Лев Бобров

Оба они хорошо запомнили свое детство под сенью купеческих хором. Впечатления оказались неизгладимыми, яркими до старости, но совершенно несхожими.

Один был мальчиком на побегушках в лавке у ее владельца. Помогал обслуживать покупателей. Доставлял им приобретенные товары на дом. Убирал помещение, подметал и мыл пол. На ночь закрывал ставни, запирал двери. Возвращаясь в свою хижину, расположенную неподалеку в той же станице Великокняжеской, за ужином клевал носом от усталости. Утром - снова за дело под недреманным оком хозяина. Тот платил своему малолетнему работнику, естественно, гораздо меньше, чем взрослому: рубля три в месяц. Но и такие деньги на дороге не валяются. Им были рады в семье, где привыкли считать каждую копейку. Сверстники и люди постарше окликали подростка просто и коротко: Сенька! Или так: Катаев!

Другой - его звали обычно Володей, Владиком - был сыном богатого муромского купца Кузьмы Алексеевича Зворыкина. Жил в каменных палатах, казавшихся настоящим дворцом. В отличие от Семена Катаева, вынужденного добывать для семьи лишний кусок хлеба и ради этого забросить учебу сразу после церковноприходской школы, никем и ничем не отвлекался от занятий в реальном училище. В летние каникулы плавал по Оке на пароходе - собственности Кузьмы Алексеевича. Из удовольствия, на правах юнги помогал чинить и обслуживать судовое электрооборудование во время рейсов. Так заинтересовался электротехникой. По окончании реального училища в 1906 году решил углубленно заняться физикой и для этого поступил в Петербургский университет. Вскоре, однако, перевелся на электротехнический факультет Петербургского технологического института, который лучше отвечал устремлениям молодого человека с творческой жилкой инженера, конструктора, прикладника. Получив диплом, поехал стажироваться в Париж...

Переломный 1917 год Семен Катаев и Владимир Зворыкин встретили по-разному. Первый - наемным работником у лавочника в станице Великокняжеской, что на Северном Кавказе. Второй - военным специалистом высшей квалификации в Петербурге, наследником муромского богатея.

Семен Катаев (с книжкой) в кругу семьи в станице Ве-ликокняжеской (Публикуется впервые)

Пути того и другого, неодинаковые с рождения, вскоре разбежались еще дальше. Отечество со всеми его проблемами и достижениями стало для Катаева его будущим. Для Зворыкина - прошлым.

"Когда началась революция и научные исследования вести было нельзя, он задумал покинуть страну, - читаем в посвященной В. К. Зворыкину отдельной главе книги "Эти изобретательные американцы" (Вашингтон, 1971). - Сперва ему не давали разрешения. Потом Соединенные Штаты отказали в визе... Излагая свою просьбу представителям США, он говорил, что хочет разрабатывать телевидение. Несмотря на то, что Зворыкин проявил себя как толковый физик, его предложение показалось американским дипломатам фантастическим. Тем не менее он добился своего и получил визу".

"После большевистской революции в России, - сообщает энциклопедия "Американа", - он в 1919 году переехал в Соединенные Штаты и в 1924 году стал их гражданином". А дальше - скупо, сухо и деловито - о том, как он, Зворыкин Владимир Косма (то бишь Кузьмич), быстро пошел в гору, сразу же развернувшись в "Вестингауз электрик", куда поступил в 1920 году. Потом - новые успехи в Американской радиокорпорации (1929-1954 годы). Ответственные должности, почетные звания, награды...

Что за короткой справкой? Попробуем разобраться, используя все доступные сведения о Зворыкине, увы, довольно скудные. Впрочем, нам помогут хорошо его знавшие люди. Например, его родственники, в первую очередь - член-корреспондент АН СССР Василий Дмитриевич Наливкин (сын академика Дмитрия Васильевича Наливкина и Анны Кузьминичны Зворыкиной - сестры В. К. Зворыкина). А также коллеги Владимира Кузьмича, неоднократно встречавшиеся с ним у нас в стране или за границей. Среди них - профессор Сергей Васильевич Новаковский, который в 1946-1948 годах был в США, где часто виделся и беседовал с В. К. Зворыкиным по делам своей служебной командировки.

"Строки "Американы" о Зворыкине можно понять так: он бежал из России (разумеется, от ненавидимых им "красных") в 1919 году, в самый разгар гражданской войны, - говорит профессор С. В. Новаковский, автор научно-биографического очерка о В. К. Зворыкине. - Между тем Владимир Кузьмич покинул Россию не "после большевистской революции", а летом 1917 года".

"...Это чудо (телевидение. - Ред.) превратилось в чудовище, жертвы которого бесчисленны. Оно пожирает за сутки миллиарды человеко-часов, которые лучше бы потратить на более по-лезные и приятные занятия..."

В. Зворыкин

Это подтверждается различными свидетельствами. Одно из них принадлежит П. А. Острякову. Вот что писал он в брошюре "Михаил Александрович Бонч-Бруевич". (М., Связьиздат, 1953): "Пришли в Электротехническую школу в поисках Муромцева... Нет, говорят, ищите в Главном военно-техническом управлении. При этом загадочно добавляли: "Может быть, еще и успеете увидеть!" В ГВТУ с тем же загадочным видом подают совет: "Поезжайте на Николаевский вокзал. В пять уходит экспресс на Владивосток. Илья Эммануилович (Муромцев) уезжают в Америку. С ним Зворыкин, Короткевич и целая компания". Так оно в действительности и оказалось... В точности и нельзя было установить, зачем уезжает вся компания. Из сбивчивых ответов выходило: то будто за приемкой какого-то военного оборудования, то для знакомства с американской техникой. Но почему же для знакомства с техникой надо везти с собой жен и детей? Ясно, что эти люди уезжают с таким расчетом, чтобы не возвращаться... И тут полковник произнес свою последнюю речь. Она была коротка:

Муром начала XIX в. Московская улица

- Ну, разваливайтесь... Разваливайтесь...

На бывших слушателей профессора эти злорадные слова произвели впечатление удара хлыстом. Так и хотелось влепить полковнику звонкую пощечину, но он был благоразумен и произнес свое последнее напутствие лишь тогда, когда поезд двинулся".

Семья Зворыкиных. Вверху слева - В. Зворыкин. (Публикуется впервые)

Сергей Васильевич Новаковский поясняет: полковник И. Э. Муромцев занимал высокий пост в Главном военно-техническом управлении при Временном правительстве, а также заведовал учебной частью в Офицерской электротехнической школе. Кроме того, был тесно связан с Русским обществом беспроволочных телеграфов и телефонов (РОБТиТ) - дочерним предприятием английской фирмы "Маркони" в Петрограде. Что касается Зворыкина, то он в 1917 году работал на заводе РОБТиТ в Петрограде. Там и встретил Февральскую революцию. Она повлекла за собой перемены, которые так или иначе затрагивали каждого, а иных выбивали из колеи. Далекому от политики инженеру часто становилось не по себе от будораживших столицу волнений, уличных выступлений и стычек: того и жди пальбы под окнами в любую минуту. Сам ли он додумался, или его надоумили "махнуть за границу", только он действительно взялся хлопотать о выездной визе. И в августе 1917 года - в разгар корниловщины - отбыл за рубеж вместе с Муромцевым и другими специалистами. Им надлежало присоединиться к командированным на Запад приемщикам снаряжения, которое закупалось для России в США, в странах Антанты.

В. К. Зворыкин - 'реалист' (слева). (Публикуется впервые)

Желчно-насмешливое "Ну, разваливайтесь, разваливайтесь" в устах Муромцева неудивительно. Полковник был одним из тех, кто в первые же месяцы после падения самодержавия почувствовал себя явно не в своей тарелке. Ошеломленный бурными событиями той поры, он расценивал крушение вековых устоев как преддверие хаоса в стране. Даже армия - опора государства - и та содрогалась от потрясений, которые не могли не настораживать Муромцева и ему подобных.

Все это, если верить западным авторам, не могло, дескать, не отвращать от тогдашней России ранимые души таких интеллектуалов, как Зворыкин. Ему бы, мол, уютную тишь среди книг, чертежей и приборов под сводами храма науки, а тут - на тебе! - напряженная обстановка борьбы, повседневных тревог.

Между тем Владимир Кузьмич вовсе не был пугливым затворником. Он успел понюхать пороху на полях первой мировой войны. С ее началом прервал свои исследования в парижском Коллеж де Франс и вернулся в Петроград. Конечно, хотел бы продолжить их здесь, но мог ли? Не увиливая от службы в армии, стал офицером в подразделениях беспроволочного телеграфа, действовавших под Гродно и на других участках Северо-Западного (позже - Западного) фронта. Не терялся среди трудностей и опасностей, которыми изобиловала обстановка вблизи передовой, смещавшейся на восток.

После полуторалетнего пребывания в частях беспроволочного телеграфа Зворыкин получил назначение в петроградскую Офицерскую электротехническую школу (Ныне это Военная Краснознаменная академия связи имени С. М. Буденного в Ленинграде). Здесь профессорствовал полковник И. Э. Муромцев, большой дока в вопросах военной радиосвязи.

Услышав об Илье Муромцеве, Зворыкин, уроженец Мурома, не мог не встрепенуться, тотчас уловив созвучие в именах своего будущего преподавателя и своего былинного земляка, одного из васнецовских богатырей. Уже одно это помогало Илье Эммануиловичу располагать людей к себе. А он умел произвести впечатление и как толковый, опытный военспец блеснуть при случае образованностью немецкого покроя: окончил, помимо петербургской Инженерной академии, дармштадтское Электротехническое училище. При более близком знакомстве начинал, однако, настораживать и даже раздражать своими прогерманскими настроениями. Женатый на немке, которая плохо говорила по-русски, смолоду неравнодушный к родным для нее обычаям, нравам, он исконно прусское жаловал больше, чем "посконно русское".

Станция полевого телеграфа телеграфной роты в годы первой мировой войны

Зворыкин, судя по рассказам о нем родных, не был квасным патриотом, но ему претила и русофобия, нередкая среди доморощенных германофилов, англоманов и проч. Стажируясь в парижском Коллеж де Франс в 1912-1914 годах, он, естественно, сравнивал условия жизни и работы там и у себя в стране. Зачастую не в пользу России. Мог лучше разглядеть оттуда те или иные изъяны российской действительности. Но впасть в галломанию или иную разновидность низкопоклонства перед западной цивилизацией? Нет, никогда.

Когда над Европой сгустились грозовые тучи первой мировой войны и загрохотали первые снаряды, не каждый из россиян, находившихся тогда на чужбине, торопился вернуться к родным пенатам. Зворыкин - вспомним - вернулся незамедлительно, хотя прекрасно понимал, что придется распроститься со многими из своих планов на будущее. Правда, попав в подразделение радиосвязи, затем - в Офицерскую электротехническую школу, он продолжал накапливать нужные ему знания. Но о настоящих исследованиях мог лишь мечтать. Возможность вести их обрел наконец в лаборатории РОБТиТ, где создавалось оборудование для радиостанций. Однако и там не мог сосредоточиться на том, чему хотел посвятить себя целиком. Ибо выполнял срочные оборонные заказы. И досадовал, что поневоле забросил давнее свое увлечение - телевидение. Окружающие не выспрашивали: что это такое и на кой оно? Но про себя наверняка считали: нечто от прожектерства. А тогда было не до химер.

Невзгоды, бремя военных тягот не миновали и Зворыкина. В России зимой 1916/17 года уже остро ощущалась хозяйственная разруха. Многие железные дороги были парализованы. В крупных городах начался голод. Хлеб выдавался по карточкам. После Февраля возникли новые осложнения. А Временное правительство вопреки чаяниям народа ратовало за продолжение войны "до победного конца"... Но неужто только из-за этих неурядиц мог он податься на чужбину в надежде обеспечить себе там сытную, спокойную, тепличную жизнь? Разве пасовал перед лишениями, трудностями, опасностями своих походных будней на фронте?

- Нет, он мог переносить их стоически: был непритязательным, терпеливым и выносливым - под стать своему "двужильному" отцу (моему деду), муромскому купцу Кузьме Алексеевичу Зворыкину, - отмечает профессор В. Д. Наливкин, племянник В. К. Зворыкина. - Конечно, Владимира Кузьмича заботили и порой удручали бытовая неустроенность, нехватка того-сего, пятого-десятого. Но подавлен он бывал лишь одним: его угнетало отсутствие возможностей заниматься милой его сердцу наукой.

О том, чтобы обрести их в наибольшей полноте где-либо за границей, Зворыкин начал задумываться, судя по всему, не после Февраля, а гораздо раньше. В том, что возможности эти шире, если говорить об электронике, например, во Франции, чем в России, он убедился еще в 1912-1914 годах, когда по окончании Петербургского технологического института специализировался в парижском Коллеж де Франс.

Зворыкин решил перебраться в США (не умея изъясняться по-английски), похоже, не без влияния творца электросвета А. Н. Лодыгина, который тоже покидал Россию в августе 1917 года. Едва ли он не был знаком с его статьей "Техническое образование и идеалы американских инженеров", где Александр Николаевич писал: "Во главе интересов дела, к которому я принадлежу, стоит человек, успехи которого как организатора, как управляющего, как финансиста бесспорны, который обладает гением предвидения, но который прежде всего - инженер: я говорю о Жорже Вестингаузе". Именно Вестингауз переманил Лодыгина к себе в США из Франции еще в 1888 году. Сотрудником фирмы "Вестингауз" был тогда и выдающийся сербский электротехник Никола Тесла. Ее отделения имелись в разных странах, включая Россию (в Петербурге-Петрограде). Случайно ли первой американской компанией, куда поступил Зворыкин, осев за океаном, стала "Вестингауз электрик"? Но не будем забегать вперед.

Слушают радиопередачу... 30-е годы ХХ в

"Прежде всего - инженер"... Это определение можно отнести и к Зворыкину. Рожденный не для политического противоборства, а для научно-технического творчества, он мерил Февральскую революцию, как и первую мировую войну, на свой аршин: очередная заваруха, уйма помех самоосуществлению "сугубого технаря". Ворчал, чертыхался? Наверняка. Но, покоряясь судьбе, плыл по воле волн, которые вынесли его в конце концов вместе с Муромцевым к чужим берегам.

Зворыкин унаследовал купеческую расчетливость, хватку, напористость отца, только рвался к иной доле, на иной простор - в стихию инженерного созидания.

Между тем наука в Петрограде да и многих других российских городах как бы замерла в тревожном полусне, не имея даже мало-мальски сносного обеспечения приборами, оборудованием (особенно там, где она работала не на сиюминутные военные нужды, а с далеким прицелом на завтрашние достижения и блага мирного свойства вроде какого-то "дальновидения"). Ухудшилось снабжение топливом, электроэнергией. Туго стало и с продовольствием. Таяли ряды ученых, разбредавшихся кто куда в поисках средств к существованию.

В такой обстановке Муромцеву, затеявшему бегство из "разваливающейся" России, не надо было долго соблазнять Зворыкина прелестями Америки, где электротехника, по слухам, движется вперед семимильными шагами. Правда, Владимир Кузьмич не говорил по-английски. Пустяки, утешали его, ведь он хорошо освоил французский, а тот весьма похож на английский: корни многих слов общие. Кроме того, язык чертежей, формул, цифр легко понять без толмача. Ну и, помимо всего прочего, в Америке уже тысячи русских инженеров и техников, посланных туда участвовать в развертывании оборонной промышленности и принимать закупаемое Россией военное снаряжение. Есть кому в случае чего подсобить новоприбывшим соотечественникам...

Муромцев и некоторые другие специалисты отбыли из России вместе с семьями ("чтобы не возвращаться", - как сразу же смекнул провожавший их на Николаевском вокзале Петрограда П. А. Остряков). Зворыкин уехал один, оставив здесь жену Татьяну Владимировну (детей у них тогда еще не было). Хотел, надо полагать, поначалу осмотреться за границей, испытать на себе, каково оно, на чужбине, а что потом - будет видно.

С февраля 1917 года правила въезда в США стали строже. Желающих обосноваться там ждал отныне еще более придирчивый, чем прежде, отбор по совокупности различных признаков - от психофизиологической полноценности до образовательного уровня и мировоззренческой благонадежности. Дверь захлопывалась перед носом у анархистов, у лиц, подозреваемых в подрывных поползновениях, у тех, кто хотя бы в мыслях мог допускать "насильственное свержение правительства", подкоп под "священные устои частной собственности" и т. п.

Проникнуть сквозь такое сито в США Зворыкин не мог в одночасье. И перекочевал туда не скоро: действительно, уже "после большевистской революции в России", как сообщает "Американа". Поскитался по разным странам. Всюду жадно ловил каждое слово о положении дел в электронике. Убеждался: ее развитие наиболее успешно продвигалось в ту пору за океаном, хотя начиналось оно в Европе.

Не мог не прислушиваться, естественно, и к шумным откликам печати на Октябрь и последующие события в России. Как относился к ним?

Надо сказать, какое-то представление о марксизме Зворыкин мог получить еще в стенах Петербургского технологического института, где учился в 1907-1912 годах. Некогда студенты этого вуза входили в первые социал-демократические группы России. В 1893 году в марксистский кружок студентов-технологов вступил В. И. Ленин, создававший вместе с ними петербургский "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". А в 1905 году, когда началась первая русская революция, в помещении института заседал Петербургский совет рабочих депутатов (Отсюда и нынешнее название этого вуза: "Ленинградский технологический институт имени Ленсовета). Вот что рассказывал сам Зворыкин: "Через несколько недель после моего зачисления в императорский Технологический институт в Санкт-Петербурге нагрянула полиция, чтобы прекратить студенческие беспорядки. Мы, учащиеся, забаррикадировались в одном из зданий и выдерживали осаду дня три. Так в самом начале своей стези в высшей школе я вступил в столкновение с полицией, что было тогда в России обыденным среди студентов явлением".

Вот именно: обыденным. И переоценивать такое "бунтарство" было бы наивно. Впрочем, политически слепым и глухим он тоже не был. Человек недюжинных способностей и проницательности, он пусть не предвосхищал со всей прозорливостью, но уж хотя бы смутно ощущал, на чьей стороне правда истории.

"Прибыв благополучно в Лондон, Зворыкин сел на пароход, отплывающий в Америку, - сообщает Джозеф Биннс в своем очерке о Зворыкине (сборник "Эти изобретательные американцы"). - Как офицер и джентльмен, он купил билет в первый класс. По дороге неожиданно узнал, что идти обедать надобно в соответствующем официальном платье. Не имея надлежащего костюма, он чувствовал себя неловко: все таращили на него глаза, когда он появлялся в салоне-ресторане в повседневной одежде. Он не ведал, что память о щекотливости этой ситуации потом спасет ему жизнь" (Далее Дж. Биннс поясняет: в 1939 году Зворыкин был в Ливии. И перед возвращением в США на пароходе "Афины" вдруг обнаружил, что забыл свой смокинг в бейрутской гостинице (Ливан). Отложил отъезд ради его покупки и вскоре узнал из газет, что "Афины" потоплены германской подлодкой. Судьба!).

"Прибыв благополучно в Лондон", потом в США (в первые дни Нового, 1919 года), он "вскоре был зачислен в штат" и т. д. Все как в сказке. Между тем голубую мечту Зворыкина, которую он столько лет лелеял в России, осуществить в Америке оказалось нелегко. Поначалу он был вынужден довольствоваться бухгалтерской работой в русском посольстве. Оно вело крупные денежные дела, подкидывая десятки и сотни тысяч долларов белоэмигрантам разных стран, преимущественно ярым антисоветчикам. И приласкало бывшего офицера наверняка для того, чтобы втянуть его в борьбу с большевиками. Но он, вызвав жену к себе и дождавшись ее приезда, в 1920 году ускользнул из их цепких объятий, попав по рекомендации русских эмигрантов, вероятно, Лодыгина, в фирму Вестингауза.

В 1920 же году у Зворыкиных родилась дочь, Нина (а в 1927-м - вторая, Елена). У него достаточно средств, чтоб содержать семью, но он по-прежнему далек от цели приезда.

Тщетны все его старания добиться у начальства "Вестингауз электрик" дозволения сосредоточиться на исследованиях в области телевидения, которыми он бредил в России. Он ссорится и расстается с компанией, на которую возлагал столько надежд. Но года через полтора, помыкавшись в отчаянных поисках лучшего применения своим способностям, возвращается под ее кров словно раскаявшийся блудный сын.

Вынужденный смириться с отношением к своим замыслам как к прожектам, не сулящим скорой и весомой выгоды, Зворыкин продолжает урывками, сверхурочно, если не днем, то вечером, заниматься их осуществлением. И вот в 1923 году пожинает первые ощутимые плоды и приглашает руководство фирмы посмотреть передачу изображения на расстояние.

"По нынешним требованиям, - вспомнит он в 1962 году, - демонстрация была маловпечатляющей. Передаваемое изображение являло собой крест. В приемной катодной трубке был виден тот же крест, только менее контрастный и резкий".

Да, все еще весьма и весьма несовершенно, но установка действует, черт возьми! Скрывая тревожно-радостное волнение, изобретатель колдует около нее с напускной невозмутимостью иллюзиониста (будто и не опасается: а вдруг забарахлит?). Надо же показать товар лицом: пока это и впрямь "еле-еле-видение", но все великое начинается с малого. Руководство взирает благосклонно, однако трезво-расчетливо. И заключает: основное время в лаборатории должно тратиться все же на "более полезные разработки".

Зворыкин опять вне себя от досады: проклятые дельцы! Неужто синица в руках им дороже, чем журавль в облаках? Впрочем, стоп... Хозяева "Вестингауз электрик" не раз шли и на больший риск в своем бизнесе. Чего ж они трусят сейчас? А может, загвоздка в чем-то ином? Уж не в том ли, что участвовать в своей затее им предлагает не настоящий американец, а вчерашний переселенец, да еще выходец из России, ставка на которого им кажется особенно ненадежной и даже опасной?

Нельзя забывать: начало 20-х годов в США - время истеричных призывов к "спасению Америки" от "разрушительных иноземных поветрий", особенно большевистских. А в борьбе с "красной угрозой" хороши любые средства, вплоть до тех, которые можно купить в ближайшей оружейной лавке, - внушают патриотам ревностные проповедники "истинно американского духа". В первые дни 1920 года в 70 городах США арестованы скопом десять тысяч "подозрительных лиц" из числа иностранцев-новоселов. "Бывший студент-бунтовщик", ни разу не попавший в кутузку на родине даже при царе, теперь нет-нет да и нахмурится: как бы не угодить на цугундер здесь, под крылышком у сурового дяди Сэма...

Законы 1921 и 1924 годов резко сокращают приток переселенцев в США из Европы, прежде всего из Восточной. А на недавно переехавших оттуда бдительный обыватель косится угрюмо: приютили, мол, на свою шею. Тем более что чужаки зарятся на рабочие места, которых не хватает. "Лишних" людей в США уже миллионы - гораздо больше, чем перед кризисом 1920-1921 годов.

О вчерашних гражданах России, рассеявшихся за ее пределами, из Старого Света идут тоже удручающие вести.

"В жестокой борьбе за существование большинству эмигрантов, каково бы ни было их социальное положение на Родине, пришлось опуститься на самые низкие ступени общественной лестницы, опролетаризоваться", - подобьет вскоре неутешительный итог В. В. Руднев в своей книге "Условия жизни детей эмиграции" (Прага, 1928). И далее: "...русский эмигрант, чтобы не умереть с голоду, часто вынужден брать работу на любых, более низких, чем существующие на местном рынке, - условиях оплаты. Но и получив работу, эмигрант никогда не может быть спокоен за завтрашний день: при малейшем признаке промышленного кризиса иностранец подлежит увольнению в первую очередь".

Не все, конечно, бедствуют на Западе. Иные живут в достатке и в почете. Среди таких - А. Н. Толстой, знаменитый писатель. Ему, казалось бы, грешно жаловаться на свою судьбу. Но вот строки из его открытого письма Н. В. Чайковскому - одному из белоэмигрантских вожаков: "Красные одолели, междоусобная война кончилась, но мы, русские эмигранты в Париже, все еще продолжали жить инерцией бывшей борьбы. Мы питались дикими слухами и фантастическими надеждами. Каждый день мы определяли новый срок, когда большевики должны пасть... Мы были просто несчастными существами, оторванными от Родины... Быть может, когда мы вернемся в Россию, остававшиеся там начнут считаться с нами в страданиях. Наши были не меньше: мы ели горький хлеб на чужбине... Представление о России как о какой-то опустевшей, покрытой могилами, вымершей равнине, где сидят гнездами разбойники-большевики, фантастическое это представление сменяется понемногу более близким к действительности... И совесть зовет меня ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль".

Это напечатано в берлинской "Накануне" 14 апреля 1922 года. А 27 июля 1923 года Алексей Толстой сообщает через ту же газету: "Я уезжаю с семьей на Родину, навсегда... Я еду на радость? О нет: России предстоят нелегкие времена... То, что в России, - несовершенно. Но именно в Русской революции загорелась полоса новой зари... Я возвращаюсь домой на трудную жизнь. Но победа будет за теми, в ком пафос правды и справедливости, - за Россией, за народами и классами, которые пойдут с ней, поверят в зарю новой жизни".

Следом за Толстым устремляются в Советскую Россию многие и многие русские эмигранты. Семен Катаев, поступивший к этому времени в Бауманское училище, часто встречает их в Москве. Владимир Зворыкин тоже нередко читает и слышит об этом. Мысленно он тоже видит себя на родине, по которой так сильно тоскует. Но сомнения одолевают: в стране разруха, нехватка самого необходимого. О какой науке может идти речь!

В сравнении со всем этим доля Зворыкина выглядит более или менее благополучной. Но ведь не хлебом единым жив человек. Где они, благоприятные возможности поисков в области телевидения? Где свобода творческого самовыражения? Многих из прежних ее ограничений нет, но есть зато немало других. Компания вежливо, но властно направляет изобретательские поползновения своего русского батрака в наиболее выгодное для нее русло. А что сверх того, то, пожалуйста, не за ее счет, а на собственный страх и риск.

Хуже другое препятствие - клеймо некой второсортности, как бы незримо выжженное на лбу у выходца из России, который обосновался в США совсем недавно, но уже уловил разницу в отношении к "стопроцентным янки" и прочим жителям страны.

В такой обстановке Зворыкин принимает американское гражданство, дабы хоть как-то укрепить свое шаткое положение. Мало того, вкалывая днями и вечерами, даже по выходным, продолжает учебу. В 1926 году, то есть в 37 лет, оканчивает Питтсбургский университет и "остепеняется": становится доктором философии. Тема работы, которая защищена новоиспеченным выпускником, опять-таки не чисто телевизионная: "Исследование фотоэлементов и их совершенствование".

Летят годы... Владу - так его называют американцы - уже под сорок... Только благодаря своему редкостному упорству, трудолюбию и перенапряжению сил он добивается некоторых сдвигов на пути к заветной цели. Подает несколько заявок на изобретения в области телевидения. Их не спешат рассматривать, на одну из них (от 29 декабря 1923 года), попавшую в долгий ящик, патент был выдан через 15 лет (20 декабря 1938 года), да и то лишь после жалоб Зворыкина на волокиту через Суд совести.

Более или менее благоприятные условия для целеустремленных изысканий, о которых он мечтал еще с военных лет, начинают складываться не скоро и довольно неожиданно для него: не без помощи соперников из других компаний, прежде всего зарубежных. Перелом намечается в конце 20-х годов, когда руководство "Вестингауз электрик" снова и снова слышит об oодновременном всплеске изобретательства в области телевидения в нескольких странах, включая СССР, Венгрию, Германию, Англию, Францию. Прожекты Влада, над которыми корпит он денно и нощно, сверхурочно, полуподпольно, привлекают вдруг пристальное внимание фирмы. Он должен представить ей подробную сводку мировых достижений в этом, судя по всему, выгодном деле. А если надо ознакомиться с ними на месте где- либо за границей, - пожалуйста. Игра, по всей вероятности, стоит свеч.

И вот летом 1928 года Зворыкин пересекает Атлантику. Колесит по Европе: Англия, Франция, Бельгия, Германия, Венгрия... Посещает лаборатории, библиотеки, патентные бюро. Осенью возвращается восвояси с запасом ценных сведений, важных не только для отчета. Среди трофеев - новые замыслы. Один из них Зворыкин осуществляет зимой 1928/29 года: создает приемную телевизионную трубку с электростатической фокусировкой - предтечу нынешних кинескопов, которые своим названием - от греческих глаголов "кинео" ("привожу в движение") и "скопео" ("смотрю") - обязаны именно Зворыкину.

Русский инженер пользуется все большей свободой действий. Получает в свое распоряжение не только нужное оборудование, но и требуемое количество сотрудников. Вместе с ними за один только 1929 год строит шесть телевизоров, разрабатывает телевизионный радиопередатчик, аппаратуру телекино и т. п. Творческая активность Зворыкина возрастает не по дням, а по часам. Правда, покамест она не только не прибыльна, но сплошь убыточна для хозяев. Те, однако, без мелочной опеки и без крохоборства поощряют ее. Разумеется, небескорыстно. И вдруг...

Зворыкин в США. 30-е годы. (Публикуется впервые)

Этот чудак покидает "Вестингауз электрик", которая уже осыпала его столькими милостями! Да, она расщедрилась, когда ему, почитай, вот-вот стукнет сорок. Конечно, лучше поздно, чем никогда. Но слишком долго держали его в черном теле. И он, будучи уже далеко не первой молодости, отваживается тем не менее начать как бы новую жизнь. Основать свою фирму? Да нет, куда там: для этого нужны большие деньги, которых он не имеет. Как не обладает и способностями предпринимателя (в отличие от своего отца, теперь уже покойного: Кузьма Алексеевич умер в Муроме несколько лет назад).

Зворыкина переманивает к себе в Ар-си-эй ("Радиокорпорэйшн оф Америка") ее вице-президент Дэвид Сарнов. Это тоже выходец из России. Он умеет ценить по достоинству и нещадно эксплуатировать русскую смекалку. В Американской радиокорпорации (учрежденной в 1919 году при участии того же Дж. Вестингауза) их, русских, уже немало. Им тут тоже достается от деляческой прижимистости, но вместе как-то легче мыкать эмигрантскую долю и преодолевать комплекс своей "второсортности" на чужбине. Владимир Кузьмич присоединяется к ним осенью 1929 года, когда Соединенные Штаты погружаются в пучину очередного кризиса. Надеется, что русских здесь не выбросят за борт первыми, когда наступает пора избавляться от человеческого "балласта".

Под ударами "великой депрессии" 30-х годов терпят крушение многие компании. Ар-си-эй остается на плаву: спрос на ее товары и услуги для быстро развивающегося радиовещания не падает, а растет.

Именно тогда, в начале 30-х годов, и именно там, в Ар-си-эй, рождаются прославившие и обогатившие Зворыкина электронные устройства. Так на небосклоне науки и промышленности США восходит новое светило, которое здесь, за океаном, зажжет своим сиянием мириады телеэкранов.

Как же провел эти годы на чужбине В. К. Зворыкин? На чужбине?.. Он, американский гражданин, ухвативший за границей птицу счастья?.. И тем не менее такой вопрос правомочен. На наш взгляд, позволительно спросить о его "русскости". Почему бы и нет.

Она сохранялась в нем неискоренимо до последних дней и обнаруживалась в самых разных проявлениях - об этом свидетельствуют многократно встречавшиеся с ним наши соотечественники. Давно уже освоив английский, Владимир Кузьмич так и не избавился от русского акцента до самой своей кончины (умер 29 июля 1982 года, не дожив одного лишь дня до своего 93-летия). Не стремился раствориться в новой для себя среде за океаном и уж тем паче проникнуться "истинно американским духом". Будучи сам человеком деловым, недолюбливал делячество; при всей своей расчетливости и некоторой сухости "технаря" не без раздражения наблюдал и плохо переносил бездушную рассудочность и хищную жесткость "настоящих бизнесменов", с которыми был вынужден якшаться в США. Сетовал на отсутствие гостеприимства, сердечности, готовности бескорыстно помочь, на черствость и самоотгороженность у сотрудников и соседей, у хорошо знакомых и даже близких людей. Не одобряя мотовства, будучи даже несколько скуповатым, дивился, однако, сверхбережливым американцам. Иначе стал смотреть там на бесшабашность и широту русской натуры.

Зворыкин охотно вращался в русском окружении, часто встречаясь с выходцами из России не только на работе, а и дома. Пусть не каждого из них, но многих радушно привечал в своей семье вместе с "дражайшей половиной" Татьяной Владимировной и "наследницами" Ниной и Леной (вторая дочь была названа в память о матери Владимира Кузьмича Елене Николаевне, умершей в 1918 году). Когда супруги не стало, долго не вступал в новый брак. А когда женился вторично (в 1951 году), то опять-таки на русской - на эмигрантке Екатерине Андреевне Полевицкой. Вместе с ней продолжал гостеприимно распахивать двери перед бывшими россиянами. Не раз бывал с ней в СССР, где непременно посещал родных.

Все эти подробности западные авторы очерков и статей о Зворыкине обычно опускают. Зато всегда и везде (даже в куцых справках) не без назойливой скрупулезности отмечают: он стал гражданином США. Не преминула указать на это и энциклопедия "Американа", окрестившая его, между прочим, "русско-американским инженером-электронщиком" (поразительно, что не "чисто американским"). О том же говорит и заглавие книги "Эти изобретательные американцы", где есть отдельная статья об "отце телевидения".

А как представляют Зворыкина наши справочные издания? "Американский ученый в области телевидения и электроники. По национальности русский" (Биографический словарь деятелей естествознания и техники, т. 1. М., 1958). "Американский инженер и изобретатель в области электроники, известен как основоположник телевидения. По национальности русский" (БСЭ, т. 9. М., 1972). Да, все же русский, хотя, конечно, и американец.

Важнее для нас, впрочем, другое: основоположник.

Итак, "отец телевидения"? А почему тогда в этой ипостаси он оказывается на одной доске то с Брауном и Фарнсуортом, как в "Вашингтон пост" (от 26.04.1987), то с Фарнсуортом и Бэрдом, как в американском "Всемирном альманахе" (за 1988 год), то с кем-либо еще?

"Попытки построения электрических телескопов на основах простой механики материальных тел, которая дает в обычных условиях столь простые и, казалось бы, вполне осуществимые решения вопросов, должны неизбежно кончаться неудачами".

Б. Розинг

Ясно, что у каждого большого ученого есть сподвижники (часто), последователи (обычно) и предшественники (всегда). Каковы они у Зворыкина? Разобраться поможет он сам.

Принципиальная схема иконоскопа В. К. Зворыкина

Вот книга Владимира К. Зворыкина и Джорджа А. Мортона "Телевидение" (Нью-Йорк; Лондон, 1945). Здесь на одной лишь странице раза два мелькает "трубка Брауна". Заметно чаще встречаем фамилию Фарнсуорта и рисунки его приборов. Что касается Бэрда (Дж. Л. Бэрд (Англия) работал в 20-х годах над телеустановками с механической разверткой передаваемого изображения (В. К. Зворыкин - с электронной)), то он отсутствует вообще. Зато нередко и весьма уважительно упоминается Борис Розинг. Описаны его работы, но не сказано, кто он такой.

Западным читателям обычно и невдомек, что он тоже родился и вырос в России, но в отличие от Зворыкина не покинул ее. И после Октября Б. Л. Розинг отдавал все силы своей стране как верный ее сын, как советский ученый ( В произведении Митчела Уилсона "Брат мой, враг мой" Кен - один из двух братьев-изобретателей - берет "двенадцатидюймовую стеклянную трубку конической формы" и поясняет: "Плоский конец представляет собой экран, на котором появляется изображение. Вряд ли во всем мире найдется тридцать таких ламп. В лабораториях эту лампу применяют для сотни различных целей, но, насколько нам известно, никто еще не додумался использовать ее так, как мы. Примерно в 1909 году у одного русского по фамилии Розинг возникла верная идея... Мы первые наткнулись на описание работы Розинга в журнале "Попьюлер мекэникс" лет шесть тому назад. И с тех пор мы над этим работаем").

В биографическом справочнике Ю. А. Храмова "Физики" (М., 1983) читаем: "Розинг Борис Львович (5.5.1869 - 20.4.1933) - советский физик и изобретатель, основоположник электронного телевидения". Возможно недоумение: как "основоположник"? А Зворыкин? Нигде ничего не говоря о последнем, Ю. А. Храмов оставляет эти вопросы нам. Впрочем, на них уже давно ответили такие знатоки предмета, как П. К. Горохов, автор книги "Б. Л. Розинг - основоположник электронного телевидения" (М., 1964), статей о Розинге в сборнике "Люди русской науки" (М., 1965) и в БСЭ третьего издания.

Но каково мнение самого Зворыкина? "Электронная развертка изображения в приемной трубке, успешно продемонстрированная Борисом Розингом в 1907 году, и в передающей трубке, предложенной Кемпбеллом Суинтоном в 1908-м, были первыми шагами к современной электронной системе высокой четкости, - сообщают В. К. Зворыкин и Дж. А. Мортон в труде "Телевидение". - Третьим важным шагом стало введение и осуществление принципа накопления". Что все это значит?

Обратимся к краткому и поневоле упрощенному обзору поисков и открытий, замыслов и свершений в области "дальновидения" - это целиком русское название некогда использовалось у нас наряду с другими - полугреческими, полу латинскими ("телефотография", "электрическая телескопия", "телевизирование", "электровидение" и т. п.) (В 1936 году у нас вышли книги "Основы дальновидения" В. А. Гурова и "Телевидение" В. И. Архангельского. Первое название использовалось и позже, но затем было почему-то вытеснено вторым. Слово "телевидение" впервые употребил - сначала в докладе "Современное состояние вопроса об электровидении на расстоянии (телевизирование)" на I Всероссийском электротехническом съезде (1900 год), а затем на Международном электротехническом конгрессе в Париже - капитан артиллерии Константин Дмитриевич Перский, который преподавал электротехнику, как и Б. Л. Розинг, в Константиновском артиллерийском училище (Петербург)).

"Катодный пучок есть именно то идеальное безынертное перо, которому самой природой уготовано место в аппарате получения (т. е. приемнике изображения. - Ред.) в электрическом телескопе".

Б. Розинг

Передача изображений на любые расстояния - давняя мечта человечества, веками воплощавшаяся в сказках. Но как сделать ее былью? Всех, кто ломал над этим голову, и не перечислить: имя им - легион. Нельзя, однако, не упомянуть русского ученого П. И. Бахметьева, которым еще в конце 1870-х годов был придуман и затем описан "телефотограф". Независимо от португальца А. ди Пайва и француза М. Санклека, Порфирий Иванович пытался осуществить развертку изображения, на которой зиждется телевидение.

Ознакомившись с бахметьевской книжкой, Розинг сразу уловил и оценил ее "изюминку". Но не скоро нащупал главное звено в цепочке - то самое, которое выделили первым Зворыкин и Мортон (см. выше). Совершенствуя воспроизведение телевизионных изображений, Розинг не смог избавиться от механической развертки. Но применил ее только для передачи. А для приема - уже электронную. Для этого была взята за основу катодная трубка Брауна, на экране которой пучком электронов, управляемым магнитным полем, рисовались светящиеся полоски. Так появился прообраз нынешних кинескопов.

В 1907 году Розинг подал заявку на изобретение ("Способ электрической передачи изображений") и вскоре получил первые в мире патенты на электронный телевизор: 25 июня 1908 года - в Англии, 24 апреля 1909 года - в Германии, 30 октября 1910 года - в России. Сам же изготовил и опробовал предложенное устройство в работе.

Эти опыты мог наблюдать и Зворыкин. Вот что рассказывал он впоследствии, уже в США: "Когда я был студентом (в 1907-1912 годах), я учился у профессора физики Б. Розинга, который, как известно, первым применил электронно-лучевую трубку для приема телевизионных изображений. Я очень интересовался его работами и просил позволения помогать ему. Много времени посвящали мы беседам и обсуждению возможностей телевидения. Тогда я понял недостатки механической развертки и необходимость электронных систем" (Оррин Данлоп. Будущее телевидения. Нью-Йорк, 1947). Б. Л. Розинг сделал решающий шаг в овладении передачей изображения на расстояние, это было ясно многим.

"Как показали эксперименты профессора Розинга и как можно было ожидать на основании всего, что известно о катодных лучах, эта форма электрической телескопии обеспечила результаты, которых нельзя добиться при помощи какой-либо аппаратуры с использованием механического движения на приемной станции... Впереди еще встретятся определенные препятствия. Тем не менее можно не сомневаться, что решение задачи близко", - подчеркивал американский инженер Р. Гримшау в "Сайентифик американ" (№ 13 за 1911 год), где описывал "телеграфический глаз", сконструированный в России. Немецкий специалист Э. Румер поместил в германском "Умшау" (№ 25 за 1911 год) статью "Замечательный шаг вперед в Области дальновидения (телевизор Розинга)", где подчеркивал: "Электрический телескоп профессора Розинга из Петербургского технологического института... знаменует собой поистине огромный успех и, бесспорно, приближает окончательное практическое решение проблемы".

Следующее важное достижение на этом пути, которое выделили в своем труде Зворыкин и М орт он (см. выше стр. 236), - предложение англичанина Кемпбелла Суинтона перейти от механической к электронной развертке изображения и в передающей трубке, а не только приемной. То есть создать целиком электронную систему дальновидения на всем протяжении (от телекамеры до кинескопа, если говорить современным языком).

Мысль, конечно, весьма ценная, но не вполне оригинальная. Ею Кемпбелл Суинтон обязан Розингу. Англичанин был инженером, занимался вопросами электрического освещения и электротяги. Но при этом интересовался новейшими завоеваниями физики, особенно в области радио и "электрической телескопии". "Очевидно, он имел возможность ознакомиться с патентной заявкой Б. Л. Розинга по предварительной публикации (в английском "Иллюстрэйтед офишел джорнал (пэйтентс)" 18 декабря 1907 года. - Л. Б.) и правильно понял значение содержавшейся в ней идеи применения электронного луча в телевидении", - рассуждает П. К. Горохов в книге "Б. Л. Розинг - основоположник электронного телевидения".

Через несколько лет - в январе 1912 года А. А. Кемпбелл Суинтон обнародовал свою электронную схему целиком во всех подробностях. Ее приемное устройство почти ничем не отличалось от розинговского. А передающее? Его сердцевиной была опять-таки электронно-лучевая трубка. Только вместо люмине- сцирующего экрана она имела фотокатод, притом не сплошной, а мозаичный, расчлененный на множество крохотных и обособленных фотоэлементов. Это было немаловажное нововведение.

"...Наступит, наконец, такое время... когда миллионы таких приборов, таких "электрических глаз", будут всесторонне обслуживать общественную и частную жизнь, науку, технику и промышленность..."

Б. Розинг

Общеизвестно: любая нынешняя телекамера чем-то похожа на фотоаппарат. Только изображение внутри нее проецируется не на матовое стекло и не на пленку, а на фотокатод. Точнее, на светочувствительный слой того или иного состава (например, на основе цезия, серебра), который способен испускать электроны. Он выбрасывает их тем больше, чем сильнее освещен. Так ведет себя и каждый из отдельных его участочков. Затененный обретает одни электрические свойства, лучше освещенный - другие. Их распределение по всей площадке слоя в каждое мгновение соответствует сочетанию темных и ярких пятен, которое запечатлевает телекамера.

Короче говоря, обычное светотеневое изображение превращается в незримое электронное. Последнее считывается построчно электронным лучом (так пальцем слепого прощупываются выпуклые значки Брайля буква за буквой по всей странице). При этой развертке возникают разряды неодинаковой мощности - видеосигналы (свой для каждой точки - "белой" ли, "черной" или "серой"). Отсюда они поступают на приемник, который преобразует их в видимую картину на телеэкране.

Не сплошной, а как бы ячеистый фотокатод Суинтона отдаленно напоминал сетчатку глаза с ее мозаикой живых клеток. Такое решение имело свои преимущества. Их оценил и постарался умножить впоследствии Зворыкин. Но разработанная им в 1923-1925 годах передающая трубка, подобная суинтоновской, обладала крупными недостатками, из-за которых трудно было повысить ее чувствительность.

Преодолеть эти препятствия удалось лишь через несколько лет, когда был сделан тот самый "третий важный шаг" на пути к "современной электронной системе высокой четкости", о котором писали Зворыкин и Мортон. Речь идет об успешном осуществлении возможности использовать накопление зарядов. Оно позволило резко усилить видеосигналы при развертке изображения. И тем самым значительно поднять качество приема.

Добиться этого сумели почти одновременно (1931 год) и независимо друг от друга В. К. Зворыкин в Соединенных Штатах и С. И. Катаев в Советском Союзе, создав весьма близкие по способу действия и устройству разновидности трубки, названной иконоскопом.

Главный ее узел - мозаичный фотокатод. Он представляет собой пластинку слюды, усеянную с одной стороны миллионами светочувствительных элементов. Допустим, зернышек серебра с нанесенным на них цезием. По сути это крохотные катодики. Каждый из них образует конденсатор в совокупности с очень близким, но отделенным слюдой металлическим покрытием, напыленным на пластинку с другой стороны. Перед нами диэлектрик с двумя проводящими обкладками. Что же в итоге? Возникает емкость, благодаря которой и происходит накопление зарядов. Обегающий мозаику электронный луч развертки разряжает микроконденсаторы один за другим. В цепь поступают многократно усиленные электрические импульсы. Так увеличивается мощь видеосигналов.

Первое в мире описание такой трубки со всеми подробностями ее устройства, действия и изготовления появилось в 1932 году. И не в Соединенных Штатах, не где-либо еще на Западе, а у нас: в советском журнале "Техника связи" № 10/1932. Изобретение это принадлежит С. И. Катаеву.

А В. К. Зворыкину? Да, и ему тоже. Но он оказался здесь вторым. Заявку подал 13 ноября 1931 года (Катаев - 24 сентября), после чего получил патент США № 2.021.907 от 26 ноября 1935 года (Катаев - авторское свидетельство СССР № 29.865 от 30 апреля 1933 года).

Потом в Соединенных Штатах начались разглагольствования, будто иконоскоп был в основе своей разработан Зворыкиным еще в 1923-1925 годах, а в 1931 году и позже обрел лишь законченный свой облик. Сам Владимир Кузьмич не только не развеивал такие выдумки, но даже подкреплял их елико возможно. "Однако во всех этих утверждениях нет необходимой исторической достоверности и точности", - убедился советский исследователь П. К. Горохов, тщательно изучивший зворыкинские разработки. Его вывод: "По времени заявки и выдачи патента и публикации в общедоступной литературе приоритет на изобретение передающей трубки с накоплением зарядов типа иконоскоп принадлежит Советскому Союзу". Как бы вторя опровержениям нашей печати, американский "Журнал Общества кино- и телевизионных инженеров" в статье "Пионеры телевидения. Владимир Косма Зворыкин" (№ 7/1981) позволил себе возразить официальным историкам Американской радиокорпорации: "Иконоскопа не было вплоть до 1931 года" (SMPTE journal, vol. 90, № 7, july 1981, p. 583).

"Мне довелось испытать счастье любимого и свободного труда... Ждет оно по-прежнему тех, кому чужда погоня за легкой добычей, ловля чинов-званий любой ценой. Не бойтесь перетрудиться!"

С. Катаев, из интервью для редакции серии "Открытия и судьбы".

В беседе с С. И. Катаевым (К 50-летию изобретения первой передающей ТВ трубки) корреспондент ежемесячника "Техника кино и телевидения" Л. Е. Чирков обратился к Семену Исидоровичу за разъяснениями по поводу естественного недоумения:

- В США и некоторых западноевропейских странах первой передающей ТВ трубке приписывают американское происхождение, а автором изобретения считают В. К. Зворыкина... Упорное игнорирование некоторыми специалистами за рубежом вашего первенства в изобретении иконоскопа нельзя объяснить плохим знанием исходных материалов, поскольку этот вопрос поднимается не впервые и обсуждался не только нашей печатью. Хотелось бы услышать ваше мнение.

В. К. Зворыкин в Ленинграде в 50-е годы. (Публикуется впервые)

- В тот момент, когда В. К. Зворыкин подал заявку на изобретение иконоскопа в американский патентный орган, материалы моей более ранней заявки еще не были опубликованы в общедоступной печати, - отвечал профессор С. И. Катаев. - Поэтому то обстоятельство, что американцы считают иконоскоп независимым американским изобретением, не противоречит существующим патентным правилам. Но то, что ими полностью замалчивается известное, более раннее советское авторство, давно уже ни у кого не вызывает удивления. Это не первый случай сознательного замалчивания приоритета русских и советских ученых...

Сказанное наводит на неюбилейные (30 июля 1989 года исполнилось 100 лет со дня рождения В. К. Зворыкина) вопросы: а почему в США "отцом телевидения" слывет один Зворыкин? Не спорим, он очень многого достиг в этой области, но разве он здесь единственный в своем роде, а не один из основоположников? Можно ли забывать о таких первопроходцах, как Розинг и Катаев? И еще: отчего это "Вашингтон пост" (от 24.04.1987) приглашает возблагодарить наряду со Зворыкиным лишь Брауна и Фарнсуорта? Разве только они заслужили американское "спасибо"?

Летом 1959 года в московском парке Сокольники была развернута американская национальная выставка. В одном из разделов нам показывали установки и оборудование цветного телевидения. На любые вопросы мог ответить по-русски невысокий седой американец в очках, уже в летах, но не выглядевший дряхлым, напротив, моложавый, бодрый, подвижный. На его визитной карточке значилось: "Владимир К. Зворыкин" (латинскими буквами, разумеется).

"Незадолго до открытия выставки профессор Зворыкин приехал в Ленинград, в город своей юности, - писал инженер В. А. Узилевский в своей книге "Легенда о хрустальном яйце. Повесть о профессоре телевидения П. В. Шмакове" (Л., 1965). - Здесь учился он в институте и еще студентом в лаборатории Б. Л. Розинга начал заниматься телевидением. В Ленинграде, по просьбе ученых, Зворыкин выступил с докладом о применении электроники в медицине. Он председатель Международного общества медицинской электроники, директор института в Америке, занимающегося этими проблемами. На лекцию Зворыкина пришел и Шмаков. В перерыве он подошел к Зворыкину и пригласил его посетить кафедру телевидения Института связи. Зворыкин принял приглашение. Свидетелем всех дальнейших событий был я сам: в то лето я как раз заканчивал институт".

Далее: "Сначала заокеанского ученого принял ректор института. Когда официальный ритуал закончился, Зворыкина повели на кафедру телевидения. Волновались все сотрудники Шмакова. Сам профессор тоже нервничал. Что ни говори, автор иконоскопа, основоположник американского телевидения. Зворыкин - ученый мирового класса... На четвертом этаже, в учебной лаборатории, он долго смотрел на портрет человека с темными глубокими глазами и маленькой бородкой. Это был портрет Розинга.

- Учитель, - тихо произнес он. - Ему и Америка обязана телевидением".

Так и хочется добавить: устами Зворыкина выражено американское "спасибо" нашему соотечественнику. Но тут же спохватываешься: а многие ли в США понимают, сколь естественна и закономерна такая признательность?

"Глядя на экран телевизора (разве он не включен, когда вы это читаете?), прижмите к груди прибор его настройки на расстоянии и возблагодарите мысленно Карла Фердинанда Брауна, Владимира К. Зворыкина и Фило Фарнсуорта. - Так начинается статья "Техническая помощь телевизору" в "Вашингтон пост" от 26 апреля 1987 года. - Нет, они не занимались рекламой и сбытом. Это изобретатели: один создал первую осциллографическую электронно-лучевую трубку (конец XIX века), другой - первую передающую телевизионную трубку (1923 год), третий - первую электронную систему ТВ (1927)".

Здесь американское "спасибо" русскому уму адресовано одному лишь Зворыкину. Ни Катаев, ни даже Розинг не упомянуты. Зато наряду с немцем Брауном назван американец Фарнсуорт, хотя известно: последний увлекся электронным телевидением после знакомства с работами Б. Л. Розинга, которые нередко описывались западной печатью.

Вернемся, однако, к повести о профессоре П. В. Шмакове: "Зворыкина провели в затемненную лабораторию, усадили в кресло. Павел Васильевич (Шмаков) сел рядом... Вспыхнули три телевизионных экрана. Мы увидели, как Зворыкин подался вперед, переводя взгляд с одного телевизора на другой. Передача была короткой - трехминутный видовой фильм.

- Чьи это телевизоры? - раздался в темноте голос Зворыкина.

- Один - ваш, и два - наших, - ответил Шмаков.

- Вот наш. - Зворыкин указал пальцем на телевизор, что стоял в центре. Зажгли свет. И все мы убедились, что американский профессор не ошибся. Шмаков забарабанил пальцами по столу. Зворыкин заметил это.

- Не волнуйтесь, коллега, - успокоил он, - ваш приемник лучше, потому я и угадал.

"...Существует значительный разрыв между разработкой новых технических методов и их внедрением в практику. ...Каждый новый метод необходимо подвергнуть всесторонней проверке... Остальные причины... не являются в принципе неустранимыми помехами".

В. Зворыкин

Кто знает, может быть, в этот момент Зворыкин попросту забыл, что представляет в России американскую фирму. В конце концов ведь он русский! Поднимаясь с кресла, Зворыкин громко, чтобы все слышали, сказал:

- А мы-то надеялись удивить вас на выставке...

Потом в кабинете профессора Шмакова Зворыкин делился своими впечатлениями:

- Мы вас недооценивали... У вас есть чему поучиться".

В том самом 1920 году, когда Уэллс посетил Россию, а Зворыкин был уже в "Вестингауз электрик", советские специалисты развернули исследования в различных областях электроники. С. Н. Какурин начал разрабатывать телевизионную систему с дисками Нипкова (механическая развертка), М. А. Бонч-Бруевич - с панелью коммутируемых фотоэлементов в передающем устройстве. П. И. Лукирский и Н. Н. Семенов своими опытами с вторичной электронной эмиссией дали первотолчок ее глубокому и разностороннему изучению...

Действительно, корни электроники в нашей почве и впрямь глубоки. Еще сто лет назад - в 1888-1889 годах профессор Московского университета А. Г. Столетов, изучая внешний фотоэффект (актино-электрические явления), открыл законы фотоэлектронной эмиссии и создал первый фотоэлемент. Это ли не истоки дальновидения?

Теперь самое время поговорить о другом изобретателе иконоскопа.

Родился Семен Катаев 9 февраля 1904 года в посаде Елионка нынешней Брянской области, у Исидора Петровича и Пелагеи Алексеевны, мещан среднего достатка. Мать - домохозяйка из крестьян - умерла, когда Сене исполнилось десять лет. Отец рано пошел в "люди". Уже взрослым научился читать и писать.

Одни из первых телевизоров. Политехнический музей в Москве

В 1909 году Катаевы, гонимые нуждой, переехали из Елионки в поселок Сулин (Донбасс). Кто-то соблазнил их пусть не "длинным рублем", но хотя бы просто "твердым заработком" на местном чугунолитейном заводе. Увы, и там, не имея профессии, пришлось перебиваться с хлеба на квас. Вскоре перекочевали в станицу Великокняжескую (ныне город Пролетарск Ростовской области), куда их не раз приглашали родичи из казаков. Здесь, в краю степных черноземов и тучных нив, с пропитанием стало полегче.

В те годы, когда Владимир Зворыкин с дипломом Петербургского технологического института оттачивал свою инженерную оснастку в парижском Коллеж де Франс, Сеня Катаев посещал церковноприходскую школу и даже во сне не грезил о высшем образовании - не по Сеньке шапка. Тешил себя, правда, робкой надеждой окончить еще и реальное училище. Слезно упрашивал отца, едва не в ногах валялся и - о радость! - вымолил дозволение. Был отдан туда в четвертый класс, но занимался всего полгода. После этого был пристроен в мальчики к купцу. Приносил из лавки ежемесячно рубля три - худо ли, бедно, а все же подспорье в доме, где каждая копейка на учете.

Революция всколыхнула всю страну. Советская власть на Северном Кавказе укреплялась долго и трудно. Драться с белогвардейцами ушел и старший брат Семена Платон. Остававшиеся в Великокняжеской Катаевы хлебнули лиха в ту тревожную и голодную пору. Сеня в -1920 годах служил по малолетству на мирном фронте - в магазине Общества потребителей. Исидор Петрович был ночным сторожем. Семья едва сводила концы с концами. Но не теряла веры в скорые перемены к лучшему.

Переломным в судьбе паренька стало его сближение с комсомольцами, утверждавшими в станице советскую новь. Секретарь местной ячейки, приглядевшись к упорному, читающему все подряд Семену, предложил ему учиться, написал рекомендацию...

Паренек был на седьмом небе от радости. Поделился ею с отцом. Тот благословил сына, пожелал всяческих успехов в учебе, наказал быть усердным, не связываться со всякими там вертопрахами и сорвиголовами, которых нынче в большом городе столько, что хоть пруд пруди...

До Ростова-на-Дону отсюда двести верст, вроде бы недалеко. Но ведь шел 1920 года. А тогда железная дорога не баловала пассажиров удобствами. Даже срочные грузы, которым отдавалось предпочтение, перебрасывались по ней отнюдь не беспрепятственно: то нет угля для паровоза, то полотно с рельсами не в порядке, то заторы на путях и разъездах. Где уж тут соблюдать расписание! К тому же составы катили обычно мимо маленькой станции не останавливаясь, лишь замедляя движение. В один из них (товарный), когда тот притормозил, прыгнул на ходу вместе с другими безбилетниками и Семен. Ехал зайцем на подножке, на крыше вагона, то изнывая от зноя под августовским солнцем Юга, то ежась от пронизывающего встречного ветерка, глотая степную пыль и паровозный дым. В Ростов прибыл чумазый, как кочегар. Отложив баню "на потом", сразу же побежал отмываться на Дон.

В ростовских учреждениях, куда должен был обратиться Семен Катаев, царила суета: служащие и посетители бесперечь сновали по коридорам от одних дверей к другим. Но при всей суматошности с ним, тощим юнцом в обтерханной одежонке, знакомились и беседовали внимательно, заинтересованно, деловито. Говорили об уроках борьбы с белогвардейцами и интервентами. О кольце сплошь враждебного окружения: Республика Советов - осажденная крепость. И ослаблять нашу обороноспособность никак нельзя. Для ее упрочения нужны квалифицированные кадры. Таким специалистом мог бы стать и товарищ Катаев. Если он не против, его командируют в Москву, в ГУВУЗ - Главное управление военно-учебных заведений, где он окончательно определит свой выбор: кем быть.

Семен не возражал. И вскоре сидел на своей полке в спальном вагоне пассажирского поезда, который шел в столицу. Приехав в Москву, сразу же явился в ГУВУЗ. Был поселен в общежитии и потом направлен на двухгодичные военно-хозяйственные курсы. Начал заниматься с обычным своим прилежанием, но... В конце 1920 года, когда Красная Армия сбросила в море полчища Врангеля, курсы расформировали.

Юношу демобилизовали, сняли с довольствия. Из общежития, правда, не выдворили, но все равно он почувствовал себя как бы повисшим между небом и землей. Ко всему прочему где-то подцепил еще и малярию, мучившую частыми приступами. Опешив от такого невезения, он силой воли сохранял присутствие духа и не расставался с мечтами об учебе.

Как быть дальше? Хорошо бы, конечно, поступить на рабфак. Но для этого требуется рекомендация твоего предприятия или учреждения. То есть нужно иметь работу. А найти ее непросто. К ее искателям в городе добавляются все новые отходники из бедствующих деревень, а также вчерашние бойцы, которые возвращаются из армии по?ле гражданской войны. Над Москвой, как и над страной, маячит призрак безработицы. Замкнутый круг?

"Мы, студенты 20-х годов, не были избалованы достатком материальных да и духовных благ, которыми обеспечены молодые люди сегодня... Понимаю: иное время - иное отношение к любым проблемам, даже тем, которые моему поколению показались бы пустяковыми. Но вспоминаю наш подход к ним: не унывать, не плакаться, а преодолевать..."

С. Катаев, из интервью для редакции серии "Открытия и судьбы".

Семен Катаев идет в Московский комитет комсомола. Объясняет все как есть: здоровье подкузьмило, вот и споткнулся на полдороге. Встречает живое участие. Сотрудники МК без долгих разговоров берут парня к себе, в отдел учета. Бывший завкультпросветом станичной ячейки становится статистиком столичной организации. Корпит над картотекой, днюя здесь и ночуя, ложась спать на диване в кабинете. Приметив это, товарищи обеспокоенно выспрашивают: почему? Неужели у Семена нет другой крыши над головой? Отвечает шутливо, но не очень-то весело: была, да сплыла. Чужой он там, и койка его уже не пустует. Что делать? Его размещают в общежитии партии и комсомола. В комнате четверо, особо не разгуляешься, но придется потесниться ради пятого.

Катаев - частый гость библиотеки. Много читает, занимается самообразованием. Увлекается электротехникой. Ради нее посещает вечером курсы подготовки в вуз. И вот однажды на их основе возникает рабфак. На него зачисляют и Семена, у которого есть теперь для этого все необходимое, включая направление, полученное в МК комсомола. В 1922 году он уже принят на электротехнический факультет МВТУ.

Ну что, теперь впору облегченно вздохнуть и без особых проблем начать движение вперед? Как сказать. Забот по-прежнему хоть отбавляй. Больше всего досаждают хвори и недомогания (из-за них придется пропустить потом целый год учебы, чтобы всерьез взяться за лечение). Не позволяет забыть о себе туберкулез, обнаруженный по приезде в Москву. Парень покашливает, бережет себя от сквозняков, от всяческих переохлаждений. Иногда его треплет лихорадка: малярийная зараза тоже прилипчива. В 18 лет - золотая пора расцвета для здорового организма - Семен выглядит неважно: желтое лицо, кожа да кости, стариковская зябкость. Врачи советуют: надо бы улучшить питание. Да, хорошо бы, но как?

У Зворыкина в Америке материальные условия куда благоприятней для творчества. А духовная атмосфера? "Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? - пишет друзьям в СССР с Запада Сергей Есенин во время своего зарубежного путешествия (1922-1923 годы). - Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начхать: самое высшее - мюзик-холл... Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод... Зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину".

"...Инженер должен быть прежде всего творцом конструкций и технологий... Главное для инженера - самому непосредственно участвовать в создании и совершенствовании конструкций и технологий... А это предполагает природные склонности, ум особого склада".

С. Катаев

Катаеву подобная "сладкая жизнь" незнакома вовсе. Зато в подлинно человеческих устремлениях, прежде всего творческих, он начинает обретать желанный простор. Еще студентом придумывает усилитель всех частот, некоторые другие новшества. С первых месяцев в МВТУ организует и возглавляет электротехнический кружок, где раскрываются дарования таких будущих ученых, как В. А. Котельников (с 1954 года - директор Института радиотехники и электроники АН СССР, с 1970-го - вице- президент АН СССР). Для Семена это, помимо всего прочего, комсомольское поручение, которое он, однако, не называет "нагрузкой". Если дело по душе, разве оно тягостно для человека?

С. И. Катаев в 30-е годы XX в. (Публикуется впервые)

Что касается телевидения, то им Катаев увлекается приблизительно с 1926-1927 годов. Самостоятельно штудирует соответствующую литературу. И рано или поздно не может не присоединиться к мнению Розинга: "В отношении катодной телескопии предсказания являются несравненно более благоприятными, чем в отношении механической", - подчеркивает тот в статье "Электрическое дальновидение" ("Научное слово" № 8/1928).

Правда, электронные системы дальновидения в ту пору еще весьма несовершенны. Кое-кто полагает, что они "лишены будущего". Что ж, их создание тогда еще очень сложно технически, однако механическая телескопия - путь в тупик.

Размышляя об этом, Семен Катаев часто говорит и нередко спорит об этом со своими однокашниками и с преподавателями МВТУ, с сотрудниками Всесоюзного электротехнического института (ВЭИ), где проходит практику и ведет самостоятельные изыскания в качестве стажера.

В 1929 году, когда Зворыкина переманивают из "Вестингауз электрик" в Американскую радиокорпорацию, Катаев получает диплом инженера-электрика по радиоспециальности и поступает на работу в ВЭИ, где уже давно слывет своим человеком. Здесь занимается исследованиями под руководством своего учителя - известного советского радиофизика Б. А. Введенского.

Быстро выдвинуться в первые ряды крупнейших изобретателей-телевизионщиков Катаеву помогают не только личные его достоинства - природная одаренность, жадная любознательность, огромная работоспособность. Чтобы эти добрые семена проросли и принесли свои плоды, нужны благоприятные внешние условия. Конечно, студенческую жизнь Катаева не назовешь безоблачной, но ее итоги вопреки всем невзгодам отрадны. У него хорошая теоретическая вооруженность, отточенные навыки конструирования, великолепная школа МВТУ и ВЭИ.

В 1929 году сотрудник ВЭИ Ю. С. Волков делает патентную заявку на "Устройство для электрической телескопии в натуральных цветах" (воспроизводимых последовательно с помощью электронно-лучевой трубки и складывающихся на экране в естественную многокрасочную картину). С. И. Катаев пока только присматривается к подобным идеям, выделяя среди них самые многообещающие, подкрепляя свои доводы строгими расчетами. Что же показывает анализ?

Гораздо лучше обеспечивалось оно в трубке А. П. Константинова (Ленинградский электрофизический институт). Александр Павлович (кстати, он в 1923 году окончил тот самый Технологический институт, выпускником которого на 11 лет раньше стал В. К. Зворыкин) предложил ее в 1930 году. Однако и у нее имелись свои изъяны, из-за которых она осталась чертежом на бумаге...

Таковы лишь некоторые из подступов к той крепости, которую сумели взять Катаев и чуть позже Зворыкин. "Первая передающая трубка, в которой оказалось возможным практически использовать эффект накопления зарядов, была изобретена в 1931 году во Всесоюзном электротехническом институте им. Ленина С. И. Катаевым", - пишет П. К. Горохов в статье "К истории изобретения иконоскопа" ("Техника кино и телевидения" № 3/1962).

Когда Катаев взбирался на эту вершину, ему и невдомек было, что к ней же одновременно и независимо по другому склону за тридевять земель отсюда карабкается Зворыкин. У каждого своя тропа, неведомая другому, по-своему крутая и извилистая, неодинаковая, но ведущая по сути к той же цели. Ничего удивительного: бывает! Притом нередко.

Через четверть века - в 1956 году академик И. В. Курчатов выступит в Харуэлле, атомном центре Англии, с докладом о советских работах по "термояду" - управляемому термоядерному синтезу, затронув тему, напрочь "закрытую" до того на Западе и на Востоке. Западная печать зашумит: "Россия намного опередила Англию и, вероятно, Америку в стремлении поставить энергию водородной бомбы на службу промышленности". "Русские закончили эксперименты, которые в Харуэлле только еще планируются... Курчатов привел все подробности используемых методов, иллюстрируя это цифрами и формулами, которые считались бы абсолютно секретными в Англии или Соединенных Штатах". И так далее.

Не меньше изумит широкого читателя "потрясающее совпадение": окутанные непроницаемой завесой поиски в разных странах обернулись близкими и подчас одинаковыми решениями! А ученые спокойно растолкуют: ничего сверхъестественного, все закономерно - идеи носятся в воздухе!

Так и с иконоскопом: советская и американская его разновидности похожи, будто две капли воды. Их почти одновременное появление тоже не в диковинку. Нечто подобное случалось и раньше (из-за чего порой даже вспыхивали споры о приоритете).

Катаев вместе с возглавляемыми им сотрудниками ВЭИ осенью 1931 года начинает облекать свою схему в плоть из металла, слюды и стекла. Первое изображение при помощи своей трубки с разверткой на несколько десятков строк передает в 1931 году. Весной получает авторское свидетельство на свое изобретение. А летом впервые встречается со Зворыкиным, приехавшим в СССР.

Авторское свидетельство С. И. Катаева. Заявка от 24 сентября 1931 г

Авторское свидетельство С. И. Катаева. Заявка от 24 сентября 1931 г

14 августа Владимир Кузьмич читает лекцию в Научно-техническом обществе электриков в Ленинграде (ее стенограмма выпускается затем отдельной брошюрой: В. К. Зворыкин. Телевидение при помощи катодных трубок. М., Энергоиздат, 1933). Свое выступление в городе на Неве, а затем и в столице (в Доме ученых) гость предваряет словами скорби: 20 апреля 1933 года умер Б. Л. Розинг...

В декабре в Москве проходит II Всесоюзная конференция по телевидению (первая состоялась в декабре 1931 года в Ленинграде). Обсуждаются итоги, виды на будущее. Наибольшее внимание уделяется электронным системам, постепенно вытесняющим механические: идеи Розинга торжествуют. Этот поворот должна лучше учитывать учрежденная в 1930 году Комиссия по координации работ в области телевидения. Чтобы вести их еще успешнее, нужен новый крупный центр (в 1935 году откроется Всесоюзный научно-исследовательский институт телевидения в Ленинграде).

С. И. Катаев в 1937 г. (Публикуется впервые)

В 1933 году издан сборник "Материалы и вопросы техники реконструкции электрической связи и развития электронной промышленности во 2-й пятилетке". Одна из статей посвящена трубке Катаева. Автор публикации - сам Семен Исидорович. Он пишет в ней не столько о своем, сколько о нашем, советском достижении, одном из многих наших завоеваний на важном направлении инженерного творчества на благо людям.

Иконоскоп совершенствуется. Резко поднять его чувствительность помогает предложенный Катаевым перенос "электронного изображения" с проводящего фотокатода на диэлектрик (авторское свидетельство за 30 сентября 1933 года с приоритетом от 20 февраля 1932 года). И появляется супериконоскоп, созданный в 1933 году П. В. Шмаковым и П. В. Тимофеевым (ВЭИ).

Уровень таких изобретений у нас не ниже, если не выше, чем в Америке, в чем-то мы явно впереди. Но, увы, позади с хозяйственным их освоением. Конечно, на то есть свои причины. Давно ли у нас преодолена разруха? Давно ли у нас началась индустриализация страны?

Внедрение новшеств в производство за океаном идет быстрее, чем у нас. А если они еще сулят верную и скорую прибыль, как зворыкинские, их гонят на рынок "зеленой улицей". И вот именно Зворыкин и его сотрудники в Соединенных Штатах создают в 1933-1935 годах первую в мире систему вещательного телевидения, основы которой перенимаются затем другими государствами.

"У нас есть все необходимое для того, чтобы резко увеличить среди наших инженеров долю настоящих исследователей, новаторов, первопроходцев... умножить их вклад в мировую сокровищницу "остроумных решений".

С. Катаев

В 1936 году Катаев едет на несколько месяцев в США, где участвует в обмене опытом и в изучении вопроса о закупках оборудования для наших заводов, выпускающих электронные приборы. Посещает лаборатории Американской радиокорпорации. Неоднократно встречается со Зворыкиным. Преподносит ему свою только что вышедшую книгу "Электронно-лучевые телевизионные трубки" (М., Связьиздат, 1936).

В 1940 году появляются два капитальных труда: в СССР - "Основы телевидения" под редакцией С. И. Катаева, в США - "Телевидение" В. К. Зворыкина и Дж. Мортона.

Первомайская улица Мурома. Добротный каменный особняк в зеленом обрамлении, откуда видна серебристая полоска Оки. Так выглядит летом историко-художественный музей. Он относится к числу местных достопримечательностей, о которых пишут в путеводителях. "Растянув по горизонтали мезонин до углов здания, превратив таким образом двухэтажный дом в сильно растянутый по горизонтали трехэтажный корпус, оставив пилястры только во втором и третьем этажах, вынеся, наконец, фронтон над этими пилястрами, архитектор зворыкинского дома получил нечто похожее на доходный дом в стиле классицизирующего модерна, - читаем в книге Г. К. Вагнера и С. В. Чугунова "По Оке от Коломны до Мурома" (М.: Искусство, 1980). - Таких домов немало в Москве, и их никак нельзя сравнить с дворцами. Может быть, по масштабам Мурома дом Зворыкина выглядел дворцом, да и то скорее по размерам, но не по архитектуре".тттт

В одной из комнат - памятный уголок В. К. Зворыкина. Здесь вам могут подробно и увлекательно рассказать о жизни и деятельности своего знаменитого земляка. О его родителях, которые подобно многим богатеям купеческого сословия старались оставить добрую память о себе пожертвованиями на украшение и благоустройство города. О старшем брате В. К. Зворыкина Николае Кузьмиче, известном советском инженере, строителе плотин и мостов. О сестрах Вере, Надежде, Анне, Марье и Антонине. Первая умерла молодой еще во время революции, вторая стала домохозяйкой, последние три получили естественнонаучное образование и занимались работой по специальности. Анна Кузьминична была биологом, Марья Кузьминична - хирургом, Антонина Кузьминична - детским врачом. Все Зворыкины, кроме Владимира Кузьмича, остались в своей стране и верой и правдой служили своему народу.

Что до В. К. Зворыкина, то его судьба не поддается упрощенно-прямолинейной оценке, и у нас к нему поневоле неоднозначное, несколько даже двойственное отношение. Да, великий инженер и изобретатель русского происхождения, да, любил свою Отчизну, но ведь покинул же ее навсегда! Более того, стал гражданином США. Приезжая в Советский Союз, получал предложения вернуться на Родину. Обдумывал их, но принять так и не решился.

Впрочем, долго нелегко было определить со всей четкостью наше отношение и к таким ученым, тоже оказавшимся на чужбине и застрявшим там навсегда, как Степан Прокофьевич Тимошенко или Илья Романович Пригожин, которые при всем при том избраны иностранными членами АН СССР (первый - в 1928 году, второй - в 1982-м). Или к таким выходцам из России, как писатель Иван Бунин, художник Илья Репин, певец Федор Шаляпин, композитор Сергей Рахманинов, шахматист Александр Алехин... Но как бы там ни было, можем ли мы не гордиться такими сынами нашего народа?

"Русская послереволюционная эмиграция - это целый неисследованный материк, - читаем в новом издании ТАСС и Союза журналистов СССР "Эхо планеты" (№ 7/1988). - Настало время отбросить пренебрежительное отношение к нашим братьям и сестрам, волею судеб оказавшимся за рубежом, и воздать им должное за их неоценимый вклад в мировую сокровищницу культуры. Часто в сложнейших условиях они продолжали творить, несли на Запад русскую культуру, русские традиции".

"Знание и опыт, приобретенные в одной области человеческой деятельности, могут успешно влиять на процесс в других областях... При активном общении этих областей (например, техники, связи, транспорта и производства) взаимообогащение происходит очень быстро...

В. Зворыкин, из статьи "Медицина, биология и техника".

- Жизнь В. К. Зворыкина была насыщена многотрудными усилиями и крупными творческими достижениями на благо человечеству, - подчеркивает профессор С. В. Новаковский. - Ему принадлежат свыше ста патентов и более 80 фундаментальных публикаций. Нельзя не добавить: в отличие от многих других эмигрантов он всегда был безупречно лоялен по отношению к Стране Советов. Мало того, стремился всячески содействовать ей в меру своих возможностей. Это хорошо почувствовали мы, советские специалисты, работавшие в 1946-1948 годах в США, где занимались окончательными расчетами по ленд-лизу, закупками электронного оборудования и изучением опыта американского телевидения. Владимир Кузьмич с готовностью помогал нам во всем, будь то знакомство с лабораториями и работами Американской радиокорпорации или заключение выгодных для нас контрактов. Он и его дела, его заслуги перед нашей страной достойны благодарной памяти...

В. К. Зворыкин в 60-е годы. (Публикуется впервые)

Действительно, давно пора воздать ему должное. У нас он сподобился пока лишь чести попасть в пару справочных изданий, где ему посвящены куцые информации (в БСЭ - менее 40 строк), если не считать статью (видимо, единственную) в "Технике кино и телевидения". Между тем в США он герой довольно больших произведений, прославляющих его взахлеб и нередко чересчур проамериканских, страдающих, как мы уже убедились, вольными или невольными неточностями, несообразностями и даже антисоветской предвзятостью. Но чем уродливее отражается истина в таких кривых зеркалах, тем громче вопиет она, требуя от нас своего очищения от искажений. Нам нужны правдивые, более или менее полные, научно строгие и в то же время доступные широкому читателю сведения о жизни и деятельности Зворыкина.

С. И. Катаев 1989 г. (Публикуется впервые)

Но еще более нелепо и нетерпимо невнимание наших популяризаторов к таким советским ученым, как С. И. Катаев. Он и его научно-технические достижения упорно замалчиваются на Западе. Там это неудивительно. Но у нас?! Дико, немыслимо, но, увы, верно: в нашей печати до сих пор нет сколь-либо подробной биографии Катаева. О профессоре П. В. Шмакове еще при жизни его написана целая повесть. О профессоре А..П. Константинове - неплохая статья в журнале "Радиотехника" (№ 5/1971). Это прекрасно.

Но разве не скверно, что профессор С. И. Катаев да и некоторые другие наши выдающиеся телевизионщики мало кому известны в своей стране? Мы справедливо негодуем, когда их имена "опускает" тот или иной зарубежный автор там, где не упомянуть их просто бессовестно. Но почему бы нам не возмутиться собственной виной по отношению к ним?

"Самая грубая ложь выражается часто умолчанием", - говорил английский писатель Роберт Л. Стивенсон. Эти крылатые слова - прямой укор многим западным сочинителям. Но и нам самим нелишне покаяться в том же грехе.