"УЧАСТЬ МОЯ РЕШЕНА. Я ЖЕНЮСЬ"

Почему людей во все времена так тянуло узнать свое будущее? (Пример Цезаря вовсе не означает, что прогноз был ему безразличен, он наверняка был ему необходим, как всякому человеку, но еще больше нужно было ощущение того, что будущее формирует не таинственное нечто извне, а он сам, его воля, страсть, ум.)

Людей во все времена тянуло узнать своё будущее

И тут появляется прозаическое объяснение, не так давно выдвинутое наукой. Потребность в прогнозе - свойство всего живого, она заложена в нас на физиологическом уровне. Она необходимое требование эволюции. Каждого, кто не умел прогнозировать, эволюция безжалостно отсекала. Вероятностное прогнозирование (так называется одно из самых плодотворных направлений современной психофизиологии) - это работа мозга, в которой мы не отдаем себе отчета. Прежде чем действовать, мы без конца строим модели мира. Как протянуть руку, чтобы достать нужный предмет, как наступить ногой, чтобы не споткнуться, как перейти улицу? Это простейшие модели. Но есть модели и посложнее.

В современной жизни как будто бы все меньше ситуаций, где стоит прогнозировать ближайшее будущее: в самом деле, ушел на работу, вернется. Это так, конечно. А неприятность, а болезнь, да мало ли что! От утра к вечеру так же, как и тысячу лет назад, мы движемся на ощупь, как бы с палочкой. Стоит ли после этого удивляться нашей жажде узнать будущее: она так естественна!

Впереди у каждого из нас, особенно в ранней молодости, свои, если использовать карточную терминологию, расклады карт, свои наборы сюжетов.

Конечно, когда мы прогнозируем жизнь, мы опираемся на тот набор сюжетов, который нам дан. Мы живем в определенном историческом времени, в определенном обществе. Сколько ни мечтай в двенадцать лет о стивенсоновском острове сокровищ, мечта не сбудется: давно умер последний пират. Сколько ни готовь себя к роли великого путешественника, все равно им не станешь: давно открыто все на Земле.

Означает ли это, что, подрастая, человек не должен примерять на себя те сюжеты, которые волновали воображение поколений живших до него людей? И вот тут оказывается, что детские мечты и сухой прогноз взрослого человека неуловимо связаны между собой.

В детстве мы примеряем на себя великое множество масок. Мы еще ничего собой не представляем, и тем легче вообразить себя кем угодно. Говоря языком науки, слишком много у нас степеней свободы, наш потенциал слишком велик и слишком далек от реализации. Почему бы не стать пиратом, мушкетером, Суворовым, Пушкиным, Эйнштейном? Главное - захотеть!

Но вот начинается юность. Более четко вырисовывается этот самый потенциал. Трудно уже вообразить себя Пушкиным и Суворовым. Великим авиаконструктором легче. И великим хирургом тоже. Ушло в прошлое необозримое море степеней свободы. Зато яснее видны оставшиеся. Их тоже, если сравнивать со всей I предстоящей жизнью, много. Кто знает, кем я буду! Может, я всю жизнь буду проектировать одну-единственную деталь в самолете, а может, действительно стану знаменитым авиаконструктором. Но что бы со мной ни произошло, это будет следствием и реализацией того, что я воображал о себе в юности. Главное случилось: "дефицит информации" был восполнен. О будущем, обо мне самом, о том, кем я стану, о том, что я смогу.

...Воздушные замки нашего детства и юности обладают великой силой. Если бы не они, никто бы никогда не стал не только Эйнштейном, а просто хорошим учителем физики. Это они, столь несправедливо и психологически безграмотн осмеиваемые воздушные замки, дают нам заряд на всю жизнь (заметьте, над юношескими мечтами иронизируют обычно только те, кого придавили развалины рухнувших замков, хотя вроде бы, как однажды заметил Д. Данин, от воздушных замков развалин не остается).

Истинное вступление в жизнь, с точки зрения соотношения мечты и прогноза, - это время, когда человек осознает, какие реальные пути перед ним открыты. Когда он научается взвешивать и оценивать свое место

в обществе, свои знания, таланты, волю. Но для того, чтобы знать, что же он хочет, он должен в детстве и ранней юности страшно много пережить, проиграть в себе, нафантазировать.

Вступление в жизнь

Только после этого наступит время сознательного выбора. И тогда уже никакие прогнозы родственников и друзей не собьют с дороги. (Яд псевдопрогнозов, который вливают в юные уши близкие, действует подчас не менее разрушительно, чем знаменитые средневековые яды.) Только после этого мы перестаем ждать, что все прекрасное в этом мире должно само собой свалиться нам на голову. Только после этого, сделав первый выбор, мы начинаем действовать.

Спустя годы, зрелым человеком понимаешь, что любой выбор сделать мучительно трудно. Не потому, что колеблешься и не знаешь, как поступить. И не потому, что не хочешь. Или, наоборот, слишком хочешь. И не потому, что гложет сомнение: что-то не исполнилось из того, что должно было исполниться непременно. Даже если исполнилось все задуманное и все сверх задуманного. Все равно время от времени нас охватывает неопределенное грустное чувство тоски по несбывшемуся. Каждый из нас испытывал его хоть однажды.в жизни. Это всеобщее человеческое состояние.

В подоплеке его лежат, по-видимому, фундаментальные законы жизнедеятельности, которые только-только начинают приоткрываться науке. Несколько десятилетий назад это направление работ называли "физиологией активности", сейчас все чаще говорят о "психологии активности".

Работы эти утверждают: активность живого существа возрастает; при ситуации некоторой неопределенности. То есть мы чувствуем себя тем лучше, чем больше расходуем энергии на преодоление неясной ситуации, полная определенность атрофирует жизненную активность. Это: уровень психофизиологических рассуждений, сверхсовременный, подтверждаемый серией красивых экспериментов.

Анализируя эти проблемы на уровне философском, мы приходим к вечному вопросу о свободе воли: Психофизиология и философия хорошо дополняют друг друга.

Полная свобода в выборе - нелегкое состояние: трудно сделать конкретный выбор, если можно сделать любой. Придется просчитывать варианты, придется

остановиться на том, который, с твоей точки зрения, Х0рош. Но дать прогноз самому себе - это своими руками лишить себя дальнейших выборов, это утратить драгоценное чувство неопределенности.

Отсутствие вариантов, пожалуй, еще хуже. В сущности, ты уже только катишься по рельсам, проложенным вовсе не тобой. В XIX веке это называлось "слепая покорность судьбе".

...У Пушкина есть небольшой отрывок: "Участь моя решена, женюсь..." Герой его сделал предложение, девушке, "с которой встреча казалась мне блаженством". Два года он мечтал об этой минуте, "ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей". "Дело в том, - читаем мы дальше поразительную по непонятности в связи со всем вышесказанным фразу, - что я боялся не одного отказа. Один из моих приятелей говаривал: "Не понимаю, каким образом можно свататься, если знаешь наверное, что

не будет отказа".

Вот он, вечный парадокс: человек счастлив, он добился того, чего хотел, и... ему страшно. Вовсе не потому что очень скоро священник произнесет "невозвратимые слова". (Так написал позднее Пушкин в "Дубровском" Его пугает не невозвратимость таинства брака, он к ней стремится. Его пугает завершенность, окончательность будущей жизни. (В представлении человека XIX века куда большая, чем в нашем, нынешнем.)

Отзвук пушкинской фразы, видимо не случайный, находим у замечательного знатока эпохи Тынянова. Его роман "Смерть Вазир Мухтара" начинается так: "Еще ничего не было решено". У Пушкина герой принимает решение и страшится своего выбора. У Тынянова его герой - Александр Сергеевич Грибоедов - утешает себя тем, что еще ничего не решено, тогда как на самом деле все не просто решено, все предрешено. Его судьба литератора окончена, его загоняют в угол, ему суждено вскоре исчезнуть в буквальном смысле этого слова: в Tегеранe после резни найдут чей-то труп, приложат к нему руку со знакомым перстнем, и получится Грибоедов, великий писатель, вечная гордость России.

Два крайних психических состояния, счастливо-отчаянное и обреченно-самоутешительное. И оба трудны перед одним героем, вымышленным, хотя пушкинский отрывок считается автобиографическим, есть вы-

боры. У другого выборов не было, и он смутно догадывается об этом.

...Сюжеты, психологические коллизии первой трети XIX века (коллизии, в какой-то мере доступные маленькой группе людей: миллионы крепостных жили четко запрограммированной жизнью, в которой вообще не было места проблеме выбора).

Как меняется содержание всех этих проблем на протяжении истории? Как соседствует в психике человека вечное и преходящее?