корень жизни

Среди сопок восточной Маньчжурии, в окружении дремучих, непроходимых лесов, испокон веков жили два враждовавших между собой рода: Си Лянь и Лян Серл. Первый, по преданию, вел начало от могучего и справедливого царя зверей и лесов - тигра, вто­рой - от хищной и коварной красавицы рыси. Кто знает, как долго бы затянулась и чем кончилась исконная их вражда, не родись одновременно в каждом роде по мальчику.

Наступило долгожданное примирение. Малыши, на радость родителям, подружились, охотно играли друг с другом, и ничего не омрачало их счастливого дет­ства.

Плотный приземистый крепыш из первого рода, будто и впрямь унаследовавший свойства древнего предка - тигра, вырос сильным, смелым, великодуш­ным. Казалось, ладная, крепко сбитая фигура Жень Шеня вросла в землю, как бы оправдывая его имя («жень шень» - «человек-корень»). Не могли нара­доваться и родители второго юноши, красавца Сон Ши-хо. Правда, ослепленные красотой сына, они лег­ко прощали ему все пороки: необузданное честолю­бие, эгоизм и жажду власти.

Но вот на их край обрушилось страшное чудови­ще - Желтый дракон. Близость опасности сплотила всех. Лишь Сон Ши-хо оказался в лагере врага.

Долгой и жестокой была схватка. С непреклонной решимостью победить или умереть дрался Жень Шень.

Не знавший ранее поражений Дракон был повержен наземь. У ног победителя ползал, моля о пощаде, и смертельно раненный предатель Сон Ши-хо.

Бросив тяжелое оружие на землю, смотрел па ли­кующих соотечественников Жень Шень. И вдруг - страшный удар в спину. Это подлый Сон Ши-хо, собрав последние силы, насмерть сразил победителя.

На самой высокой сопке хоронили героя. А когда убитые горем люди возвращались домой, на месте гибели Жень Шеня выросло невиданное дотоле ра­стение. Старейшина рода преклонил колена и сказал:

- Из крови нашего избавителя выросла эта трава. Пусть же носит она его славное имя.

С тех пор и пошла по земле слава чудодействен­ного растения женьшеня.

В другом варианте этой поэтической легенды фи­гурирует еще одно лицо - красавица Ляо. Полюбив красивого и жестокого предводителя банды хунхузов Сон Ши-хо, взятого в плен ее братом Жень Шенем, она тайно освобождает его из заключения и бежит из дому. Жень Шень бросается в погоню и, настигнув беглецов, вступает в поединок с Сон Ши-хо. Когда он нанес предводителю хунхузов сильный удар, Ляо, ук­рывшаяся в кустах, вскрикнула. Услышав голос се­стры, Жень Шень оглянулся, и, воспользовавшись этим, Сон Ши-хо, сам уже смертельно раненный, вон­зил из последних сил меч в спину противника. Горько оплакивала красавица Ляо брата и возлюбленного. И там, где падали ее слезы, выросли первые растения женьшеня.

Много еще легенд создал китайский народ о жень­шене. В одной из них рассказывается, что, спасаясь от людей, женьшень наплодил великое множество себе подобных растений-двойников, которых китайцы называют «панцуй». И чем крупнее их размеры, чем больше напоминают формой своего корня фигуру чело­века, тем ближе они к настоящему женьшеню. А чем ближе панцуй к настоящему женьшеню, утверждает легенда, тем больше в нем целебной силы. Естествен­но, что такой корень и ценится дороже. Да и сам женьшень обладает способностью превращаться в человека, принимать облик любого животного, любой птицы и даже камня. Поэтому-то и обнаружить ра­стение очень трудно...

Жизнетворная сила женьшеня

Такое поверье подслушал на Дальнем Востоке знаменитый русский ученый и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.

О том, как велика была с незапамятных времен вера в жизнетворную силу женьшеня, свидетельствуют имена, которыми наградил его народ: чудо света, дар бессмертия, божественная трава, соль земли, корень жизни...

Еще 4000 лет назад женьшень занял видное место в народной медицине Востока. Китайские лекари рекомендовали его при многих болезнях, а старикам - как «эликсир молодости», якобы способный сообщить их телу «нежность розовой кожи девушки». «Исце­ляющее действие сказочного растения скажется не­медленно и в тех случаях, когда настой его корней отведает человек, уже впавший в предсмертное за­бытье», - говорится в одной из древних фармакопеи.

Для изучения чудесных качеств женьшеня прибе­гали иногда к весьма своеобразным методам. По рас­сказу жившего в XI веке врача Су Суна двум равноцепным по выносливости пешеходам предлагали бы­стро пройти расстояние в 3 или 5 километров. Один из них держал при этом во рту кусок оцениваемого кор­ня. Если этот пешеход приходил к финишу бодрым, а второй уставшим, то специальный консилиум автори­тетных лекарей давал соответствующее заключение о достоинствах испытываемого корня.

С давних пор женьшень завоевал признание и в тибетской медицине: «опеку» над ним немедленно взяли высшие духовные лица - ламы, лично занимавшиеся врачеванием. К началу X века о женьшене уже хорошо знают и в Средней Азии, а великий Ави­ценна подробно описывает его в своем уникальном «Каноне лечебной науки».

(Кстати, современная библиография насчитывает не менее полутора тысяч работ о женьшене.)

Необыкновенная его популярность дорого обходи­лась простым людям. Он стал причиной многих стра­даний и даже трагедий. Ради него шли на преступ­ления, не останавливались перед убийствами, нередко из-за него возникали даже войны. Не удивительно, что китайская аристократия во главе с императорским двором постарались целиком подчинить себе про­мысел женьшеня. В 1709 году император Кань-хи ввел абсолютную монополию. Как поиски, так и заготовка целебного корня были строго регламентированы,

Сборщики, получившие разрешение императора, отправлялись в тайгу под усиленной охраной. Только на опушке леса каждому определяли место поисков и время на них (на этот срок была рассчитана и вы­даваемая пища). По возвращении из тайги каждого сборщика встречали в условленном месте чиновники, придирчиво учитывали весь сбор, тщательно проверяли, не утаен ли хотя бы корешок. Только после этого разрешалось идти к императорскому дворцу. Пересе­кая Великую китайскую стену, сборщик платил осо­бый налог за собранные корни, а, прибыв во дворец, получал за свой труд самое мизерное вознаграж­дение.

За нарушение многочисленных правил его снижали, а то и не выплачивали вовсе. Нередко сборщик подвергался и более суровым наказаниям. К нарушениям относились, например, неточное соблюдение срока пребывания в тайге, самое незначительное отклонение от предписанного района поисков или маршрута следования во дворец, малейшее повреждение корней. Но самая жестокая кара - за подлог. Сборщики пытались порой соединить невзначай сломанные корни с помощью скрытой внутри палочки, утяжелить (ценность корней определялась их весом) за счет вдав­ленных в мякоть и тщательно замаскированных свинцовых дробинок, подменить дикие корни ис­кусственно выращенными на плантации. Однако опытных приемщиков почти невозможно было про­вести...

Но вот женьшень принят и оценен. По специальной шкале корни, отнесенные к четырем первым и самым высоким разрядам, сразу же переходят в собствен­ность императора. Менее ценными растениями импе­ратор «одаряет» - и то за большие деньги - при­дворную знать, самых богатых лекарей и владельцев аптек. Тем же, кто добывал целебные корни в тяже­лых изнурительных поисках, как и прочим простым людям, приобретение даже самых низких разрядов женьшеня было не по карману.

Самым бойким местом поисков женьшеня со вто­рой половины XIX века стал Уссурийский край, куда вплоть до Октябрьской революции и даже в первые годы Советской власти проникали китайцы. Око­ло 30 тысяч человек ежегодно отправлялись в тайгу и за сезон добывали примерно 4000 корней общим весом около 36 килограммов. «Надо удивляться выносливости и терпению китайцев, - писал много путешествовавший по Дальнему Востоку Владимир Клавдиевич Арсеньев. - В лохмотьях, по­луголодные и истомленные, они идут без всяких до­рог, целиною... Сколько их погибло от голода и холо­да, сколько заблудилось и пропало без вести, сколько было растерзано дикими зверями! И все-таки чем больше лишений, чем больше опасностей, чем угрюмей и неприветливей горы, чем глуше тайга и чем боль­ше следов тигров, тем с большим рвением идет китаец-искатель. Он убежден, он верит, что все эти страхи только для того, чтобы напугать чело­века и отогнать его от места, где растет дорогой панцуй».

Арсеньев описывает и свойственное каждому ис­кателю очень скромное, но крайне необходимое сна­ряжение. Оно состояло из промасленного передника (для защиты одежды от постоянной росы), длинной палки для разгребания листьев и травы, деревянного браслета на левой руке и привязанной сзади барсучь­ей шкурки, которая позволяет в любое время сесть на сырую землю или влажный мох.

Дабы не заблудиться и предупредить других иска­телей о том, что это место обследовано, женьшенщик отмечал свой путь надломленными ветками или пуч­ками сухой травы и мха.

С начала июня и до первых заморозков промыш­ляли добытчики женьшеня. При этом все они были твердо уверены, что корень дается в руки только чи­стому, непорочному человеку.

После многодневных, полных лишений поисков, встретив, наконец, заветное растение, китаец-иска­тель бросал в сторону палку и, закрыв лицо руками, громко причитая, падал на землю:

- Панцуй, не уходи! Я чистый человек, душа моя свободна от грехов, сердце мое открыто, и нет у меня худых помышлений. - И, лишь выждав некоторое время, с надеждой открывал он глаза. С этой мину­ты на удивление выносливый, смелый и знающий ис­катель-следопыт превращался в настоящего исследо­вателя. Остроте его взгляда, полноте и тщательности наблюдений мог бы позавидовать бывалый геобота­ник. Вокруг находки счастливец внимательнейшим образом изучал не только все растения, но и общую топографию местности, почву, горные породы. Не за­бывал отметить и положение места по отношению к солнцу, и господствующий здесь яетер, и многое иное. Только после столь кропотливых приготовлений дохо­дила очередь и до самого женьшеня. Перед неболь­шим его стебельком, обычно не выше пояса, с оригинальными пятипалыми листьями, китаец почтительно опускался на колени, ласково заговаривая его словами молитв и заклинаний.

После этого сборщик с необычайной нежностью и осторожностью разгребал вокруг растения старые, сопревшие листья и траву, а затем, достав специаль­ную костяную палочку (панцуй-цянцзы), столь же бережно начинал откапывать корень. При этом с одина­ково кропотливой аккуратностью освобождал он и толстую его часть и отходящие от нее тоненькие моч­ки. Правда, опытный искатель, приступая к отка­пыванию корня, имеет о нем почти полное представ­ление. Ему достаточно увидеть стебель и количество листьев.

Чаще всего у женьшеня бывает три-четыре, реже пять-шесть листьев. Заветная же мечта каждого женыиеневого следопыта - отыскать растение о семи листьях. Малейшие углубления и морщинки корня внимательно изучаются искателем. Особенно его бес­покоит форма корня, которая, по древнейшим приме­там, всего важнее и играет решающую роль при оп­ределении цены: «Если божественные силы создали целебный корень по образу и подобию человека, то и форма его корня должна напоминать человеческую фигуру».

Корни женьшеня и в самом деле нередко напоми­нают маленьких человечков, особенно если искатель обладает богатым воображением.

Давно подмечена у женьшеня и необычная для других растений биологическая особенность, кстати, не совсем разгаданная и в наше время. Очень тонкий и нежный его стебель весьма чувствителен, он легко повреждается, а сам корень способен как бы впадать в длительную спячку, или, как говорили его искатели, «уходить в землю». Такая спячка наступает обычно после повреждения стебля, причиненного либо поры­вом ветра, либо упавшей веткой, либо неосторожным зверем. Оставшийся в земле корень способен «про­спать» до 20 и больше лет, а затем, видимо, с наступ­лением благоприятных условий, он как ни в чем не бывало снова трогается в рост.

Обнаружив желанное растение, женьшеневый сле­допыт не всегда сразу выкапывал свою находку. Ес­ли корень еше молодой, он обязательно оставлял его на будущее, приведя все вокруг в прежнее состояние: подсаживал на место вытоптанной травы свежую, примятую бережно поднимал, восстанавливал под­стилку из старых листьев, а стебелек молодого жень­шеня «замыкал» своеобразным замком - «панцуй соер», состоявшим из красной веревочки с монетами на концах. Достаточно было такой веревочкой обвить стебелек на высоте 25-30 сантиметров, а концы ее поместить на две деревянные рогульки по сто­ронам растения - и женьшень считался «запер­тым». Искатель уходил совершенно спокойно, зная: находку никто не тронет. «Замок» должен был также помешать хитрому растению «спрятаться в землю».

Много треволнений у женьшенщика, но зато, от­копав со всеми предосторожностями зрелый корень, тщательно спеленав его во влажный мох и уложив в специально изготовленную коробочку-«лубянку» из коры корейского кедра, сборщик становится обладате­лем целого состояния. Правда, впереди его подстере­гали и многочисленные трудности обратного пути, изощренная хитрость купцов и перекупщиков и даже опасность оказаться жертвой «охотников за охотни­ками», как звали разбойников-хунхузов, промышляв­ших на женьшеневых дорогах. Зная пути, по которым возвращались из тайги искатели женьшеня, эти «ры­цари легкой наживы» терпеливо выжидали счастлив­цев в наиболее глухих местах. Жестоко и безнаказан­но расправившись с женьшенщиками, они спешили реализовать награбленное. Ведь на восточных рынках за весовую единицу женьшеня давали в 2-3 раза больше весовых единиц золота.

«Биография» многих находок женьшеня не менее интересна, чем мрачная «биография» некоторых вы­дающихся алмазов.

Самое почетное место среди находок зеленого со­кровища занимает 200-летний корень, обнаруженный в 1905 году при строительстве Сучанской железной дороги. На месте, где был найден корень-рекордсмен, взволнованные железнодорожники соорудили станцию Фанза, напоминающую и теперь о той редкостной удаче. Найденный женьшень-долгожитель оказался и рекордсменом но весу: 600 граммов! Понятно, что и оценили его по достоинству. Во Владивостоке на женыиеневом рынке он был продан за 1800 рублей золотом, а в Шанхае его вскоре перепродали за 5000 долларов.

Как ни странно, но европейцы долго и с большим предубеждением относились к доходившим с Востока восторженным отзывам о целебном корне. Трудно им было поверить в столь фантастические возможности неказистого растения. Ведь все поступавшие в Евро­пу сведения неизменно характеризовали женьшень как почти всеисцеляющее средство. Французский священник-миссионер Жарту, например, ссылаясь на ки­тайского императора, сообщал, что «женьшень помо­гает при всякой слабости, в случаях чрезмерного те­лесного или душевного утомления или усталости; уничтожает и удаляет мокроту и скопление ее; оста­навливает рвоту, укрепляет желудок, увеличивает ап­петит и помогает пищеварению; укрепляет грудь и сердечную деятельность; уменьшает одышку; усили­вает духовную и телесную деятельность организма; ободряет настроение духа; увеличивает лимфу кро­ви; хорошо помогает против внезапных головокру­жений в жару; поправляет ослабшее зрение и продолжает поддерживать жизнь в преклонном воз­расте...»

Другой европеец, медик, сообщал из Китая, что это средство, приготавливаемое в серебряном сосуде, «проявляет целительную силу, большое благодетель­ное и безопасное действие, за немногими исключения­ми, почти в каждой болезни».

Первыми из европейцев попытались извлечь пользу из слухов об универсальном медицинском средстве голландские купцы. Учуяв возможность изрядно зара­ботать на столь обещающем товаре, они еще в 1610 году отправились в далекое и опасное путеше­ствие. Наменяв немало целебного корня, они благополучно возвратились домой, но щедрой выручки так и не получили.

Любопытно, что в России знакомство с женьшенем состоялось значительно раньше, чем в Западной Ев­ропе, и сразу же он встретил здесь благосклонный прием даже «на высшем уровне»

Европейцы не проявили особого интереса к новому товару. Разве что несколько престарелых знаменито­стей, уж очень жаждавших исцеления, а еще больше омоложения, клюнули было на столь редкую возмож­ность, однако, горько разочаровавшись в своих ожи­даниях, стали поносить «купцов-обманщиков». Неуда­чам женьшеня в Европе способствовало еще и то, что купцы, азартно спешившие побыстрее заработать, пло­хо ознакомились с правилами пользования знамени­тым корнем. В результате восточная драгоценность оказалась вовсе обесцененной в глазах европейцев, и торговцы товаром, о котором слухом полнилась земля, попросту «вылетели в трубу».

Чуть ли не на целое столетие женьшень стал в Европе объектом злых насмешек, что, впрочем, никак не мешало безудержному росту его популярности на Востоке. Там он продолжал считаться самой большой ценностью. Не было дара дороже, чем корень женьшеня. До сих пор хранится в императорском дворце в Киото большой корень женьшеня, преподнесенный некогда японскому микадо правителями Кореи. С раз­витием связей между Востоком и Западом такие подарки стали преподноситься и европейским властели­нам. Китайские императоры одаривают женьшенем французского короля Людовика XIV, при дворе кото­рого и начали впервые употреблять настойку «пентао»; получали в дар корни женьшеня короли Испании и Англии. В 1725 году китайский император послал в знак уважения римскому папе целую пачку целеб­ных корней.

Любопытно, что в России знакомство с женьшенем состоялось значительно раньше, чем в Западной Ев­ропе, и сразу же он встретил здесь благосклонный прием даже «на высшем уровне». Уже при царе Алек­сее Михайловиче он был оценен весьма высоко. Но если западноевропейские медики не без содействия купцов легко оказались в плену подчас несусветных вымыслов о женьшене, то в России представления о нем были более достоверны. Побывав во главе русско­го посольства в Китае, образованный, деловой боярин Спафария детально ознакомился с правилами употребления женьшеня и, возвратясь в 1678 году в Рос­сию, опубликовал подробное и объективное описа­ние «дорогого и все более похвального корня гинзена» (то есть женьшеня).

С тех пор при царском дворе и в богатых поместь­ях женьшень почитался и использовался как одно из самых верных лечебных средств. На запрос берлин ского придворного лекаря известный русский медик Лаврентий Блюментрост уже в 1689 году обстоятель­но сообщает о рецептуре и способах приготовления женьшеневых лекарств, а также об их употреблении.

Со временем, не без влияния Запада, при русском дворе также ослабевает интерес к женьшеню. Вскоре в стране переводятся и знатоки его применения. По­этому, когда в начале XX века китайский богдыхан прислал последнему русскому самодержцу в дар на­бор ценных корней, столь значительное по восточным обычаям подношение приняли очень холодно. Подарок даже не удостоился высочайшего внимания, а был сразу передан на «исследование» в Военно-медицинскую академию. Судьба большей части этих корней неизвестна, лишь несколько экземпляров по­пали в Ботанический музей Российской академии на­ук. Их и теперь можно увидеть в экспозициях Бота­нического музея при Ботаническом институте Акаде­мии наук СССР в Ленинграде.

Может быть, и дальше сохранялось бы в Европе предубеждение к женьшеню, если бы не сенсацион­ное известие из ... Канады. Французский миссионер Ляфито обнаружил в лесах близ Монреаля растение, которое видные ботаники признали ближайшим род­ственником восточного женьшеня. Выяснилось одно­временно, что туземцы еще с незапамятных времен используют его как универсальное лекарственное сред­ство. Только и разница была, что называли индейцы свой целебный корень не женьшенем, а гарант-оген, что означало «нога человека». Впрочем, у индейцев была и своя технология обработки растения: женьшень как бы консервировался, приобретая удивительную твердость и прозрачность. В таком состоянии он мог храниться, нисколько не теряя своих целебных ка­честв, многие годы.

Открытие женьшеня сначала в канадском Квебеке, а затем и в лесах Новой Англии и других районах Северо-Американского континента не замедлило возбу­дить настоящую горячку. Не менее азартно, чем золо­тоискатели в Клондайк, хлынули тысячи жаждущих обогащения охотников на поиски женьшеня. Они бук­вально наводнили ранее не видевшие белого человека леса.

Более чем по 200 тонн женьшеня ежегодно давали в первые годы щедрые лесные угодья Северной Аме­рики. Не беда, что не было бойкого его сбыта и в са­мой Америке и в Европе. Непрерывным потоком по­шел он во второй половине XIX века на восточные рынки. Однако хищнический промысел вскоре привел к резкому спаду, а затем и к полному истощению запа­сов американского женьшеня. К концу XIX века Аме­рика была в состоянии вывозить в Китай лишь по 35-50 килограммов корней (значительная часть ко­торых уже возделывалась на специальных планта­циях).

Пальма первенства в описании женьшеня принад­лежит, конечно же, Карлу Линнею. Однако этот ма­ститый патриарх ботаники попал из-за него впросак. Не имея достоверных образцов с Востока, ученый со­ставил его описание на основании знакомства с расте­ниями Северной Америки, считая, что они ничем не отличаются от дальневосточного вида. Только в 1830 году известный нидерландский ботаник Зибольд, изучая флору Восточной Азии, исправил ошибку Линнея.

Кстати, своим теперешним научным именем жень­шень обязан Линнею. Описывая растение, он учел его лечебную репутацию на Востоке и еще в 1753 году дал ему родовое имя Панакс (от греческих слов «пан» - «все» и «акос» - «исцеляющее» средство) и видовое - пятилистный (по количеству листочков в его сложном листе). Только в 1842 году ботаник-систематик Мейер дал азиатскому женьшеню новое, сохранившееся до сих пор видовое название: обыкно­венный.

Искателями был обнаружен и ряд других близких родичей настоящего целебного корня: женьшень япон­ский - на Японских островах, женьшень ложный - в Гималаях, женьшень трехлистный - в Северной Америке.

Наиболее значительный вклад в исследование це­лебного корня внесли русские ученые.

Первые сведения о нем добыли ученые-путеше­ственники. Но только в 1906 году русский магистр М. Я. Голявко сделал первую попытку определить хи­мическую природу женьшеня. Интересовался искус­ственным разведением женьшеня Иван Владимирович Мичурин. Между прочим, он категорически отрицал бытовавшее в то время мнение, будто «целебные си­лы женьшеня зависят от радиоактивности корня, ра­стущего на радиоактивной почве».

Однако важнейшие исследования чудо-корня проведены советскими учеными уже в наше время. В 1949 году был создан Женьшеневый комитет при Дальневосточном филиале Академии наук СССР. Ре­зультаты такой концентрации научных усилий не за­медлили сказаться. Советские ученые И. С. Андреева, И. И. Брехман, И. Ф. Беликов, И. В. Грушвицкий и другие раскрыли многие тайны издревле загадочного растения.

Научно подтверждена большая лечебная роль ле­гендарного растения и предприняты необходимые ме­ры к приумножению природных запасов и массовому культивированию его на промышленных плантациях. Тут не был забыт и многовековой народный опыт. Не­мало полезного позаимствовано и у старых опытных сборщиков.

Каждое лето отправляются в тайгу искатели жень­шеня. Но теперь они не похожи на своих давних предшественников. Другой облик, другая амуниция, дру­гие знания... Промышляют наши искатели не в одиночку, а бригадами и собирают в сезон в уссурий­ской тайге больше 100 килограммов благодат­ного корня.

Сохраняются лишь некоторые мудрые традиции былых сборщиков. Выкопав, например, найденный корень, каждый счастливец непременно здесь же должен посадить собранные на его стебле семена. Сохра­нились от прошлого возрастные названия женьшеня. Его весьма редко встречающиеся шестилистные эк­земпляры возрастом около 50 лет и теперь зовут «линие», четырехлистные, помоложе - «синие», а наибо­лее молодой, трехлистный, женьшень называют «тантазой».

Немало сборщиков обрели новую профессию, вы­ращивая ценное растение на полях специальных хо­зяйств Дальнего Востока. А женьшеню будто бы все мало внимания, которое уделяют ему люди. Уже об­живается он в ботанических садах и на опытных по­лях Украины, Белоруссии, Прибалтийских республик. Ничуть не убывает, все ширится, крепнет и звон­кая слава и благородная служба легендарного «кор­ня жизни».