим величием, мой президент, мой дорогой брат. (С чувством пожимает ему руку.) Итак?

Джон Кеннеди. Итак, я хочу просить тебя снова посетить советского посла и строго конфиденциально сделать новое предложение.

Роберт Кеннеди. Посетить - в такой поздний час.

Джон Кеннеди. Да, именно сейчас. Проблема должна быть решена сегодня или никогда. Время не оставило нам ни одного дня, ни одного часа.

Роберт Кеннеди. Что я должен сказать?

Джон Кеннеди. Ты заявишь русскому послу: мы согласны дать гарантии невторжения на Кубу и уважения ее суверенитета, неприкосновенности ее границ в обмен на вывоз наступательных ракет с острова.

Роберт Кеннеди. Но о таких гарантиях мы уже сообщали русским в нашем последнем послании.

Джон Кеннеди. В этом послании нам пришлось прибегнуть к некоторым оговоркам. Сейчас строго конфиденциально, лично от моего имени, ты заявишь: мы даем прочные, надежные гарантии, и я кладу весь свой авторитет, что мы будем неукоснительно придерживаться обещания.

Роберт Кеннеди. Боюсь, что одного этого мало. Советы добиваются ликвидации наших ракетно-ядерных баз вблизи своих границ. И, говоря откровенно, я могу понять их беспокойство. Конечно, я не стану об этом говорить публично, но многим ли отличаются наши базы вокруг Советского Союза от военной базы, которую они хотели создать на Кубе, в подбрюшине Америки?

Джон Кеннеди. Ты прав. Здесь есть проблема. Мы могли не считаться с этим раньше. Мы и сейчас значительно превосходим русских в отношении термоядерного потенциала. Но сейчас они имеют 300 боеголовок против наших 5000 и их требования трудно игнорировать, хотя мы и будем им противостоять во всю меру наших сил.

Роберт Кеннеди. В последнем послании советское руководство требовало ликвидации наших ракетно-ядерных установок в Турции.

Джон Кеннеди. Ты, как всегда, сразу схватил суть проблемы.

Я не думаю, я просто уверен. Это единственный выход из кризиса. Советское руководство может пойти на договоренность только в том случае, если мы ответим мерой за меру, компромиссом на компромисс. Кроме того, ты знаешь мое отношение к турецким ракетам. Я давно считал, что наши "юпитеры", которые стоят там, уже настолько устарели, что больше ни на что не смогут пригодиться.

Роберт Кеннеди. Военные оспаривают это.

Джон Кеннеди. Но они не правы. Я изучил этот вопрос и приказал еще несколько месяцев назад вывезти эти ракеты. И я был глубоко возмущен, когда узнал, что они все еще там. Мне объяснили: это вызвано возражениями турок, а также некоторых членов НАТО.

Роберт Кеннеди. Вопрос о турецких ракетах приобрел символичное значение. Даже те, которые в принципе за это, считают, что наши противники смогут использовать подобную сделку как острое оружие против нас. Наши союзники по НАТО считают также, что эта проблема относится к компетенции НАТО, а не одних США. Мне передавали мнение Гарольда Макмиллана. Он опасается эскалации кризиса, но в то же время не колеблется в том отношении, что следует всеми силами сопротивляться торгу и не идти на сделку с русскими. Он утверждает, что подобный "товарообмен" был бы катастрофой, так как он бы подорвал доверие западноевропейских стран к своему американскому союзнику.

Джон Кеннеди. Что же он предлагает по существу?

Роберт Кеннеди. С ним никто не советовался. Но, судя по имеющейся информации, у него нет никакой конструктивной идеи. Одни всплески эмоций.

Джон Кеннеди. А как все же считаешь ты, Бобби?

Роберт Кеннеди. Я считаю, что это было бы достаточно разумным компромиссом. У нас будут большие неприятности, если мы будем продолжать дискуссию. Надо взять на себя ответственность и пойти на это.

Джон Кеннеди. Я рад, что ты согласен со мной. Но действовать можно только тайно. Так, чтобы гарантировать себя от взрыва здесь, в Вашингтоне.

Роберт Кеннеди. Ты допускаешь?

Джон Кеннеди. Я должен исходить из этого допущения. Положение экстремальное, ему не было прецедентов никогда в прошлом. И выход из него также может оказаться экстремальным. Поэтому твоя миссия должна быть абсолютно тайной. Мы должны удовлетворить русских и позаботиться о своих позициях здесь.

Роберт Кеннеди. Что же я должен сказать послу?

Джон Кеннеди. Ты должен заверить его, что мы уберем ядерные боеголовки из Турции. Но мы не можем это сделать сейчас, не согласовав с нашими союзниками по НАТО. И я твердо гарантирую, что мы убедим их и сделаем это.

Роберт Кеннеди. Джек, ты понимаешь, на какой риск мы идем? Тайная дипломатия, втайне от правительства, от конгресса, от наших союзников, от американского народа...

Джон Кеннеди. Нас оправдает успех. Сейчас на карту поставлена ядерная война. Можно пренебречь традициями чтобы спасти страну. Я могу повторить Черчилля: я избран нацией не для того, чтобы присутствовать при ее похоронах... Но и это еще не все.

Роберт Кеннеди. Что же еще?

Джон Кеннеди. Есть еще один пункт, и я ни за что не доверил бы его никому, кроме тебя. Ты должен сказать послу, что президент дошел до самой крайней черты. И, быть может, даже преступил эту черту. Еще один шаг - и я, и мое правительство рухнем в пропасть. Тогда власть захватят ультраправые и Пентагон. И весь мир покатится к черту.

Роберт Кеннеди. Ты допускаешь импичмент?

Джон Кеннеди. Я допускаю все. Страсти накалены до предела. Выбор, на который мы идем, все дальше разводит нас с ними по обе стороны баррикад, и никто не может сказать, кто и когда начнет стрелять...

Роберт Кеннеди. Они могут использовать Линдона. Многие из них считают его своим человеком.

Джон Кеннеди. Ты знаешь, мы часто расходились с Джонсоном. Но я не думаю, что это так. Они найдут человека посильнее... Теперь я сказал тебе все. Ты можешь зажечь свет и запустить всю эту банду...

Роберт Кеннеди (поднимаясь). Среди этой банды есть и неплохие ребята: Макнамара, Соренсен, Томпсон, Стивенсон...

Джон Кеннеди (улыбаясь). В каждой банде можно найти здравомыслящих людей. Но когда они все вместе, это все же напоминает банду.

Роберт Кеннеди уходит. В Овальный кабинет входят члены кризисной группы Совета национальной безопасности.

Джон Кеннеди. Джентльмены! Я собрал вас сегодня в столь позднее время, чтобы обсудить новую ситуацию, которая сложилась в результате гибели самолета У-2. Я уже говорил свое мнение: установка русских ракет на Кубе представляет попытку коренного изменения баланса сил, и я твердо убежден, что ракеты следует убрать. Но какими средствами и какой ценой? Вот в чем главный вопрос.

Из прежних обсуждений напрашивались три варианта решения. Первое: ничего не предпринимать. Но это отвергается всеми. Об этом нечего и говорить. Второе: воздушное нападение. Третье -продолжение блокады. Я хотел бы, чтобы все еще раз высказали свое мнение в новой обстановке. Я хотел бы подчеркнуть, что я стою за активные действия. Нам надо показать Советскому Союзу, что мы относимся к создавшемуся положению со всей серьезностью и будем действовать с большой решительностью. Но одновременно мы должны сохранить возможность маневрировать. Больше того, мы должны предоставить также и русским возможность для маневра. Ядерные державы не вправе добиваться того, чтобы загнать друг друга в угол, откуда выход может быть один - только к ядерному конфликту.

Макнамара. Я - за продолжение блокады. У-2 ничего не изменил в принципиальном подходе. Такой подход отвечает нашей позиции как лидера свободного мира. Воздушная атака, предлагаемая руководителями военных штабов, будет иметь огромные, непредсказуемые и, я уверен, непоправимые последствия. Этот удар неизбежно выведет из строя множество гражданских объектов, и несколько тысяч русских будет убито. Москва не простит этого. Она обязательно ответит, и ответит очень решительно. Тогда мы можем потерять контроль над ситуацией, и дело дойдет до мировой войны.

Генерал Тэйлор. Господин президент! Объединенный штаб главного командования и раньше доводил до вашего сведения, что он считает блокаду слишком слабой мерой. Мы еще за четыре дня до того, как был сбит У-2, предлагали атаковать именно ту базу, с которой был сбит самолет, а также и другие базы. Не скрою, господин президент, что приказ воздержаться от нападения произвел шок в Пентагоне. Это был самый тяжелый день в жизни наших вооруженных сил.

Джон Кеннеди. События, однако, подтвердили нашу правоту. Я вам напомню, что еще несколько дней назад мы чувствовали, что подошли к краю пропасти. Вы помните, с каким напряжением мы ожидали столкновения русских подводных лодок и надводных кораблей с нашим флотом. Но русские поступили разумно. Они повернули свои корабли, и эскалация конфликта была приостановлена.

Конечно, это не решало проблему. Хотя мы и блокировали доставку новых ракет, но мы не добились отказа от установки уже завезенных туда ракет и строительства баз. Так или иначе, мы убедились, что идея блокады, предложенная нами и отвергнутая нашими штабами, оказалась эффективной. Что было бы, если бы с самого начала мы согласились на бомбовый удар, где бы сейчас был мир?

Генерал Тэйлор. Но теперь время действовать, потому что мы имеем последний шанс уничтожить эти ракеты. Иначе они будут установлены и будут действовать против нас.

Джон Кеннеди. Я представил на ваше рассмотрение письмо, подготовленное Гилпатриком.

Соренсен. Кризисная группа отнеслась критически к этому письму, и мы с Бобом составили другой вариант. В нем говорится о твердых гарантиях невторжения на Кубу в обмен на вывоз ядерного оружия. Это должно сопровождаться прекращением карантина и осуществлением инспекции Организации Объединенных Наций.

Гилпатрик. Сейчас мы делаем выбор между ограниченными и неограниченными формами военных действий. Ведь блокада, или, как мы ее деликатно назвали, карантин,- это тоже военные действия, и большинство из нас считает, что лучше начать с ограниченной формы.

Маккоун. Эти меры сейчас безнадежно устарели. Надо знать русских. Как только мы начнем отступать, они ринутся в атаку, откусывая у нас кусок за куском и даже не заботясь о том, чтобы их хорошенько прожевать. Они понимают только силу. Жестокий урок с У-2 должен окончательно отрезвить нас. Воздушная атака- это минимальное решение. Это первый шаг, который мы должны сделать.

Джон Кеннеди. Не первый шаг самый важный. Важно, чтобы обе стороны не совершили эскалации в направлении четвертого и пятого шага. Иначе некому уже будет делать шестой шаг.

Маккоун. Именно об этом я и говорю, господин президент. Надо нам сделать первый шаг, и тогда русские не^смогут развернуть свои базы на Кубе и сделать второй шаг по пути эскалации.

Томпсон. Вы не знаете русских. Это не те люди, против которых можно действовать силой. Вспомните Гитлера с его планом молниеносной войны. Первые месяцы казалось, что он достиг цели и этот колосс на глиняных ногах вот-вот рухнет. А что произошло потом? Эти люди собираются медленно, но действуют быстро. И смею заверить вас, что они действуют мужественно и решительно.

Маккоун. Вас слишком хорошо кормили в Москве, Ллуэлин!

Томпсон. Меня неплохо кормят и здесь, в Белом доме... Но я стараюсь ни там, ни здесь не терять здравого смысла.

Маккоун. Русские бросили США прямой вызов. Мы включены в состязание воли руководства двух стран. И чем скорее мы примем решение, тем лучше.

Генерал Тэйлор. Я полностью разделяю мнение Дина Ачесона. Меня называют "ястребом". Ну что же, я скажу больше: я "ястреб" вдвойне, от начала до конца.

Маккоун. Я тоже за воздушное нападение.

Диллон. И я не вижу иного выхода.

Генерал Тэйлор. Теперь или никогда. Воскресенье должно стать днем решающей атаки, и решение это надо принять сейчас, поскольку для подготовки нам нужно достаточно времени. Многие у нас считают, что в случае необходимости не следует останавливаться и перед ядерным ударом.

Макнамара. Ядерный удар по базам на Кубе?! Но это ядерная война!

Генерал Тэйлор. Надо трезво смотреть ей в лицо, войне. Войны были всегда. Они становились все страшнее. И всегда находились люди, которые пугались этого.

Макнамара. Но эта новая война с чудовищными последствиями!

Генерал Тэйлор. Каждая война была новой. В первой мировой войне погибло 10 миллионов человек, во второй- 50 миллионов. До этого никто не мог вообразить, что возможны войны с такими потерями. В следующей войне, если она все же произойдет, погибнет вдвое, ну, втрое больше. Военный министр должен думать о войне трезво, как о деле, а не высиживать голубиные яйца.

Макнамара. Еще хуже вообще не думать и носить медную каску вместо головы. Здесь нет трусов, здесь нет и "голубей", генерал Тэйлор, здесь есть здравомыслящие политики и авантюристы.

Джон Кеннеди. Я призываю вас к порядку. Вся эта полемика неуместна. Мы попросту не рассматриваем четвертый вариант. Специально для вас, Маккоун и Тэйлор, я хотел бы повторить то, что я уже сказал в Организации Объединенных Наций, и сказал не для пропаганды. Уже сейчас ядерная война имела бы ужасающие последствия. Еще чудовищней это будет в будущем, по мере накопления ядерных средств уничтожения. Все мы должны помнить, что может случиться так, что в один день наша планета станет необитаемой. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок живет под дамокловым мечом термоядерной войны.

Шансы выиграть войну - 1:1. Иными словами, никаких реальных шансов нет.

Соренсен. Иногда мне кажется, что именно Тэйлор выступает в качестве руки провидения.

Генерал Тэйлор. Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать, Тэд?

Соренсен. Я хочу сказать вот что. Если допустить на минуту, что провидение желает превратить нашу Землю еще в одну огненную звезду и видит в человеке орудие этого свершения, то именно Тэйлор служит его промыслу.

Банди. Ха! Тэйлор и Маккоун - две руки провидения! Вот уморил...

Соренсен. А иной раз мне думается, что было бы недурно, если бы провидение направило комету на Землю, и тогда мы и русские нашли бы наконец полезное применение нашим бомбам, пытаясь расстрелять небесное тело, вместо того чтобы расстреливать тело человеческое...

Джон Кеннеди. Джентльмены. Я понимаю - время позднее, все устали... Но будем все же оставаться в русле делового обсуждения.

Генерал Тэйлор. Последствия войны не так страшны, как их изображает Соренсен. Конечно, если она разразится, будет ужасно. Погибнет не менее четверти американцев. Но нация сохранится. Зато мы будем навсегда избавлены от того дамоклова меча, который, по справедливым словам президента, висит над каждым американцем, да и над всеми людьми на Земле.

Соренсен. Ты все-таки чудовище, друг мой Тэйлор. Хотя сам этого, наверное, и не подозреваешь. Неужели ты не понимаешь, что победы в ядерной войне не будет, а будет жестокое поражение для обеих сторон?

Генерал Тэйлор. Господин президент! Вы полагаете, что мы можем воспитывать солдат и офицеров на подобных идеях? Что они пойдут в бой, твердо зная о своей обреченности? Или нам следует внушать им надежду не просто на законное отмщение врагу, а на трудную и все же возможную победу?

Джон Кеннеди. Я считаю, что задачи воспитания в армии имеют специфический характер. Мы это сейчас не обсуждаем. Но в политике мы не можем исходить из самообмана. Иначе мы действительно доведем дело до самоубийственной войны.

Генерал Тэйлор. Я тоже за мир - поверьте мне, господин президент. Но мир выигрывает тот, кто меньше боится войны и больше готов ее вести.

Джон Кеннеди. Вы полагаете, что русские меньше боятся войны, чем мы?

Генерал Тэйлор. Я в этом уверен, господин президент. Они потеряли в прошлой войне 20 или даже 30 миллионов. Они привыкли к испытаниям. Им не страшно потерять и вдвое больше. Поэтому они готовы - не скажу, к ядерной войне, но к риску войны.

Томпсон. Это ужасно! Так не понимать противника! Как же вы собираетесь вести с ними дела, если все построено на такой ложной основе? Для русских прошлая война была страшной трагедией. Для каждой семьи, в сущности, для каждого взрослого человека и для ребенка, которые пережили войну. Американцы даже не в состоянии вообразить ничего подобного этому чувству. Поэтому русские ничего не жаждут больше, чем мира. Они готовы смириться с любыми материальными невзгодами- только бы не было войны.

Джон Кеннеди. Я склонен скорее верить Томпсону, чем вам, Тэйлор.

Маккоун. Но мы говорим не о войне. Воздушная атака- это еще не война. Это только военная акция.

Джон Кеннеди. Господин Маккоун! Я не желаю идти путем Хирохито. Я не хочу нашего Пёрл-Харбора.

Маккоун. Господин президент, мы уже слышали эти слова от вашего брата. Я говорил ему и готов повторить здесь: нужно анализировать проблему, а не поддаваться эмоциям и сантиментам. На нас лежит историческая ответственность перед нашей страной.

Соренсен. И перед всем миром.

Банди. Мы должны думать прежде всего об Америке. Мы получили полномочия от американских избирателей, а не от мирового сообщества.

Стивенсон. А главное - мы принимаем решение за всех, за все человечество. Подумайте о парадоксальности нашего положения. Два десятка людей здесь, в Вашингтоне, и примерно столько же в Москве решают судьбы всех людей на земном шаре. И мы не в состоянии даже спросить их об их мнении, их воле, хотя - что там говорить - их воля ясна: в мире нет такой цели, которая стоила бы ядерной катастрофы.

Маккоун. Это пустые абстракции. Какое они имеют отношение к реагированию на смерть американского летчика и гибель У-2?

Соренсен. Теперь вы хватаетесь за рычаг эмоций... Но главное даже не это. Наши действия, что бы мы ни предприняли, не будут безответными, и надо думать об ответе на ответ русских.

Банди. У-2 изменил ситуацию, и сейчас я - за жесткие решения!

Соренсен. Дорогой Банди! Я, признаться, поражен тем, как быстро вы меняете свои позиции. Вначале вы выступали за воздушную атаку, потом за блокаду, потом советовали вообще ничего не делать, поскольку это может резко сказаться на ситуации в Европе и вызвать новый берлинский кризис. И наконец, сейчас вы готовы влиться в группу, которая выступает за бомбовую атаку.

Банди. Меняюсь не я - меняется ситуация. И очень быстро. Мы действуем в условиях эскалации, которая растет как снежный ком, и глупо упорствовать в устаревших мнениях. Я предпочитаю сейчас активные действия, поскольку они несут момент внезапности и ставят всех перед свершившимся фактом.

Раск. В конце концов, здесь дело идет о сложной проблеме, и трудно найти однозначное решение.

Соренсен. Должен сказать, Дин, что предлагаемые вами решения тоже были далеко не однозначны. Вы выступали и за бомбовый удар, и за карантин, А потом предпочли отмалчиваться на заседаниях или вовсе не приходить на них.

Линдон Джонсон. Роберт как-то говорил на одном заседании, и говорил верно, что сейчас речь идет о настолько важном событии, что ни одно из решений не может быть абсолютно правильным и что люди имеют право иметь свое мнение и высказываться "за" и "против" тех или иных предложений.

Джон Кеннеди. Да. А каково же мнение вице-президента?

Линдон Джонсон. Боюсь, что я мало могу добавить к тому, что здесь сказано. Мне кажется, что многое из того, что говорил Маккоун, имеет свои резоны, хотя нельзя отвергнуть все аргументы, которые выдвинули Макнамара и Соренсен. Меня смущает то, что многие в конгрессе и вне его стен считают, что мы пятимся назад. Боюсь, что популярность нашей администрации падает по мере того, как развертывается кризис.

Джон Кеннеди. Но каково же ваше предложение, Линдон?

Линдон Джонсон. Господин президент, я просил бы дать мне время, чтобы еще раз взвесить все обстоятельства.

Банди (громким шепотом). Он, как всегда, умывает руки.

Линдон Джонсон (услышав реплику). Быть может, это ничуть не хуже, чем сегодня говорить одно, а завтра прямо противоположное.

Банди. Вероятно, вы правы, господин вице-президент. Но лучше иметь хоть какую-то, пускай динамичную, позицию, чем совсем никакой.

Джон Кеннеди. Вернемся к сути дела. В конце концов, демократия предполагает не только голосование "за" и "против", но и право воздержаться. (Все смеются.)

Алексис Джонсон. Я - за жесткие действия. Мы вправе это сделать, поскольку наша позиция отвечает доктрине Монро.

Джон Кеннеди. Доктрина Монро! Какого черта, что это значит, какое отношение это имеет к международному праву?

Стивенсон. Ровно никакого, господин президент. Эта доктрина характеризует только взаимоотношения между странами в рамках нашего континента. Кроме того, она безнадежно устарела. Я выступаю за карантин и за немедленное заявление о том, что мы согласны на переговоры. Я считаю, что Макнамара прав. Мы должны заплатить необходимую цену, и вывод ракет с Кубы этого стоит. Эта цена - не только гарантия суверенитета Кубы, но и ликвидация наших ракет в Турции. Я сказал бы больше - и эвакуация нашей базы на Кубе.

Маккоун. Этот парень готов все отдать. Может быть, вы отдадите заодно и свою шляпу, мистер Стивенсон? Ведь она в общем-то стоит не так дорого, как Гуантанамо.

Генерал Тэйлор. Вот уж воистину "голубь" высшего класса!

Джон Кеннеди. Даже если нас вынудят пойти на это, нам не надо начинать с таких максимальных уступок. Это будет слишком. Кроме того, я решительно против того, чтобы отдать базу на Кубе. Это было бы уже не поражением, а капитуляцией. Но хотя я лично далеко не во всем согласен с рекомендациями Стивенсона, я считаю, что очень мужественно с его стороны открыто сделать подобное заявление...

Макнамара. Я уже высказывал не раз свое мнение и готов повторить его снова. Я против воздушной атаки, а тем более подлой атаки без предупреждения. Это, однако, не помешает мне отдать приказ относительно всех приготовлений на случай, если такое решение все же будет принято впоследствии.

Джон Кеннеди (раздумчиво). Мне предстоит еще объяснить американскому народу, почему мы не выступали своевременно против установки ракет на острове, почему мы не выступили раньше.

Соренсен. Я прошу прощения, господин президент, но объяснять придется не только тем, которые давят на нас справа. Позиция администрации подвергается критике с двух сторон. И если одни требуют более активных и даже военных действий, то другие - а их тоже немало - глубоко убеждены, что весь конфликт раздут искусственно. Что с самого начала предпринимались какие-то лихорадочные шаги вместо использования метода переговоров.

Джон Кеннеди. Что вы имеете в виду?

Соренсен. Я повторяю, господин президент, речь идет не о моем мнении - я его высказал. Это мнение не только избирателей, но и достаточно видных людей. Они говорят, что конфликт был создан не самими ракетами, а нашей неадекватной реакцией. Люди спрашивают: почему, в конце концов, нам можно устанавливать ракеты вблизи границ Советского Союза, а им нельзя устанавливать вблизи наших границ? Я вспоминаю Уолтмена. Он сказал мне: принимая во внимание политическую реальность, надо было добиваться вывода ракет, но вместо того, чтобы сделать это разумным путем, путем переговоров, все вы стали фабриковать ядерный кризис. Но кризис этот никому не нужен. Они говорят администрации - мы не думаем, что вы ищете катастрофы, но вы ведете дело к катастрофе. Президенту, говорят такие люди, следовало бы спокойно обсудить этот вопрос с русскими путем обычной дипломатической процедуры, без публичного бряцания оружием.

Банди. Сейчас он запел нам с голоса наших "яйцеголовых" либералов.

Соренсен. Нет, я имею в виду не только нашу научную среду, дорогой мой оппонент. Такие мнения высказывают многие деятели в Европе, и в том числе в НАТО.

Маккоун. Мы не должны впутывать в это НАТО. Достаточно нам разноголосицы в наших собственных рядах.

Болл. Но мы не можем игнорировать возможную реакцию наших союзников. Они крайне обеспокоены тем, что столь важные решения принимаются за их спиной.

Банди. И вы рекомендуете пригласить их сюда, в Овальный кабинет? Не тесно ли будет?

Болл. Я рекомендую только принимать во внимание их позицию.

Входит Роберт Кеннеди.

Соренсен. Боб, тебя здесь очень не хватало, где ты, черт возьми, пропадал в такой момент?

Ачесон. Боюсь, что именно он-то и занимался реальным делом.

Роберт Кеннеди. На этот раз правы. Как говорил кто-то, хорошее суждение является обычно результатом опыта. А опыт часто является результатом слабого суждения...

Так вот, джентльмены, я имел встречу с советским послом. Я снова изложил ему позицию президента, нашу твердую решимость не допустить размещения ракет. Я повторил также о наших гарантиях уважать суверенитет Кубы.

Раск. И что же русские? Конечно, отвергли соглашение? Выдвинули новые требования?

Роберт Кеннеди. Нет. Я должен торжественно сообщить президенту и Исполкому национальной безопасности, что соглашение достигнуто. Завтра, в воскресенье, русские выступят с официальным заявлением. Ракетный кризис благоприятно разрешен. (Все члены группы, кроме Джона Кеннеди, поражены как громом.)

Соренсен. Поистине вот неожиданное и славное известие.

Раск. Но, быть может, есть какие-то тайные требования русских?

Генерал Тэйлор. Это слишком хорошо, чтобы можно было поверить. За этим действительно стоит какая-то тайна.

Роберт Кеннеди. Тайна проста, обе стороны поняли, что военные методы чреваты неслыханной опасностью для обоих народов и всего мира. И мы, и русские прониклись решимостью выйти из кризиса дипломатическими средствами. И, как видите, достигли успеха.

Джон Кеннеди. Джентльмены, позвольте поздравить вас с достигнутыми результатами. Независимо от того, кто занимал какую позицию, наша группа представляла собой чрезвычайно эффективный инструмент для решения проблемы такой сложности, с которой впервые столкнулась наша страна.

Наши споры окончены, решение принято. И поверьте мне - лучшее из возможных решений. Мы выиграли мир и устранили угрозу на своих границах. Хорошо, что русские тоже выиграли мир. Ибо если бы они "выиграли" войну, то это была бы и наша война. Что касается Кубы, то вряд ли можно считать ее реальной опасностью для Америки.

И еще я хочу сказать. Ядерная мощь имеет свои пределы. Ее невозможно использовать даже в региональных кризисах, ею невозможно запугать даже малые державы. Этой палкой невозможно ударить, не нанося удара по самому себе. Таков урок пережитого нами ракетного кризиса. Позвольте пожелать вам спокойной ночи, господа!

Соренсен. Спасибо, господин президент, у меня это будет первая спокойная ночь за последние недели.

Макнамара. Не скрою, я думал сегодня вечером о том, сколько еще солнечных закатов мне будет дано увидеть.

Генерал Тэйлор (Маккоуну). Все это хорошо, но боюсь, что мои генералы после всего этого скажут, что нас доконали, и захотят объявить забастовку.

Маккоун. Боюсь, что забастовка пойдет на пользу не им...

Все уходят, кроме братьев Кеннеди.

Джон Кеннеди. Итак?

Роберт Кеннеди. Я прямо и даже, пожалуй, слишком эмоционально сказал послу: президент считает, что, если нынешняя ситуация продлится дольше, он может потерять контроль над военными.

Я сказал: США твердо гарантируют невторжение на Кубу и уважение ее суверенитета. Тогда посол спросил меня о судьбе турецких ракет. Я ответил, что президент дает гарантию, что ракеты и ядерные боеголовки будут вывезены в течение четырех-пяти месяцев^*.

^* (Джон Кеннеди был верен своему слову. Он дал указание 29 октября 1962 года вывезти из Турции ракеты и ядерные боеголовки к апрелю 1963 года, даже если придется ликвидировать ракеты на месте. Впоследствии на это было получено согласие НАТО, и 25 апреля 1963 года Макнамара доложил президенту, что последняя ракета уничтожена в Турции, а последняя боеголовка вывозится.)

Посол, по-видимому, был готов к такому предложению и заверил, что советское руководство даст свое согласие.

Джон Кеннеди. Итак, дипломатия оказалась эффективным средством в момент ядерного кризиса. Как ты думаешь, Бобби, что скажут американцы о своем президенте после всего этого?

Роберт Кеннеди. Все, что угодно, кроме правды. Одни будут видеть "ястреба", другие - "голубя". И только, быть может, я - один я - буду знать, что президент действовал в этот трагический момент как истинный лидер!

Джон Кеннеди. Спасибо, брат. Я благодарю бога за то, что в этот трудный час у меня есть ты, Бобби. (Крепко пожимает ему руку, и некоторое время они молчат, переполненные чувствами.)

Роберт Кеннеди. Я поздравляю тебя, Джек, со счастливым завершением тринадцати дней ядерной лихорадки и окончанием "черной субботы". Завтра все американцы, все русские да и все люди на Земле могут праздновать золотое воскресенье.

Джон Кеннеди. Да. А сегодня я отправляюсь в театр, подобно Линкольну, и надеюсь, что меня там не ждет его судьба...