"Это среди хороших писателей принято"

Положим, в зону внимания вошли масштабные идеи, которые, как говорится, висели в воздухе и которые становились неотъемлемым элементом общественной мысли. Вместе с тем художественные предчувствия касались порой и более отдаленных событий, к тому же часто очень конкретных.

Так, если составить свод литературных предзнаменований в области технических открытий и изобретений, он окажется внушительным. Огласим лишь некоторые его позиции. Скажем, по средствам передвижения. Обнаруживается, что воображение писателей задолго до реального воплощения "освоило" все важнейшие виды транспорта, наземного, водного и воздушного, покушаясь даже на космический. Властью художественных прозрений фантасты давно населили мир автомобилями, подводными лодками, летательными аппаратами всех сортов (вплоть до ракет и ракетных кораблей). Эти механизмы появились на страницах романов в те времена, когда они еще не ходили, не плавали и не летали и когда их будущие конструкторы сами едва ли сделали свои первые шаги по земле.

Столь же насыщены литературно-художественными предсказаниями и другие разделы нашего списка, где за каждой строчкой - захватывающая предыстория художественных исканий, предвосхищающих ученую и техническую мысль. К примеру, роботы.

Одна из давних фантазий - построить антропоморфную, то есть "человекоподобную", машину, способную облегчить, а то и вовсе в некоторых деталях подменись наш труд.

Этой идеей всерьез тяготился уже Л. да Винчи и как ученый, и как художник. Постепенно тема прочно обосновалась на полях художественных сочинений.

В середине XVIII столетия восемнадцатилетняя англичанка М. Шелли в романе "Франкенштейн" рассказала о восставшем роботе (правда, сам этот термин тогда еще не родился). Герой, молодой ученый Франкенштейн, сумел построить искусственного человека, а потом оживить его. Увы, сей муж оказался уродливым, люди страшились его, и за это он начинает им мстить. Первой жертвой стал сам изобретатель, который гибнет с сознанием тяжести допущенной ошибки.

Действительно, есть о чем задуматься. И не только герою романа, но и сегодняшнему читателю. Перед нами в полный рост обозначается морально-этическая тема современной науки, плоды которой способны принести гибель самой цивилизации вместе с учеными и их достижениями.

Позднее человекообразные творения замелькали на страницах книг Ж. Верна, Г. Уэллса. Наконец, в пьесе известного чешского писателя К. Чапека "RUR" (сокращенное обозначение: Rossum's Universal Robot - разумный универсальный робот), написанной в 1920 году, появляется, как видим, и само название. Оно произведено от чешского слова robota - "подневольный труд".

Сразу же, как это постоянно бывает при появлении громких идей, нашлась тьма подражателей. Ускорение, надо полагать, было сообщено не только литераторам, но и научным кругам, еще более утвердившимся в возможности создания подобного механизма. Таким образом, искусство упредило науку, приблизив, пусть в мечте, в полугрезе, время изобретения человекоподобных устройств.

В ту пору когда писатели загадывали антропоморфные конструкции, а ученые еще только собирались их закладывать в дереве, металле или пластмассах, в умах тех же романистов и поэтов рождается еще более дерзкая идея - об искусственном мозге. Она пришла в том же XVIII веке, что и догадка о роботе. Автором ее стал В. Гёте. Вот что он писал:

Нам говорят "безумец" и "фантаст". 
Но, выйдя из зависимости грустной, 
С годами мозг мыслителя искусный 
Мыслителя искусственно создаст. 

То было предвидение смелое, захватывающее. Оно уносило воображение на полтора-два столетия вперед и определенно вселяло в умы беспокойство: думающий естествоиспытатель, увидев однажды эти строки, не мог не взволноваться. Академик JI. Гинзбург, например, таким образом выразил подобное состояние: "Читаю Гёте, и роятся мысли".

Стало быть, ученому небесполезно прислушиваться к голосу искусства: в его творениях можно уловить идеи, замыслы, которые наукой еще не выставлены повесткой дня, потому что слишком неправдоподобны.

По числу удачливых предсказаний одним из первых идет знаменитый Ж. Берн, неистощимый первооткрыватель научных и технических новшеств. Внимательный глаз обнаруживает в его произведениях более ста оригинальных предложений, 66 из которых к концу 60-х годов нашего времени были уже осуществлены. Остальные считаются также вполне реальными и только ждут своего часа в более или менее близком будущем.

Это среди хороших писателей принято

Так, Ж. Берн предвосхитил появление подводных лодок, электромобилей, авиации и космических ракет, цветной фотографии, звукового кино и телевидения. Всего не перечтешь и не уследишь за его героями, которые успели пройти глубины океанов и морей, пробиться сквозь земные толщи, побывать в космосе.

Сила предвидения писателя невероятна, и местами она кажется просто необъяснимой. Судите сами. В романе "Из пушки на Луну" с мыса Канаверал стартует в 1876 году космический корабль. В точности через сто лет именно отсюда пошли в космос спутники, а затем и корабли. Может быть, это дань памяти писателя, а всего вернее просто мыс Канаверал - очень подходящее место для космических запусков, потому его и выбрали американские инженеры "по предложению" Ж. Верна.

Но как бы то ни произошло, здесь же был снаряжен и "Аполлон-8", доставивший космонавтов к Луне. Более того, корабль по размерам представлял точную копию снаряда, посланного Ж. Верном. И наконец, совершенно потрясающая подробность: "Аполлон-8" приводнился всего в четырех километрах от пункта, в котором завершили свое путешествие герои жюль-верновского романа. Кажется, все перевернулось, и не понять, кто у кого списывал: то ли американцы у Ж. Верна, то ли Ж. Верн у них.

Поразительны и многие другие предчувствия великого фантаста. Скажем, то, что повидал доктор Фергюссон из одноименного произведения во время путешествия на воздушном шаре над Африкой. Герой рассказывает о растениях, животных и птицах, о ландшафтах этого интересного континента, поверхности которого к тому времени не коснулась еще нога ни одного человека. Каково же было удивление современников, когда вскоре после выхода книги оказалось, что сведения, доставленные Фергюссоном, вполне надежны и совпадают с теми, которые принесли первые африканские путешественники. Положим, они все наблюдали и видели. Но откуда добыл эти факты Ж. Верн?

Такова сила художественного видения, проникающего через десятилетия и пространства, имеющего власть над временем, над будущим науки. Характерно, что сам Ж. Верн не причислял себя к фантастам. Однажды он разъяснял дочери, что ему напрасно приписывают выдумку: все, о чем он говорит, правда. Когда, например, полетит к Луне первый снаряд (вернее, то будет не снаряд, а корабль), он должен иметь указанные им размеры и указанную траекторию. Так оно и получилось. Писатель на основе знаний, расчета, используя аналогию и обобщения, смело строит догадки, точно предсказывая даже детали.

Вот еще одно предвидение, сделанное также по едва уловимым намекам. В романе из русской жизни "Михаил Строгов" Ж. Верн повествует о несметных запасах нефти в Сибири. На страницах книги раскрылась панорама нефтяных промыслов, которыми усеяна сибирская земля. Но смелая гипотеза, ставшая теперь явью, имела под собой реальную почву. В распоряжении писателя были факты, сообщенные, в частности, русским естествоиспытателем и революционером П. Кропоткиным, с которым Ж. Берн состоял в переписке. Что же касается самого П. Кропоткина, то он знал Сибирь по собственным впечатлениям и из рассказов жены С. Ананьевой, выросшей в Томске. Кроме того, события романа строились и на сведениях о Сибири, полученных от известного геолога В. Обручева, который одно время работал в Томске же и переписывался с Ж. Верном.

Этот материал, оказавшись в руках такого прозорливого человека, как Ж. Берн, человека, умевшего извлекать из скудных запасов ценную информацию, не только внушил идею об огромных богатствах Сибири, но и помог "довообразить" их картиной исключительных средоточий нефти и видами ее промышленной добычи.

Ф. Достоевский никогда не посягал на жанр научной фантастики, описывая вполне современные второй половине ушедшего века события. Тем не менее и ему довелось сделать исключительно смелые, надолго опередившие время, предсказания.

В романе "Братья Карамазовы" есть примечательное место. Иван Карамазов ведет с полномочным нечистой силы чертом разговор о... спутнике. Тот, похоже, готов развернуть настоящую космическую программу. А для начала сообщает, что если подальше в пространство забросить топор, то он "примется летать вокруг Земли... в виде спутника". Астрономы вычислят "восхождение и захождение топора" и даже внесут это в календарь.

Впечатление, что и сказать, внушающее... Почти за сто лет до выхода на орбиту первого в человеческой истории советского спутника художник властью воображения уже вывел его в полет, "заставив" преодолеть поле земного тяготения. А какое выражение! "Летать... в виде спутника". Так стали говорить лишь в наши дни. Возможно, и говорить-то стали потому, что Ф. Достоевский подготовил эти слова. И не будь они произнесены им, кто знает, как бы это называлось. Вообще, почему конструкторы спутника назвали его "спутник", а не как- либо по-другому? Не проявилось ли здесь влияние писателя, утвердившего это понятие в качестве нормы при описании космических событий? Ведь "спутник" имел в русском языке совсем другое значение, чем то, которым его обогатил, можно сказать, облагородил Ф. Достоевский и в котором оно разошлось теперь по всему свету.

Все так. Но каким образом он мог это упредить? Вот и герой повести Д. Гранина "Обратный билет" Петр Семенович в недоумении (в недоумении, надо полагать, мы, читатели). "Разве допустимо представить такое точное предсказание? Ведь это никто не разрешит. Это нарушение научных законов. Я вас спрашиваю, - наседает Петр Семенович, - каким образом ему стало известно про космические достижения?" И тут Д. Гранин вносит от имени автора необходимую поправку: "Ничего удивительного... Это среди хороших писателей принято".

Большому мастеру рангом Ф. Достоевского подобные визиты в завтрашнее не заказаны, наоборот, показаны. Поэтому современники принимают такого писателя, словно он заброшен из двухтысячного года, чтобы сообщить о фактах, которые только надвигаются и о которых имеются лишь весьма смутные слова.

Конечно, мы предъявили сравнительно далекие нашему времени примеры, хотя и они уже говорили про наши дела. Наверно, в век процветания науки ладить подобные прогнозы художнику стало сложнее. Потому что уж очень быстро шагает научно-техническая мысль.

Однако даже в наше насыщенное наукой время художественные предсказания не утратили силу, сохранив возбуждающее ученую мысль значение.

Идеи большого прогнозирующего размаха ждали своего читателя на страницах книг замечательного советского прозаика А. Толстого. И прежде всего, конечно, гениальное изобретение инженера Гарина, проложившее литературный след к квантовым генераторам. Характерный факт, отнюдь уже не литературного достоинства. Открывая одну конференцию по лазерам, академик JI. Арцимович отметил, что ее участники по праву и по справедливости могли бы включить в свой состав писателя А. Толстого. Кстати, А. Толстой настолько фундаментально вошел в тему, так глубоко изучил предмет, что, работая над романом, составил даже чертежи гиперболоида и пытался дать ему техническое обоснование.

Как известно, в натуре первые установки предсказанного писателем квантового генератора созданы русскими учеными Н. Басовым и А. Прохоровым, которым одновременно с американским физиком Ч. Таунсом была присуждена в 1964 году за это открытие Нобелевская премия. Может быть, в том есть какое-то постоянство, какая-то своя твердая линия: идея лазера и ее конструкторское исполнение появились в России, равно как и мысль об искусственном спутнике, родившись в уме русского писателя Ф. Достоевского, отлилась в металл и обрела материальные формы в делах русских ученых и инженеров.

В романе А. Толстого есть и другое поразительное предвидение. На основе раздумий того же литературного героя Гарина было получено техническое решение идеи игольчатых пучков атомных радиостанций. Но и это не все. Примечательна еще одна любопытная подробность, связанная уже с другим произведением А. Толстого.

Обращает на себя внимание то, с какой точностью он нарисовал в фантастической повести "Аэлита" старт большой ракеты. Перед читателем встает картина буквально того, что происходит на современных космодромах и что мы не однажды видели на теле- и киноэкранах. "Ракета медленно отрывается от площадки, зависает в воздухе, а затем, быстро набирая скорость, исчезает в небе". Описание тем более поразительно, что небольшие ракеты, которые только и мог наблюдать в свое время А. Толстой, взлетают совсем не таким образом. И вправду подумаешь о неких таинственных нитях, которые связывают больших художников с будущим.

Как видим, опыт истории культуры кое-чему учит. Многое из того, что кажется вначале надуманным, невыполнимым и чуть ли не вздорным, затем получает пропуск в материальный мир. Среди подобных реализованных фантазий есть и такие, что сошли со страниц художественных сочинений, незаметно смешавшись с остальными творениями человеческого гения, прошедшими, так сказать, "нормальное", то есть научно-техническое рождение. И уже не различить, являют ли они собой продукт чистой науки, или же их родословная тонет в мечтаниях, которые впервые пригрезились художнику. Так вполне оправдывается мнение, что люди искусства своего рода десант, заброшенный в наше завтра, чтобы разведать поле для приложения научных и технических сил, испытать варианты, могущие помочь движению человечества по спирали познания.