В мире возвращенных эмоций

Итак, поскольку ученый ищет и воплощает в своем труде красоту, это объясняет его интерес к искусству. А теперь попытаемся выяснить, в чем же конкретно выражается значение искусства для научного исследователя. Выделим три момента. Искусство как источник эстетических эмоций (компенсационная функция искусства), его роль в формировании образного видения мира и в создании идеала целостного, синтетического восприятия предметов и, наконец, значение искусства в выработке эстетических критериев истины.

Вначале рассмотрим, так сказать, компенсационную сторону в искусстве. Наука тянется к искусству, поскольку ищет в нем то, чего не находит в себе самой.

Занятия наукой не то чтобы иссушают человека, но вносят некие ограничения в его жизнь. Мир науки до известной грани отстранен от остальной реальности. Вступая в него, ученый как бы погружается в особую среду и не выходит оттуда месяцы, годы, всю жизнь. Так слабеют связи с другими сторонами действительности, сглаживается полнота восприятий всего, что прямо не касается сферы исследований.

В подобной обстановке искусство определенно может привнести то, чем беден мир науки, восполнить недостаток чувствований, который накапливается в условиях непрекращающейся научной работы (а именно так, без пауз, она протекает для большинства исследователей).

Искусство ценно тем, что дает разрядку от перенасыщенности однородным видом труда, который исполняют ученые. Оно несет потоки положительных эмоций уже самой сменой занятий. Завладевая человеком, часто полностью беря его, что называется, в полон, искусство тем самым оказывается способным погасить напряжение, отвлечь от насыщенных, изнуряющих мозг занятий.

Наверно, в этом одно из оснований (безусловно не главное, о главном речь впереди), почему многие ученые так любят и ценят искусство. Конечно, по этой причине к искусству обращаются не только люди науки, но и представители иных профессий. Однако притяжение, испытываемое к нему со стороны ученых, имеет особое происхождение.

По природе своих устремлений наука идет противоположным искусству путем. Как уже отмечалось, ей свойственно коллективное начало в том смысле, что свои личные приобретения исследователи несут на общий стол, устраняя индивидуальное, субъективное. Все, что выдает присутствие личности, нивелируется в конечном продукте, который поэтому сохраняет только общезначимое, надиндивидуальное.

Очевидно, это не может не откладывать на ученом своих печатей. Требуя независимого от отдельного ученого объективного итога, наука невольно посягает и на качества его личности, внушая ему чувствовать себя одним из работников, поставленных добывать коллективную мудрость.

Положение усугубляется еще и особенностями современной науки. В дни так называемой "малой науки" ученые работали в одиночку, проводя весь цикл исследования от начала до его конечного звена. Ныне же их все упорнее сводят в коллективы, которые имеют тенденцию расти. Однако вхождение в коллектив сопровождается обтачиванием не только характера, но и образа мысли.

В мире возвращенных эмоций

Будучи участником в разработке темы, отдельный исследователь зачастую знает лишь свою узкую задачу, не схватывая проблемы в целом. Это и содействует сглаживанию оригинальных и нестандартных умов до нормы усредненной характеристики.

Проникнутое выражением индивидуального, искусство как раз оказывается способным уберечь нивелируемые наукой и всей напряженной технической жизнью особые, присущие именно этой личности черты, способным сохранить в человеке человеческое. Ведь ясно, что без осознания себя творцом, первооткрывателем, то есть без самоутверждения свого "я", человек не может состояться ни как ученый, ни как личность вообще.

Представляя собой перемычку между субъективным и объективным, личным и безличным, между сферой эмоционального и интеллектуального, искусство обогащает эстетическим видением мира. Благодаря обращению к искусству люди как бы восполняют духовность, которой они лишаются, добросовестно исполняя задания, налагаемые обязательствами перед наукой.

М. Борн следующим образом выразил эту мысль: "Хотя я влюблен в науку, - писал он, - но меня не покидает чувство, что ход развития естественных наук настолько противостоит всей истории и традиции человечества, что наша цивилизация просто не в состоянии с этим справиться". М. Борн опасается, как бы род людской, "понукаемый с помощью машин и электронных компьютеров", не выродился, потеряв человеческое. Это обязывает нас, заключает он, искать восполнение недостающим эмоциям в искусстве, вообще - на пути более широкого, многостороннего воспитания.

Не случайно современного естествоиспытателя сравнивают с альпинистом. Взобравшись благодаря успеху своей науки на линии высоких абстракций, он хотя и видит внизу мир полно и широко, однако уже не способен воспринять его чувственно. Конечно, наука знает природу глубоко, но знает ее обескровленной, омертвленной. И вот парадокс. Слепой от рождения в силах постигнуть оптику, овладеть теорией света, не имея ни малейшего представления о том, что такое свет, а зная лишь соответствующие уравнения.

Понятно, что мертвая, лишенная красок жизни природа уже не природа, а труп. Поэтому ученый стремится созданное им абстрактное описание реальности дополнить художественным восприятием, научное видение обогатить поэтическим, создав рядом с объективной действительностью субъективный мир, то есть мир, явления которого не объясняются, а переживаются.

Благодаря эстетическим свойствам, искусство несет своеобразную охранную службу, уберегая ученого, вообще современного человека от эрозии, утери качеств, которые питают его творческие силы. Поэтому иногда и ставится вопрос о необходимости защиты не только внешней среды, но и внутреннего мира человека, его духовности. Первое место в подобных усилиях отводят искусству.

Вместе с тем, обладая особыми, лишь ему присущими чертами, искусство входит в жизнь науки и более тесным образом, влияет на сам творческий процесс, на характер научного поиска. Соответственно мы перейдем к теме, рассказывающей не просто о любви ученых к искусству ради восполнения утерянных или неприобретенных чувств, но скорее уже о "прагматистских" следствиях этой великой любви.

Есть у них точки касания, в которых искусство оказывает прямую и незаменимую услугу науке.

Очень часто художественный материал помогает ученому подойти к предмету его внимания с совершенно неожиданной стороны, откуда наука, если она обходится лишь собственными силами, прийти не может. Так и получается, что произведение художника, конечно, когда оно по-настоящему глубокое, способствует такому пониманию явлений, которое иным путем достичь трудно.

Что же имеется в виду? Какие свойства искусства приносят ученому эти дополнительные возможности?

Прежде всего отметим силу чувственно-образного воздействия на исследователя. Особенно в поворотных точках развития науки, когда требуется переломить плавное развертывание научной мысли по уже давно написанному сценарию и выйти к новым парадигмам. Образное мышление имеет свои преимущества перед аналитически- рассудочным, которое более свойственно стилю рассуждений ученого.

Оно характеризуется, во-первых, высокой скоростью протекания. По данным, полученным советскими психологами, мышление на базе чувственных восприятий идет в режиме примерно до четырехсот единиц (образов) в минуту, на базе же слов - только 125 единиц (понятий, терминов).

Но важна, может быть, даже не столько сама скорость, сколько то, как она достигается. Есть предположение, что это удается благодаря участию в мыслительном процессе сразу нескольких участков мозга. Понятийно- логическому же строю присуща линейная последовательность с ее жестко детерминированной сменой шагов мысли во времени, что, естественно, ограничивает одновременное активное участие в процедуре рассуждения различных зон мозга, снижая этим не только интенсивность, но и само качество мысли.

Отсюда ассоциативность, свойственная образному восприятию мира, благодаря чему резко увеличиваются смысловые связи, а тем самым - возможность обнаружения неожиданных отношений и свойств изучаемого предмета.

История науки несет немало свидетельств плодотворного участия образа в решении познавательных проблем. Но сейчас важно увязать образное мышление с искусством, проследить нити, их соединяющие. Задача облегчается тем, что подобную связь отмечают сами ученые, испытавшие влияние художественных произведений.

К этой теме обращается, в частности, советский академик А. Мигдал. Ему глубоко запали слова филолога С. Аверинцева, который видел свою исследовательскую цель в том, чтобы не просто изложить факты, но создать, как он говорит, "образ эпохи". Проводя аналогии с работой естествоиспытателя, в частности физика, А. Мигдал показывает, насколько образное видение помогает решению проблемы. Скажем, исследуя вакуум, попытаться представить, как из ничего что-то рождается, кипит, бурлит... При подобном подходе к физической реальности научная деятельность оказывается сродни художественной.

Искусство располагает могущественными силами воздействия на внутренний мир ученого. Оно способно пробуждать воображение, вызывать необычные ассоциации, подсказывать интересные идеи. Благодаря этому искусство какими-то лишь ему известными путями умеет подводить исследователя к разгадке мучившей его познавательной задачи.

Характерно, например, признание известного советского математика П. Александрова. Он отмечает, в частности, что, возвращаясь с концерта или в перерывах между отделениями, он нередко испытывал приподнятое состояние и ощущал, как "именно в эти моменты приходили особенно ценные мысли".

Такое же влияние искусство оказывало и на академика С. Лебедева, создателя синтетического каучука. Его жена вспоминает, что порой супруг, слушая музыку, вдруг, взволнованный, вынимал записную книжку и тут же, в концертном зале, набрасывал химические формулы. Подобное случалось с ним и в картинных галереях под впечатлением произведений живописи. Не оказывалось бумаги, писал на программках, афишах, каталогах. Вообще, искусство прочно входило в жизнь этого большого ученого. Исключительную роль имела окружающая его атмосфера симфонических концертов, художественных выставок, общений с выдающимися русскими живописцами К. Петровым-Водкиным, А. Бенуа, Е. Лансере. Здесь немалая заслуга жены-художницы, буквально перевернувшей жизнь С. Лебедева, который до встречи с нею так и не нашел себя, работая то на мыловаренном заводе, то в комиссии по исследованию рельсовой стали, то простым лаборантом...

И еще штрихи к занимающему нас сюжету. Интересная история, связанная со знаменитыми гипотетическими частицами, прозванными кварками. Этот термин ввел в науку американский физик Гелл-Ман. Он заимствовал его из романа ирландского писателя Дж. Джойса "Поминки по Финненгану" - факт, хорошо известный и физикам и лирикам. Безумного трактирщика преследует кошмарный крик чайки, летящей за кораблем: "Три кварка мистеру Кларку (quark - голос чайки, "квакание"). Примечательно и то, что из пяти выделенных к концу 70-х годов типов кварков по крайней мере два получили имена, близко связанные с изящной словесностью: "прелестный" (в) и "очарованный" (с).

В квантовой механике проявилось еще одно терминологическое влияние искусства. Впрочем, не только терминологическое.

В последнее время усиленно развивается новое направление исследований - квантовая хромодинамика, у истоков которой стоят работы советского академика Н. Боголюбова. Суть дела в допущении нового квантового свойства, впоследствии названного "цветом". Это позволило преодолеть некоторые теоретические затруднения и объяснить ряд противоречий. Идея "цветных" кварков вместе с другими понятиями и дала жизнь квантовой хромодинамике (от греческого chroma - цвет, краска).

Однако вопрос не просто в названии. Для ученых большое значение имеет и эмоциональная окраска слов, привлекаемых для обозначения исследуемых состояний и процессов, поскольку это помогает порой уловить их физический смысл. Потому естествоиспытатели часто и прибегают не к нейтральным терминам и выражениям, а к таким, которые вызывают определенные образы, пробуждают ассоциации. По этой же причине получили признание и понятия "электронное облако", "дипольный призрак", "мезонная шуба" и другие, безусловно, возникшие под влиянием образно-художественного осмысления явлений.

Похожими дорогами приходят некоторые понятия и в другие науки.

Так, прием литературного заимствования проводит американский биолог К. Босс. В этот раз образ взят из русской классики. К. Босс присвоил способности одной разновидности моллюсков впадать в спячку термин "обломовизм". Когда водоем замерзает или, наоборот, высыхает от жары, пояснил ученый, моллюск плотно закупоривает раковину, впадает в оцепенение и может в таком состоянии прожить 5-6 лет, ожидая лучших дней. Чем не Обломов? Так и получилось, заключает К. Босс, что он назвал эту способность моллюска "в честь известного русского романа".

Отметим еще один путь влияния художественной литературы на формирование образного мышления ученого, на развитие его воображения. Мы имеем в виду оксюмороны. Так называются парадоксальные сочетания противоположных по значению терминов. Внешне это бессмысленное сочетание слов. Ему и место лишь в мифологии, в поэтической речи. Например, "кентавры" - легендарные обитатели лесов, полулюди-полукони. Или такие получившие громкую литературную славу образования, как "живой труп", "жар холодных числ", и даже целые описания наподобие пушкинского

Стихи и проза - 
 Лед и пламень. 

Не без влияния образной народной речи и благотворного воздействия искусства эти формы вошли и в науку, особенно в разделы, где налицо объективно противоречивая, парадоксальная ситуация: "волна-частица", "мнимая масса", "отрицательная энергия" и т. д.

Итак, искусство с его образным, конкретно-чувственным восприятием реальности оказывается прямым участником исследовательского поиска, можно сказать, соавтором многих научных открытий.