Глава десятая ПАФОС ДИСТАНЦИИ

ГДЕ ОНИ, ВЫХОДЫ?

Историческая психология нужна для наук о человеке вообще. Это ясно. Для того чтобы, оглянувшись на наше Я психологическое прошлое, предвидеть наше психологическое будущее. Это тоже ясно. Словом, это довольно абстрактная наука. И тем не менее все мы, сами о том не подозревая, в той или иной мере, пусть по-дилетантски, но занимаемся исторической психологией.

Пафос дистанции

Все мы, в юности особенно, остро тоскуем по тому Я неопределенному чувству, которое в давнем разговоре с Добровичем называли "устройством себя во вселенной". Космический масштаб поисков себя! Как тут обойтись без истории? Если выражаться менее изысканно, Я чувство это можно, пожалуй, назвать банальными словами - жажда романтики.

Жажда романтики - это когда в нас начинает работать механизм, который можно условно назвать "пафосом дистанции". Это размышления о том, что когда-то и где-то романтика была. А у тебя ее почему-то нет. Тут сразу две дистанции. В пространстве - это где-то, это Я тяга к новизне, к таинственности, к дальним краям.

Во времени... это и есть историческая психология. ...И вот на служебном столе папка - результаты социологического эксперимента, проведенного Сибирским отделением Академии наук СССР вместе с Новосибирским университетом. Это конкурс под девизом "После школы", рассказ о том, как ребята провели первые месяцы после окончания учебы. Это школьные мечты и их первое столкновение с действительностью.

Ответ одной девочки под смешным псевдонимом "Александр Македонский". Она просто переслала социологам свою переписку с приятелем.

"У меня к тебе просьба. Срочно дай совет. Дело вот в чем. Меня всегда живо интересовали такие вопросы. Я мир. Я и окружающие. Взаимоотношения с людьми. Видишь ли, я с каждым человеком стараюсь говорить о его интересах. Сам посуди, зачем разглагольствовать о высших материях с человеком, как ты бы сказал, без интеллекта. Конечно, я понимаю, самое ценное в человеке не ум. В жизни главное человечность. Да или нет? Иногда лежу ночью, не сплю и думаю: вот уже семнадцать лет прожила. Так, кажется, много. А ничего хорошего не сделала. И встают передо мной комсомольцы двадцатых годов. Что бы они обо мне сказали? Что я мещанка, да?"

Следующее письмо, ответ на полученное: "...ты спрашиваешь, перестали ли меня мучить вопросы о житие. Наоборот, они на каждом шагу. Ты знаешь, что я придумала? Решать все сама, все свои проблемы. Решила, но голова все равно пухнет от разных мыслей. Что ждет нас, людей, в будущем? Что ждет меня? Ты ведь знаешь, я сейчас работаю на заводе, через год снова буду поступать в институт. Но не это для меня сейчас важно. Знаешь, мне кажется, я поняла одну истину: неважно, кем я стану, важно - какой".

Еще анкета. Человек тоже не поступил в институт.

"Как жить? Вставать, уходить на работу, возвращаться, есть, спать, смотреть телевизор? Нет, от такой жизни отупеешь.

Из школы мы вышли беспомощными котятами; нам составляли программу, что делать сегодня, завтра, послезавтра. В школе все было так просто и ясно. Вероятно, так бывает всегда, пока не столкнешься с жизнью.

А теперь я без конца думаю: в чем смысл жизни? Как быть? Как разобраться в себе? Все свободное время я читаю книги по истории. Вот уж чего от себя никак не ожидал: ищу исторические примеры. Может быть, это смешно? Не знаю. Меня это самого удивляет, но я пытаюсь понять людей, почему и что они выбирали, почему они часто предпочитали дороги, которые были трудны и кончались плохо".

В своих письмах-дневниках социологам ребята, размышляя о будущем, часто ссылаются на научную фантастику. Психологически это понятно. Фантастика - тот жанр, который пытается удачно или не очень перенести романтику в будущее. Чаще всего неудачно. Чаще всего - это голые манипуляции с новой техникой, с новой научной, и только научной, идеей: как осчастливить, спасти или угробить человечество? Удача книги зависит от малой малости - технической подкованности автора. Чаще всего это не литература - попытки околонаучного прогноза. А ведь мы все равно заглатываем их, мы читаем всю фантастику подряд. Мы ищем! Что? Будущее. Но когда речь идет о людях, тут уже неотразимо начинает действовать пафос дистанции.

Работа

У братьев Стругацких есть повесть "Трудно быть богом". В этой повести заключен чисто психологический секрет. Стругацкие построили ее на двойном эффекте дистанции от настоящего: герой повести благородный дон Румата из будущего. А действие происходит в прошлом, диком, свинском, страшном.

В повести совмещено то, что, собственно, и делает каждого из нас интуитивным историческим психологом. То, на что мы все беспрерывно бессознательно оглядываемся в поисках выхода, - прошлое и будущее.

...Где они, выходы? Как их искать? Выходов тьма. "Открытых выходов есть множество из тесной жизни человека", - сказал Валерий Брюсов.

Один из главных выходов - может быть, самый главный в жизни человека - творчество. Любое. Творчество- это призвание, способ самовыражения. Но при этом всегда и еще одно - крайняя точка выхода.

Есть вещи, которые от человека не зависят: способности к творчеству у всех людей разные. Есть гении, есть люди талантливые, обладающие к тому же громадным запасом психической энергии. Есть просто мы, обыкновенные люди.

Лев Толстой писал чудовищно много. Стоит посмотреть на полное академическое собрание его сочинений: девяносто томов, черных, огромных, тяжелых. Пред-; ставить себе, что это написал один человек, да еще успел воевать, учить детей, учиться до конца жизни - представить себе это невозможно. Он был гений, утешаем мы себя. Он был великий художник. Он не мог не излиться в гамлетовском понимании этого слова. Но было еще одно. Творчество было для него выходом. В поисках

внутреннего выхода он творил беспрерывно, сам с собой на бумаге решая свои вопросы.

А Лермонтов? Больше чем для кого бы то ни было из русских поэтов творчество было для него выходом из ситуации, выхода из которой, по существу, нет: политическое удушье после разгрома декабристов, невеселые обстоятельства личной жизни (военный мундир, неудачная любовь, непрезентабельная внешность).

Львы Толстые и Лермонтовы рождаются крайне редко. А что делать нам? Как утолить естественную потребность человека к, творчеству?

Все зависит, видимо, от того, что понимать под словом "творчество". Любая работа, если она приносит радость, тоже творчество. Состояние непрерывного вдохновения, вот, видимо, самое естественное, самое необходимое состояние человека.

Но творчество связано не только с вынесением себя вовне. Это и творчество самого себя, своего внутреннего мира. Вспомним письмо: "Мне кажется, я поняла великую истину: неважно, кем я стану, важно - какой".

А творчество человеческих отношений? В дружбе, в любви? Почему-то люди редко догадываются, что и любовь тоже творчество.

...Каждый из нас играет в обществе бесконечное число ролей. Но ведь можно и по-другому сказать: поскольку для человека немыслима жизнь вне коллектива, человек - одна из тех миллионов ролей, которые играет коллектив.

Есть только одно чувство, которое предполагает, что человек встает в глубоко индивидуальные отношения с коллективом.

Мы играем бесконечное число ролей

Все можно заменить. Чем заменить любовь?

Говорят - работой. Говорят - развлечениями.

Говорят - антилюбовью, то есть суррогатами любви.

Если мы постараемся определить все, что не есть любовь, останется любовь.

В одной фантастической современной новелле автор рассказывает: изобретено средство, с помощью которого люди могут пережить во сне то, что не происходит с ними наяву. И вот проводится социологический опрос и выясняется: все хотят увидеть во сне только одно - подлинную любовь. Не к знаменитой киноактрисе, не к красотке с потрясающей фигурой. Все хотят пережить то, что так легко проворонить в век торопливой деловитости. Все хотят увидеть сны о началах начал. Их героиня - девочка. Девочка не по возрасту, по внутреннему мироощущению: по бесстрашию, по готовности к чуду, по нерастраченной вере в счастье. Снятся знакомства, первые встречи, радость узнавания чужой души. Любовь превращена в сон, полностью отделена от реальности.

Писатель строит повествование с точным знанием психологии современного человека, тоскующего о чуде подлинной любви и жалеющего на это чудо времени и душевных сил.

"Все что-то делают...

Сны

А разве это не дело - складывать две жизни в одну?"

Это Михаил Пришвин. Это из его записных книжек.

О выходе, о таком, о котором пишет Пришвин (а у него этот выход был; в тех же записных книжках он записал: "В моем доме нет гвоздя, которого бы не коснулась рука любимой женщины"), в юности мечтают все. Сначала мечтают, потом, с годами, начинают о нем тосковать.

Почему же так редко это удается? Может быть, потому, что уж слишком сложный вид творчества, слишком много самопожертвования требует он? "Любовь - это все дары в костер и всегда задаром", - горько обронила Марина Цветаева.

Боязно вкладывать себя в другого задаром, без гарантии. Но это мастерские по ремонту стиральных машин дают гарантии. Жизнь их не выдает. И потому так боятся люди подлинной любви. Ведь она, ничего не гарантируя, страшно ко многому обязывает! И потому так часто разбивается она о трусость. И потому часто легче придумать возвышенные мотивы и сбежать, чем взяться нести ее бремя.

А потом впереди опустошенность, обида, что жизнь обошла в чем-то главном. А потом тоска. А потом, как выражались в далеком XVIII веке, "сонные мечтания", реализованные мечтой фантаста XX века в псевдореальность истинного переживания.

Человек, обделенный любовью, жаждет пережить ее хотя бы во сне. Человек любящий больше всего боится ее утраты. Вспомним еще раз Пришвина: "И вот ночью представилось мне, что очарование мое кончилось, я больше не люблю. Тогда я-увидел, что во мне больше ничего нет, и вся душа моя, как глубокой осенью разоренная земля: скот угнали, поля пустые, где черно, где снежок, а по снежку - следы кошек".