МЫ ИНЫЕ И МЫ ПРЕЖНИЕ

Почему мальчишкам всех времен всегда хотелось куда-то сбежать? В конце XIX века на Аляску, в Клондайк. Там золотые самородки? Там пустые снежные равнины, там человек с собакой, с ножом, ружьем - там человек в риске и преодолении себя.

А международная гонка за приоритет в открытии Северного и Южного полюсов? За ней следили все: и взрослые и дети. Хотя что такое полюс? Точка на карте, лишенная всякого смысла, кроме географического.

Туда, туда! В страну туманных бредней,
 Где обрывается последней жизни вить! 
И сердца стон, и жизни миг последний -
 Все, все отдать, но полюс победить?

(Н. Заболоцкий)

Но это только для участников экспедиций к полюсу (и для поэтов) - "и сердца стон, и жизни миг последний...". А для тех, кто шел к полюсу мысленно, "вослед"?

А беспосадочные перелеты через океаны в 30-х годах? А дрейфующие станции? А риск космоса сейчас?

Психиатр Анатолий Борисович Добрович любит поговорить о такого рода проблемах. Любит, но при этом чужд традиционной мистике, - во всяком случае, старается избегать ее при обсуждении человеческих поступков, страстей, влечений. Есть у него еще один дар, можно сказать, исчезающий в "человеке науки", - дар поглядеть на науку чуть со стороны, трезво и иронично: "Что ж, можно поговорить и поспорить можно. Но все это своего рода игра, нужная, увлекательная, но игра же! Куда от этого денешься? Жизнь человеческой души не прощупать даже самым хитроумным экспериментальным щупом. И не нужно тут новых иллюзий, рожденных

XX веком, не нужно мистики на новый лад. К чему в широком разговоре о человеке ссылаться на мифы о всемогуществе научного способа познания мира... А поговорить, что ж, это можно!"

Я рассказала Добровичу про эксперимент психолога, пожелавшего в этом повествовании остаться неизвестным. Про аэропорт. Анатолий Борисович откликнулся неожиданно агрессивно:

- А почему мы привыкли считать, что общение должно быть бездуховно? Почему мы сами сужаем то, что вы называете "предметом общения"? Почему мы считаем, что люди говорят только о низменном, житейском, обыденном? Откуда в нас столько гонора, высокомерия?

- Ну хорошо. А Амундсен, Нансен, Седов, наши мечты о путешествиях на папирусных лодках, на плотах? Конечно, я смешиваю разные вещи, но я просто пытаюсь навести вас на волнующие меня сюжеты.

- Ваши сюжеты - сложные сюжеты. Они касаются самого процесса жизни. Вернее так: они обнажают эти процессы. Помните, вы как-то говорили о молодости, которая стремится к стрессу? Я бы добавил к этому определению следующее. Я бы сказал еще, что юность стремится к получению максимума информации в той области, в которой она проводит свое исследование.

- А область исследования - жизнь? Что ж, вполне глобальная постановка вопроса.

- А вы думаете, ваших дельфинов и Северный полюс можно объяснить изолированно от всего остального? Идея проста: нормальное поддержание жизни, я имею в виду не биологическое - духовное, просто требует нового, необычайного.

- Значит, бывает сенсорный голод, голод наших чувств, и голод духовный?

- Если хотите, да. Без притока нового человек перестает чувствовать себя живым. Есть даже такое определение жизни, его дал один математик: "Жизнь - это использование информации с последующей аккумуляцией ее в организме для противостояния энтропии". Что это значит? Энтропия - хаос. Жизнь - противостояние хаосу, островок организации! За счет чего возможна организация? Только за счет постоянного самообновления. Заметьте, клетки нашего тела обновляются беспрерывно. За год сменяются все, кроме нервных. Клетки

погибают, эскиз остается. Клетки - это уровень биологический. Он свидетельствует: новизна - необходимость.

Теперь дальше. Психическая жизнь - это отражение и поддержка жизни биологической, имеется в виду план чисто эволюционный. Сначала мы, мы, которые теперь люди, были клетками. Мы располагали способами только химического взаимодействия со средой. Эволюция совершенствовала нас и продвигала вперед. Появились иные способы взаимодействия со средой, возникли органы чувств, исчезла потребность в "химическом" общении с объектом. Мы уже видели его на большом расстоянии, слышали его.

Новый эволюционный этап - психическая деятельность. Она тоже направлена на поддержание жизни. Почему бы не предположить, что ее пронизывает тот же комплекс закономерностей? Точно так же, как мы не могли бы биологически выжить, не обновляя клетки, психически мы не можем выжить без притока свежей информации.

В нас заложена мощная тенденция к продолжению жизни. И то, что делает с нами наша психика, возможно, имеет к этому отношение. Она кидает нас в разные стороны: "Испытай, попробуй, переживи". Есть такой психологический феномен - стремление к риску, стремление приблизиться к смерти. Чтобы почувствовать себя живым, надо ускользнуть от лап смерти. Чтобы ускользнуть от ее лап, надо попасть в ее лапы, а потом ускользнуть.

Оглядываясь на свои поступки, мы только разводим руками, а оказывается, нам это было нужно. На "душу" возложена задача - помогать продолжению жизни. Но если это так, то тут она действует в русле общего закона - закона обновления.

Разве все это не накладывается на общее представление о необходимости новизны? Все это имеет отношение и к Северному полюсу, и к путешествиям. Если в жизни „не хватает новизны, человек сопереживает тем, K0ky доводится ее испытывать, он "переселяется" в Тура Хейердала и плывет с ним вместе на "Ра".

- Подождите. (Сейчас я уже вступала на скользкий путь борьбы с самой собой.) Может быть, и существует некий универсальный закон. Он пронизывает все уровни нашего бытия. Но в жизни, обычной жизни мы этого совсем не осознаем. Мы боимся новизны так же, как

мы боимся стрессов. Нас тянет к стабильности. Нам хочется, чтобы все было спокойно. Уютно в доме, уютно там, где работаем. Уютно во вселенной.

- Да, это так. Но, очевидно, в психике существуют два расходящихся процесса. Процесс сознательный - уют, стабильность, сохранение равновесия - в семье, на работе, везде. И параллельный процесс в обратном направлении - поиск нового, он может разрядиться взрывом. А механизм всего этого дела - равновесие. Сверхустойчивость.

- Но тогда юность- это отсутствие баланса. Стабильность раздражает. И уют раздражает. И в бешенство приводят люди, стремящиеся к стабильности. Может быть, это и есть стресс с точки зрения баланса? Стрелка, идущая только в одном направлении?

- Не втягивайте вы меня в разговор о молодости! Там все слишком сложно. Чтобы войти в мир во всеоружии, надо страшно много преодолеть в себе. Это так трудно. Это огромный вопрос "устройство себя во вселенной", раз уж мы сегодня ведем разговор в космических терминах. Оно вызывает в юности ту напряженность, которую вы условно назвали стрессом.

...Как хейердаловская "Ра", куда-то далеко от первоначальной темы уплыл наш разговор. В океан проблем, которые каждый решает сам для себя. От одиночества к новизне. От новизны к теме бесконечного духовного самообновления: жить - это значит отказываться от старого. В этом смысле строго научны стихи Николая Заболоцкого.

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь, -
На самом деле то, что именуют мной, -
Не я один. Нас много. Я - живой.
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!

Если внешний мир не дает человеку лепить новые облики, он умирает. Сначала духовно. Потом физически.

Стало быть, человеку нужно все. И одиночество, и неодиночество, и дельфины, и Северный полюс, и трехголовые с планеты Альфа Центавра. Именно потому, что продолжение жизни - это бесконечный поиск нового, нам так хочется, чтобы все это было. С помощью

нового мы пополняем себя, мы переходим из облика в облик. И только так мы себя можем сохранить.

"Индивидуальность тела есть скорее индивидуальность огня, чем индивидуальность камня..." Это сказал Винер. Мы те же и не те же. Мы иные, и мы прежние. Чтобы быть иными, нам нужно изменяться. Чтобы быть прежними, нам тоже нужно изменяться. Чтобы изменяться и оставаться прежними, нам нужно новое,

- Нам нужно все, - вздохнули мы оба: это был долгий разговор, и трудно было связывать в нем узелки с узелками.

...Все нам нужно. Нам нужно верить, что тысячу лет назад на берегу океана сидел чумазый мальчишка и играл странной игрушкой, повозкой с колесиками. В ту минуту, когда он дотрагивался до этих колесиков, он играл с детьми, с которыми никогда не играл.

Тем самым, совсем немножко, он играл и с нами. Ведь правда? Ибо тут вступает в "игру" еще одна особенность психики, о которой мы уже говорили: "Когда на Земле неурожай, мне надо знать, что Венера шумит в пшенице".