Каково предназначение человека? В чем цель его жизни? Что делать, чтобы не прожить жизнь зря? (Уткин Виктор, 16 лет)

Над вопросом Виктора Уткина размышляет кандидат философских наук Р. Г. Апресян.

Как-то не так давно по времени, но, по сути дела, очень давно, я встретил в газете печальные, хотя и не без иронии сказанные слова: "Грамотные пошли люди. Оттого, может, и поутихли дискуссии о цели жизни". В самом деле, в какое-то время мы утратили интерес к подобного рода вопросам, во всяком случае, интерес к их публичному обсуждению. Но вопросы-то не отпали. И не могли отпасть. Проблема цели и смысла жизни, проблема предназначения человека является изначальной и вместе с тем конечной проблемой человеческого бытия. Человек задумывается о смысле жизни в юности, на пороге самостоятельной жизни. Но и перед лицом смерти этот вопрос встает вновь. Конец человека проясняет смысл его жизни, того, к чему он стремился, что он совершил.

Этот вопрос относится к числу "проклятых" вопросов. Ведь в обычном течении жизни человек натыкается на него, когда утрачен смысл, когда не видно цели. Так же и о счастье человек задумывается, когда счастье уже пережито и ушло безвозвратно или когда кажется оно недостижимым. Это - и "вечный" вопрос. Потому что вопросы о смысле жизни, о смерти, счастье, даже любви не имеют однозначных ответов. Проясненные в одной судьбе, в одной эпохе, они прорываются в другой судьбе, в иной эпохе, вновь и вновь требуя ответа. Верно, не от спокойной жизни человек натыкается на такие вопросы, но само их осознание, как практических, жизненных вопросов - это не только симптом какого-то разлада в душе человека, но и проявление его нравственной зрелости, признак внутренней работы его ума и совести!

В то же время "проклятые" вопросы заставляют о себе думать, когда общество переживает переломные моменты, когда острее ощущается разрыв между общественными целями и реальной практикой, между господствующей политикой и индивидуальными потребностями. Ведь не от грамотности излишней оставили люди дискуссии о цели жизни, а от глубочайшей апатии и социальной скуки, от отсутствия воодушевляющих перспектив. Дискуссий не было слышно еще и потому, что иным лицам, от которых зависело проведение таких дискуссий, опубликование их материалов, казалось, что с этими вопросами у нас "все в порядке".

Конечно, вопрос о смысле жизни сложен для ответа, хотя нет, наверно, учебника или справочника по этике, в котором так или иначе он не освещался. Сложность в том, что это - мировоззренческий вопрос, и в этом смысле - вопрос о сокровенном, о священном для человека. Какими бы житейски важными ни были вопросы типа: "Куда пойти учиться?", "Какую избрать профессию?" или даже "Жениться (выходить замуж) или нет?" - они вторичны и во многом являются предметом вкуса, личного предпочтения: я выбираю одно, кто-то другое - кому что нравится. Вопрос о цели жизни - это принципиальный вопрос, по сути дела, в ответе на него человек и определяется как личность.

Это не значит, что здесь не могут быть ошибки, иллюзии. Может статься, что человек оценивает себя и свою жизнь по-одному, окружающие видят в нем, в его жизни другое, а время заставит пересмотреть устоявшиеся оценки. Кто-то решает для себя эту проблему так, что вовсе отказывается думать о смысле жизни, игнорируя эти "проклятые" и "вечные" вопросы. Иной и не подозревает, что такие вопросы существуют, не утруждая себя мыслями о том, что же совершается в жизни и как он вершит свою судьбу. Это, правда, не значит, что за них не дает ответа и не совершает выбор стихийно текущая жизнь. Конечно, и "вечные", мировоззренческие вопросы могут быть предметом спора, жаркой дискуссии, но о них спорят иначе, чем о вкусах: аргументом здесь является не "мне нравится", "мне приятно", "мне удобно", а "так должно быть", причем должно как для меня, так и для любого другого, для всех.

Такова основа морального размышления. Исходя из этого, посмотрим, какие же версии жизненного предназначения мы встречаем.

Самой простой и уже потому гениальной кажется заповедь: "Жить, чтобы жить!" Пожалуй, ее можно с готовностью принять, когда ты знаешь, что значит жизнь, когда ты чувствуешь себя на центральной магистрали жизни, когда "жить!" значит вместе со всеми идти по этой магистрали, одновременно созидая и продолжая ее. Но, увы, отнюдь не всегда судьба пристраивает нас на "основную магистраль". Бывают времена. когда сама магистраль начинает ветвиться кружными, проселочными дорогами, случайными тропинками. И тогда нравственная мудрость "Жить, чтобы жить!" может наполниться неожиданным содержанием, обернувшись сомнительными сентенциями: "Главное - выжить!", "Один раз живем - не упусти свой шанс!", "Живи, как живется!", "Хочешь жить, умей вертеться!" и т. п. Выходит, что можно жить так, а можно и по-другому. Но в любом случае в центре жизненных устремлений оказывается личное "я", личные желание и потребности.

При таком мироощущении одной из жизненных целей является наслаждение. Наслаждения (удовольствия, радости, утехи) могут быть разными, в зависимости от возможностей и способностей человека - грубыми и утонченными, плотскими и "возвышенными", это не меняет сути такого отношения к жизни: наслаждение и страдание становятся критериями всего, что происходит с человеком. Однако жизнь в наслаждении и ради наслаждения парадоксальна. Оказывается, достижение цели - наслаждения - обессмысливает жизнь. Ценным представляется устремленность к наслаждению, предвкушение его, переживание же наслаждения есть преодоление его. Для человека, живущего удовольствиями, их окончание, или отсутствие, или невозможность их означает смерть. Будучи зависимым от предметов своих вожделений, он оказывается подневольным, его свобода исчерпывается "свободой" выбора удовольствий. В наиболее грубой и жалкой форме это понимание ценности жизни обнаруживается в алкоголизме, наркомании. Но и в таких массовых сегодня формах, как потребительство или, скажем, экзальтированная увлеченность музыкой, в полной мере проявляется отрешенность человека от мира людей, его сконцентрированность на самом себе, своих радостях и заботах. Во всяком случае, окружающее интересно для него как источник удовольствий, как предмет пользования, потребления. В одной из повестей Ф. Искандера, рассказывающей о чудесной стране кроликов и удавов, живет придворный Поэт, содержащий себя и свою семью тем, что слагает гимны буревестнику, щедро поощряемые мудрым Королем. При этом придворный Поэт уверен, что его поэтический голос, поющий гимн надвигающейся буре, "непременно напомнит окружающим кроликам, что, кроме любви к свежим овощам, есть у них высшее предназначение - любовь к буре". Увы, "кролики иногда прислушивались к его голосу, сравнивая любовь к овощам с любовью к высшему предназначению, и каждый раз удивлялись, что любовь к овощам они ясно ощущают в своей душе, а любовь к высшему предназначению они чувствуют очень смутно, точнее даже совсем не чувствуют".

Перед нами, таким образом, эгоистическое сознание. Эгоизм, правда, может выражаться и в менее одиозных чем устремленность к наслаждениям, и даже вполне респектабельных, с житейской точки зрения, формах. Речь идет о таком понимании, когда смысл жизни сводится к стяжанию успеха и получению выгоды. Кажется, что здесь-то плохого? Ведь сколько мы упустили из-за того, что деловитость, предприимчивость, целеустремленность сплошь и рядом ограничивались, а то и просто подавлялись. Да, эффективность, полезность, выгода - это важные социальные ценности, но ценности, так сказать, утилитарные, производственные, имеющие значение лишь по отношению к чему-либо иному, возвышенному, ценному самому по себе. Опасность такого - прагматического - понимания смысла жизни заключается в том, что в системе жизненных ценностей утилитарные ценности начинают преобладать, порой подчиняя все остальные. Прагматически ориентированный человек готов принести в жертву "золотому тельцу" и себя, и близких, и все вокруг. Правда, гораздо чаще себя-то он склонен сохранить: должен же кто-то подсчитать полученную выгоду и вновь закрутить дело! Тайным оправданием утилитарных ценностей выступает то же самое эгоистическое "я", осуществляющее в деловом напоре свой корыстный интерес.

В то же время тем "высшим", ради чего стоит стремиться к успеху, может быть и групповой интерес. Эгоизм, таким образом, выступает в своеобразной форме группового эгоизма, или корпоративизма. Здесь смысл жизни сводится к служению своей корпорации, своей "системе". Эффективное функционирование и процветание "системы" - вот высшая цель для такого сознания, цель, в жертву которой можно принести все, что "системе" не принадлежит или без чего "система" может обойтись.

Одним из примеров этого является бюрократическая "мораль" со своей иерархией ценностей, норм, со своим "идеалом" преданной, послушной, исполнительной личности. К сожалению, с этой "моралью" нам приходится сталкиваться довольно часто. Среди характерных черт застойного времени было предельное разрастание бюрократизма, подчинение бюрократией практически всех сторон общественной жизни. Такое не проходит безнаказанно - не для бюрократии, к сожалению, а для нации, эту бюрократию терпящей, для народного духа, общественной нравственности. Всевластие бюрократии "сверху" находило горькое продолжение в распадении традиционных социальных, культурных связей, в размывании святынь "снизу". Последнее не могло не вести в конечном счете к обессмысливанию активной, общественно полезной, творческой деятельности. Какова трагедия человека, утратившего смысл своего существования, какова трагедия людей, чьи представления о жизни и своем месте в ней оказались искореженными неутомимыми провозвестниками и практическими организаторами "грядущего всеобщего счастья", с саднящей болью показано Андреем Платоновым в романе "Котлован". То, что в 1930 году было обрисовано писателем лишь пунктирно, современная жизнь наполнила сочными красками противоречивой - нередко кричащей и стонущей - действительности.

Здесь мы подходим к ключевому вопросу в нашей теме: каково назначение человека и что он должен делать перед лицом социального зла? В связи с этим можно было бы порассуждать о том, что это за зло, в каком оно обличье и каковы масштабы его и т. д. Конечно, максимальное зло - война, геноцид, тотальная тирания, - когда под угрозой оказывается сама жизнь человека, отличается от "ординарного" зла, проявляющегося в больших и малых формах несправедливости, угнетения, элементарного человеческого равнодушия. Но зло есть зло, и какие бы формы оно ни принимало, от человека, во всяком случае того, кто претендует на нравственную вменяемость, на четкость нравственной позиции, требуется определенное отношение ко злу. Собственно говоря, в отношении к нему и проявляется подлинное содержание формулы "Жить, чтобы жить!".

Рассказывают, что древнегреческий мудрец Сократ отказался на афинском суде признать свою вину в том, что сбивает с толку молодежь, а когда был осужден за свое инакомыслие на смерть, то отказался бежать, хотя преданные ученики сделали все для организации побега. Сократ не мог согласиться на побег, поскольку тем самым он признал бы несправедливость афинских законов, которые всегда почитал как самые справедливые. Но он не мог согласиться и с обвинением суда (пошедшего на поводу у толпы), ибо это значило для него отказаться от самого себя. Кому-то эти доводы покажутся надуманными, коль скоро речь идет о жизни и смерти. Но Сократ считал иначе: "Всего более нужно ценить не жизнь как таковую, но жизнь хорошую, то есть справедливую и прекрасную". Для него "жить, чтобы жить" значило бы жить хорошей жизнью, жизнью, приближающейся к идеалу.

Только ориентация на идеал позволяет противостоять злу, дает силы для борьбы с ним. Правда, нередко идеал ассоциируется с будущим, и человек вступает в борьбу со злом в надежде именно на лучшее будущее. Но борьба-то идет в настоящем, и жизнь определяется этим настоящим. Лев Толстой в одной из бесед как-то так и сказал: "Жизнь есть то усилие, которое совершаем в настоящем. Жизнь есть только усилие, жизнь - в настоящем". Это усилие и направлено на утверждение в своей жизни тех ценностей, принципов, того идеала, которые исповедует человек.

Названные и слегка обрисованные выше версии смысла жизни можно назвать "этикой наслаждения" и "этикой пользы". Оба эти типа морали, по сути дела, не прорывают круг будничной жизни человека. В рамках этого круга можно противостоять злу, и порой довольно успешно, но лишь при том условии, что зло непосредственно угрожает моему личному благу. Нравственность же в собственном смысле слова - это то, что как бы поднимает человека над стихией обстоятельств и заставляет его поступать вопреки обстоятельствам, порой вопреки собственному благу - там и тогда, где и когда нарушаются принципы справедливости и гуманизма. Эту позицию в жизни можно назвать "этикой человека", а точнее "этикой любви" - любви к человеку. Основной постулат этой этики может быть выражен с помощью требования, сформулированного Иммануилом Кантом: "Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству". Это - наиболее цельная формула гуманизма, преодолевающая крайности как эгоистического своеволия, так и аскетического самоотречения. Конечно, это идеальное требование. В рамках современной цивилизации, сложившегося порядка социально-экономических и политических отношений это требование не может быть реализовано в полном объеме. Но в стремлении к его осуществлению и есть путь нравственного возвышения личности.

Что здесь может человек, с чего он должен начать? С самосовершенствования. Казалось бы, активный характер морали требует в первую очередь отдать свои силы служению другим людям, изменению и улучшению общественных порядков. Это действительно так. Но что ты несешь людям, каковы твои помыслы, насколько чисты твои намерения? В жизни нередко приходится сталкиваться с удивительным фактом: люди с недоверием, а порой недоброжелательно встречают попытки других сделать им добро, помочь, оказать бескорыстную услугу. Только ли в том здесь дело, что люди по опыту знают, как добрые на первый взгляд деяния на поверку оказываются лишь средством удовлетворения "добродеями" собственных интересов? К сожалению, нет. Ведь чтобы помочь человеку, надо понять его, надо как бы "влезть в его шкуру", посмотреть на мир его глазами и, уж во всяком случае, не полагать надменно, что раз я желаю другому добра, то лучше другого знаю, что ему нужно. Совершенствование и означает в первую очередь воспитание в себе способности к понимающему общению, обуздание себялюбия и излишнего самомнения, формирование целеустремленности и мужественной решимости утверждать добро.

Но было бы неверно думать, что человек сначала сознает свое предназначение, а далее начинает самосовершенствоваться с тем, чтобы затем свое предназначение мудро реализовать. Юный Карл Маркс в гимназическом сочинении "Размышления юноши при выборе профессии" написал: "Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага". В познании и самопознании, участвуя в конкретных событиях и делах, преобразовывая мир, человек изменяется сам.

Но людей много, и всем посвятить себя невозможно. Максимализм здесь чреват плачевным фиаско, разочарованием и даже отчаянием. В решении столь возвышенной задачи, как служение людям, надо, быть реалистом, чтобы не взвалить на себя непосильную ношу. Для начала хорошо проанализировать, каков я сам, что в жизни я фактически ценю больше всего, каков я с родными мне людьми, друзьями, товарищами по коллективу. Иной собирается "служить всему человечеству", а в отношениях с близкими, да и просто встречными людьми (это же не человечество - это всего лишь обычные люди!) оказывается невнимательным, меркантильным. Другой готов "отдать все силы для процветания Родины", но при этом мирится с произволом должностного лица, закрывает глаза на творимые рядом несправедливости, и происходящие в стране события интересуют его лишь как предмет для свободной беседы после сытного ужина.

Настоящая человеческая жизнь, как это ни прозаично звучит, начинается с самоограничения и с самоотверженности ради другого, с умения видеть в каждом другом - Человека. В деятельности, направленной на благо других людей, и заключается высший смысл и важнейшая цель человеческой жизни.