НОВОСТИ   БИБЛИОТЕКА   УЧЁНЫЕ   ССЫЛКИ   КАРТА САЙТА   О ПРОЕКТЕ  






предыдущая главасодержаниеследующая глава

II. Куростров

"Море - наше поле".
Поморская поговорка.

Михайло Васильевич Ломоносов родился на Большом острове, расположенном на Северной Двине, прямо против Холмогор.

В этом месте Двина, раздавшись вширь от одного берега до другого верст на двенадцать, разделяется на несколько рукавов и проливов, обтекающих девять островов, словно столпившихся в одну кучку. Некоторые из них, как Жаровинец, представляют собой песчаную отмель, поросшую мелким ивняком и служащую пристанищем перелетным птицам. Другие, как Нальё-остров, - болотистую низину, испещренную мелкими ручейками и озерышками, с прекрасными заливными лугами и пожнями. Или, наконец, Куростров и Ухт-остров - холмистые, покрытые пашнями острова, пестреющие многочисленными деревеньками и погоcтами, рассыпанными по ложбинам и на предгорьях.

Двинские острова всегда были гуще населены, чем соседняя "матера земля", или нагорье. Несмотря на то, что во время ледоходов вода нередко уносит и разбивает овины и даже дома, что сами очертания островов постепенно меняются и на месте былых "угоров" - крутых берегов - образуются обрывы и отмели, двиняне охотно обосновывались на островах, где были прекрасные выгоны для скота, удобная для пашни земля, богатые рыбные ловли и открытый путь в море. Хлеб, посеянный на островах, редко побивал мороз, и посевы не страдали от губительных утренников.

Остров, где родился Ломоносов, назывался в старинных грамотах Великим. На нем разместилось несколько десятков деревень, составивших две волости - Куростровскую и Ровдогорскую.

Куростровом называлась, собственно, только средняя часть большого острова - тесное кольцо деревень, расположившихся вокруг Палишиной горы. С давних времен земля на Курострове была в большой цене, и за нее цепко держались поселившиеся здесь черносошные крестьяне. Зарились на эти земли и соседние монастыри, скупавшие небольшие полоски пахотной земли, пожни и дворища у разных лиц. Однако основная земля на Курострове все время оставалась за крестьянами. Крестьяне владели полосками пашенной земли, росчистями и угодьями в различных местах острова, на соседних островах и на материке. Морские промыслы и тони куростровцев были разбросаны по всему Белому морю и Мурманскому берегу. Компании складников владели участками, удобными для красного сёмужьего промысла. Куростровцы, помимо земледелия и скотоводства, занимались охотой и ловлей дичи в силки и капканы, что в то время называлось "пищальным" и "загубским делом", и за это платили особый оброк. А у себя дома занимались "ельничеством" (рубили лес) и "засечным делом" (смолокурением).

Над Куростровом стлался тонкий и едкий дымок. Смолокурение считалось выгодным делом. Смола составляла заметную статью русской внешней торговли. В ней нуждались и сами северяне для заливки лодок, карбасов и больших судов.

На Курострове с давних времен жили "кречатьи помытчики", населявшие особую Кречетйнскую деревню и занимавшиеся старинным промыслом - поимкой кречетов и соколов для царской охоты. Кречатьи помытчики разделялись на ватаги, которые строили или покупали на казенный счет морские суда, запасались снастями, приобретали особые кибитки для отвоза птиц в Москву. В поисках редких ловчих птиц кречатьи помытчики устремлялись в глухие леса по Мурманскому и Терскому берегу, на Камином носу и Печорской стороне. Наибольшего развития соколиная охота достигла в царствование Алексея Михайловича, когда на "государевых кречатнях" в селе Коломенском и селе Семеновском находилось до трех тысяч ловчих птиц. При Петре I и его ближайших преемниках двинские помытчики не оставляли своего промысла. В 1729 году в ответ на запрос гофмейстера А. Г. Долгорукого Архангельская губернская канцелярия извещала, что на Двине насчитывается девятнадцать дворов кречатьих помытчиков.

Кречатьи помытчики с их своеобразным промыслом и традициями были заметными людьми на Курострове в пору юности Ломоносова.

* * *

В 1779 году архангельский историк Василий Крестинин составил описание хозяйственного и бытового уклада двинских жителей на основе как своих личных наблюдений, так и тщательного изучения местных документов, в том числе семейных и имущественных актов крестьян Ровдогорской волости Вахониных-Негодяевых, сохранивших свои архивы с конца XV века. Свою книгу Крестинин назвал "Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве Двинского народа в севере". Напечатана она была в 1785 году в Петербурге.

"Сельские жители около Холмогорских волостей, - сообщает Крестинин, - в нынешнее время разделяют свои пашни, по доброте их, на цельные, полуцельные и плохие поля. Одно поле цельный земли, на котором высеивается по четверти или мера ячменя, в продаже или в оценке бывает от 30 до 35 рублев; мерное полуцельныя земли поле от 25 до 30 рублев; мерное же поле плохия земли от 15 до 20 рублев. Равным же образом и сенные покосы, или пожни, разделяются на цельные, полуцельные и плохие". Крестинин указывает, что в двинских волостях "частные деревни, состоящие из пашенной и сенокосной земли частных владельцев, обрабатываемые единою крестьянскою семьею", можно разделить на пять статей. "В первой статье считаются пашни, обсеваемые 20 или 25 мерами или получетвертями ячменя; пожни, от 600 до 800 куч производящие сена. Во второй статье пашни, обсеваемые 15 или 20 мерами ячменя; пожни, от 300 до 500 куч производящие сена. В третьей статье пашни, обсеваемые 10 и 15 мерами жита; пожни, от 150 до 300 куч производящие сена. В четвертой статье пашни, обсеваемые 5 и 10 мерами жита; пожни, от 75 до 150 куч производящие сена. В пятой статье пашни, обсеваемые 5 и 10 мерами жита; пожни, от 35 до 75 куч производящие сена".

Крестинин отмечает, что "не во всякой волости находятся частные первой статьи деревни, и в самых больших волостях оные редки. В Ровдогорской волости оных нет, на Курострове же два или три дома считаются, по владению деревень первая статьи, лучшими. Крестьяне сих двух знатных волостей, по большой части, владеют землями 3 и 4 статьи".

Сведения, сообщаемые Крестининым, имеют значение и для характеристики земельных отношений и имущественного положения двинских крестьян также и во времена Ломоносова. Мы видим, с какой медленностью изменялись эти отношения. Даже во второй половине XVIII века сделки на землю продолжают совершаться, как и в старое время. На двинских островах преобладает середняк, владелец "частной деревни" третьей и четвертой статьи. Благоприятные природные условия - удобная и плодородная земля, сочные травянистые пожни - позволяли поддерживать высокий уровень сельского хозяйства. Наличие промыслов и ремесл позволяло маломощным хозяйствам удержаться в "зеленые" (неурожайные) годы от окончательного разорения. "Мироедам" здесь не так легко было подмять под себя остальных крестьян. И мы знаем, что во времена Ломоносова на Курострове держался довольно прочно слой предприимчивых и деятельных крестьян, медленно обзаводившихся достатком и прилагавших немалые усилия к тому, чтобы его сохранить.

К числу их и принадлежал черносошный крестьянин Василий Дорофеевич Ломоносов - отец гениального помора Михаила Ломоносова.

Фамилия Ломоносовых не считается древней на Курострове, причем куростровские старожилы упорно твердят, что коренною и настоящею фамилией этого рода были Дорофеевы, а Ломоносовы это только "улисьное" прозвище одной из ветвей этой семьи. Так или иначе, среди холмогорских и архангелогородских посадских, поддерживавших отношения с Куростровом и, по-видимому, находившихся в родстве с Ломоносовыми, насчитывается немало Дорофеевых.

На Курострове был хорошо известен старый промышленник Лука Леонтьев Ломоносов, которому по ревизской скаске 1719 года было 73 года. Умер он 30 марта 1727 года, пережив двух своих сыновей, Ивана и Федора, и даже младшего внука Никиту. По свидетельству Крестинина, Василий Дорофеевич Ломоносов доводился этому Луке Ломоносову родным племянником.

Долгое время они жили вместе в деревне Мишанинской на Курострове. Деревня Мишанинская непосредственно примыкала к деревне Денисовке, или Болоту. Далее на восток шла деревня Афанасьевская, а за нею Григорьевская. Ныне все эти деревни вошли в состав села Ломоносово. В известной книге "Путешествия академика Ивана Лепехина в 1772 году", часть IV, изданной в Петербурге в 1805 году, приведена выписка из переписных книг, сообщающая следующие сведения:

В первой 1722 года переписи написаны.

Деревни Мшианинской.

 По скаске 719 года.                           Лета. 

 Лука Леонтьев сын Ломоносов.................... 73 
 У него сын Иван................................ 20 
 Его же внук Никита Федоров..................... 18 
 Василий Дорофеев сын Ломоносов................. 38 
 У него сын Михайло.............................. 7

Лука Ломоносов пользовался в своей волости уважением. В 1701 году по выбору куростровцев он становится церковным старостой. А в 1705 году мы видим его уже "двинским земским старостой", состоящим при бургомистре Василии Жеребцове1.

1 (Двинская земля была разделена в XVIII веке на три части, или "трети", - Емецкую, Околопосадскую и Низовую. "Каждая треть выбирала ежегодно земского старосту для начальства над всеми волостными сотскими своего удела; от посадов же земский староста один выбирался. Все земские старосты заседали и управляли дела вообще на Холмогорском земском дворе" (Крестинин).)

Хотя сам Лука Ломоносов и был не учён, в его семье ценилась грамотность Его внук Никита Ломоносов, воспитывавшийся с малых лет у деда, сумел получить некоторое образование и впоследствии занял скромную должность "копииста" Архангелогородской портовой таможни. В 1725 году ему удалось даже побывать в Петербурге.

Василий Дорофеевич Ломоносов родился, как можно судить по "скаске" 1719 года, в 1681 году. Никаких сведений о родителях его до сих пор не найдено. По-видимому, он рано их лишился. Он прошел трудный путь рядового промышленника, находящегося в полной зависимости у кормщика или хозяина, властно распоряжавшегося "молодшими", не считаясь ни с какими родственными отношениями. Вынужденный пробивать себе дорогу, Василий Ломоносов не имел возможности ни понатореть в грамоте, ни рано обзавестись семьей.

* * *

Жители двинских островов искони занимались морскими "звериными" и рыбными промыслами. Они ходили добывать сало морского зверя до самой Новой Земли и сидели на сёмужьих тонях, начиная от устья Двины и почти до самых Холмогор, куда добиралась крупная и сильная красная рыба. Но самым излюбленным их промыслом был тресковый промысел на далеком Мурмане.

Крестьяне объединялись для промысла трески в артели и "котляны" (объединение нескольких артелей), в которые входили как "пайщики", так и простые "покрученики" - участники артели, вносившие в нее только личный труд.

В свободной ведомости о сборах "с мирских промышленных судов" за 1706-1725 годы мы неоднократно встречаем имя Луки, а затем и Василия Ломоносовых, промышлявших на Мурмане треску. В 1710 году Лука Ломоносов упоминается по становищу Карпино вместе с тремя "сумлянцами" (то есть жителями известного в Поморье Сумского посада) - Прокопием Норкиным, Василием Дружининым и Якимом Жигаловым. У них одно судно. В 1713 году упоминается сбор "у двинянина Луки-Ломоносова с товарищи с трех судов" по становищу Щербиниха. Остальные записи относятся к Кеккурскому становищу, причем содержат указание на одно или несколько судов и упоминают кормщика или приказчика Луки Ломоносова - Ивана Малгина:

"1714. С Кеккурского становища. У двинянина Луки Ломоносова с товарищи с трех судов по 30 копеек с судна...

1722. Становища Кеккуры. У куростровца Луки Ломоносова кормщика его Ивана Малгина с одного судна 30 копеек.

1723. Становища Кеккуры. У двинянина Луки Ломоносова у прикащика его Ивана Малгина с одного судна 49 копеек...

1724. Становище в Кеккурах. У двинянина Куростровской волости у крестьянина Луки Ломоносова с трех судов 3 рубли четыре копейки..."

Упоминание нескольких судов ни в коем случае не означает, что они все принадлежали Луке Ломоносову. Они лишь записывались на его имя, как старшего в котляне. Отсутствие упоминаний о Луке Ломоносове в течение нескольких лет свидетельствует о том, что он не всегда становился во главе котляны и его судно попадало в число безыменных "товарищей". Так же обстояло дело впоследствии и с Василием Ломоносовым.

Сведения о Василии Дорофеевиче Ломоносове как о промышленнике относятся к позднему периоду его жизни, когда он уже "промысел имел на море по Мурманскому берегу и в других приморских местах для лову рыбы, трески и палтосины на своих судах, из коих в одно время имел немалой величины гукор с корабельною оснасткою". Корабельный мастер Степан Кочнев, доставивший эти сведения в 1788 году, мог помнить Василия Дорофеевича Ломоносова, только когда тот уже стал солидным и степенным человеком, одним из самых предприимчивых людей на Курострове. Ведь именно он "первый из жителей сего края состроил и по-европейски оснастил на реке Двине, под своим селением, галиот и прозвал его Чайкою" (академическая биография М. В. Ломоносова, напечатанная в 1784 году).

Постройка "новоманерных" судов на севере началась по приказу Петра Великого. 28 декабря 1714 года архангельскому вице-губернатору был послан именной указ, в котором говорилось:

"По получении сего указа объявите всем промышленникам, которые ходят на море для промыслов своих на лодьях и кочах, дабы они вместо тех судов делали морские суда, галиоты, гукоры, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для того (пока они новыми морскими судами исправятся) дается им сроку на старых ходить только два года, а по нужде три года; и по прошествии того сроку, чтоб конечно старые все перевести и для того вновь кочей и лодей делать не вели под штрафом".

В Архангельск были посланы чертежи и доставлены модели судов нового типа. Но поморы вовсе не торопились обзавестись новыми судами и продолжали строить по старинке. Указом от 11 марта 1719 года было велено "переорлить" (заклеймить) все морские старые суда - лодьи, кочи, карбасы и соймы, "и дайте на тех заорленных доходить, а вновь отнюдь не делали б, а буде кто станет делать после сего указу новыя, тех с наказанием сослать на каторгу, и суда их изрубить".

Около этого времени и построил Василий Ломоносов свое "новоманерное судно" на одной из придвинских верфей, а может быть, и у самого Баженина. Это был именно гукор с двумя мачтами, широким носом, круглою кормою и плоским днищем, как точно вспомнил Степан Кочнев, сам некогда знаменитый на всем Белом море кораблестроитель.

Вероятно, Василий Ломоносов построил свое судно не ранее 1720 года, а может быть, и позднее. Нет оснований предполагать, что он мог обойтись своими средствами. Однако помогал ли ему в этом Лука Ломоносов, пришлось ли ему прибегать к займам или у него были в этом деле своего рода "пайщики" - участники артели, мы пока не знаем.

Не знаем мы, и во что обошлась ему постройка судна. Некоторое представление об этом мы можем получить, прикинув цены, которые устанавливались на суда, приобретаемые казною у крестьян-промышленников. В 1734 году Архангельская контора над портом купила у сумского крестьянина Михалева гукор - "Андрей Стратилат" - за 400 рублей. А известный архангельский кораблестроитель Никита Крылов взялся построить на своей верфи гукор и галиот в 80 и 50 ластов1, с мачтами и прочими судовыми принадлежностями, "кроме железа, бортов и шлюпок", "гукор за 500 рублей, а галиот за 400. Размер гукора был определен в 80 футов длины, 24 - ширины и 11 - глубины, а галиота - длина 65, ширина - 18 и глубина - 9 футов2.

1 (Ласт в XVIII веке приравнивался к 120 пудам.)

2 (С. Огородников. История Архангельского порта. Спб., 1875, стр. 112.)

Но надо иметь в виду, что гукоры и галиоты, как и прежние лодьи, бывали самых различных размеров и поднимали от 1 500 до 12 000 пудов. Гукор же Василия Ломоносова был, несомненно, невелик, ибо мог служить и как промысловое и как ластовое (грузовое) судно. Как видно из приводимых ниже документов, его грузоподъемность вряд ли превышала 20-25 тонн. "Иовоманерные" крестьянские суда строились рачительно и экономно. Такой гукор должен был обойтись в несколько раз дешевле "Андрея Стратилата".

Василий Дорофеевич крепко держался за свои старые промысловые участки на Мурмане, куда отправлялся вместе "с товарищи", то-есть привычной котляной. В ведомости Кольского уезда "с мирских промышленных судов" находятся записи, относящиеся к Василию Ломоносову по становищу Кеккуры:

"1720. Куростровской волости у Василия Ломоносова с товарищи с четырех судов 80 копеек. (Число судов 4, копеек 80.)

1724. Двинского уезда, Куростровской волости у крестьянина Василия Ломоносова с товарищи с двух судов рубль одна копейка с половиною. (Судов 2; рубль 1; копейка 1 1/2.)

1725. У холмогорца Василия Ломоносова с товарищи с шести судов 6 рублей на расход 9 копеек. (Число судов 6; рублей 6; копейки 9)"2.

2 (АОГА. Фонд I, дело 1072 за 1728 год, листы 94, 132, 136.)

Устье Северной Двины. Рисунок начало XVIII века
Устье Северной Двины. Рисунок начало XVIII века

Вид города Архангельска в начале XIII века
Вид города Архангельска в начале XIII века

Характеризуя промысловую деятельность Василия Ломоносова, Степан Кочнев заметил, что он "всегда имел в том рыбном промыслу щастие". И это было верно! В нашем распоряжении имеется документ, говорящий о размерах промысловой добычи Ломоносова, хотя относящийся к довольно позднему времени. В счетной записке Архангелогородской внутренней таможни за 1732 год по книге рыбной записано:

"Куростровской волости с Василья Ломоносова с явленных привозных своего морского промысла рыб трески сухой и проданных в российский народ с цены 159 рублев 90 копеек по 10 копеек с рубля 15 рублев 99 копеек весовых с 1 225 пуд. 16 ф. (но) одной копейки с берковца. Один рубль 22 копейки 3/4, итого семнадцать рублев двадцать одна копейка три четверти.

Прибавошных один рубль семьдесят две копейки с четвертью.

Объявление платежа - Ноября 4 дня 1732 года.1"

1 (АОГА. Дело 1432 за 1732 год,, лист 116.)

Приведенные размеры улова надо признать очень большими. Для сравнения укажем, что в том же году, по данным Архангелогородской внутренней таможни, соседи Ломоносова, известные куростровские промышленники Леонтий Шубный и Егор Дудин, привезли со своих промыслов значительно меньше рыбы. Егор Дудин - 1 092 пуда, а Леонтий Шубный всего 262 пуда. Столь богатый улов был возможен, конечно, в результате работы крупной артели или даже нескольких артелей, возглавлявшихся Василием Ломоносовым.

Кроме промыслов, Василий Дорофеевич пользовался своим гукором и для "городового дела" перевоза кладей и товаров. В академической биографии М. В. Ломоносова (1784) говорится об его отце, что он "из найму возил разные запасы, казенные и частных людей". Это подтверждается и недавно найденными в Архангельском Госархиве документами. В одиннадцатой книге записной Архангелогородских привальных и отвальных и других сборов за 1734 год записано:

"17 июня. Двинского уезду, Куростровской волости у Василья Ломоносова с нагруженного с провиантом новоманерного гукора, который в отпуск в Пустозерский острог - отвальных двадцать пять копеек, на расход полкопейки, итого взято 2542.

15 сентября. У куростровца Василья Ломоносова с пришлого с моря с новоманерного гукора привальных пятьдесят копеек на расход три четверти копейки, итого взято - 50 3/4"1.

1 (АОГА. Дело за 1734 год, листы 1 и 49.)

Согласно петровскому указу 1704 года, подтвержденному 19 августа 1724 года, привальные и отвальные деньги брались только с торговых судов. Можно предположить, что Василий Ломоносов не только занимался перевозкой чужих грузов, но и прихватывал на свой вместительный гукор соль, муку и другие припасы для продажи на промыслах, как это вообще делали кормщики и судовладельцы. Об этом же, пожалуй, говорит и небольшая запись в счетной книге Архангелогородской внутренней таможни за январь 1733 года.

Под № 108 записано: "Куростровской волости с Василья Ломоносова с покупного с запискою хлебного запаса (42 писчих 1/2) цены 7 рублев 70 копеек по 5 копеек с рубля 38 копеек. Прибавошных четыре копейки".

В середине XIX века биографы М. В. Ломоносова любили расписывать окружавшую его серость и убожество деревенской жизни, а самого его представлять как сына бедного рыбака. Это было неверно. Но также неверно наметившееся в позднейших биографиях Ломоносова стремление представить его как сына очень богатого человека. В последнем издании (1947) "Жизнеописания М. В. Ломоносова", составленного профессором Б. Н. Меншуткиным, об отце Ломоносова сообщается, что он "владел несколькими судами... В то же время ему принадлежало значительное количество земли. Все это позволило Василию Дорофеевичу скопить немалые средства. Главным образом на его деньги в Курострове был выстроен храм - каменная Дмитриевская церковь" (стр. 11).

У нас нет никаких сведений о том, что Василию Ломоносову принадлежало несколько судов, да еще таких, как галиот или гукор. "Значительнее количество земли" никак не вяжется с единственной поженкой, то закладываемой, то выкупаемой за восемь рублей, как свидетельствуют дошедшие до нас купчие и закладные Ломоносовых1. По известию П. И. Челищева, относящемуся к 1791 году, усадьба, принадлежавшая Ломоносову, была весьма скромных размеров - "широтою четырнадцать" сажен, длиною сажен до сорока, со огороды". Ни о каких других земельных владениях или угодьях, принадлежавших Василию Ломоносову, мы ничего не знаем. Что же касается постройки Дмитриевской церкви, то Василий Дорофеевич действительно много хлопотал об этом и принимал участие в сборе денег, причем и сам пожертвовал в разные сроки до 18 рублей (с 1728 по 1734 год), что весьма далеко от того, что она была построена "главным образом" на деньги Ломоносова.

1 (См.: Закладные и купчие Ломоносовых. "Ломоносовский сборник". Изд. Архангельского губернского статистического комитета. Архангельск, 1911, стр. 105-107.).

Впоследствии в письме к И. И. Шувалову от 10 мая 1753 года Михаил Васильевич Ломоносов приводит слова своего отца, что он "довольство" свое "кровавым потом нажил". Привыкший выражаться всегда очень точно, Ломоносов не только употребляет слово "довольство", что означает только хороший достаток, но не забывает и прибавить "по тамошнему состоянию".

* * *

До того как Василий Ломоносов стал известным на Двине промышленником, у него долгое время не было не только своего собственного судна, но и дома. Только прочно став на ноги, Василий Ломоносов обзавелся семьей. Он женился первый раз, по тогдашним воззрениям, очень поздно, лет 27 28, на сироте дочери дьякона соседнего Николаевского Матигорского прихода - Елене Ивановне Сивковой.

Отец ее, дьякон Иван Сивков, умерший до 1708 года, был поставлен на Матигоры еще архиепископом Афанасием и владел по его распоряжению "церковною тяглою землею". Иван Сивков землю эту, разумеется, обрабатывал сам и по своему образу жизни мало чем отличался от окружавших его рядовых черносошных крестьян.

Только через несколько лет после женитьбы Василий Дорофеевич стал строить себе дом и переселился из деревни Мишанинской на Болото, как называли кучку деревень, где была и Денисовка. Рано осиротевшая Елена Сивкова не могла принести ему никакого приданого, разве только что нашила и наготовила сама. По смутному преданию, она была девушка тихая и трудолюбивая, которая помогала мужу наладить образцовое хозяйство. От нее-то и родился у Василия Дорофеевича первый и, по-видимому, единственный сын-Михайло.

Время рождения Михайлы Васильевича Ломоносова принято относить к 8 (19) ноября 1711 года, хотя подлинной записи в церковных книгах не сохранилось1. Не найдено и записи о браке Василия Дорофеевича. Но скорее всего его надо относить к 1709 году, а может быть, и к 1710.

1 ( В последнее время на основании переписных данных высказано предположение, что дату рождения М. В. Ломоносова следует относить к первым числам сентября (1-4) 1711 года. См. "Литературная газета", 18 марта 1950 )

Первые годы своей жизни Михайло Васильевич Ломоносов находился на попечении своей матери. Мальчик, несомненно, рос здоровым и смышленым. Он во многом был предоставлен самому себе и вел жизнь, общую всем его сверстникам: бегал взапуски, с ожесточением играл в бабки, а затем и в рюхи (городки), развивая ловкость и меткость зимой катался с высокого угора на салазках, летом проводил жизнь на воде, купался и копошился у весел, что в поморских местах начинают чуть ли не с пяти-шести лет, или отправлялся вместе со всеми собирать ягоды и грибы.

Василий Дорофеевич был всецело поглощен хозяйственными заботами и мало уделял внимания воспитанию сына. Это был человек тароватый и неглупый, с честным и отзывчивым сердцем. "А собою был простосовестен и к сиротам податлив, а с соседьми обходителен, только грамоте не учен", - отзывается о нем Степан Кочнев. Однако Василий Дорофеевич, несомненно, понимал значение и пользу грамоты, водил знакомство с посадскими и вообще охотно общался с людьми бывалыми и не чуждыми некоторой образованности. В доме он был строг и суров, даже грозен, как все поморы; любил порядок и послушание, был заботливый и рачительный хозяин, не чуждый новшеств и предприимчивости. На усадьбе Ломоносовых был вырыт небольшой квадратный пруд с искусственным стоком воды, перегороженным решеткой. В пруду разводили рыбу. В 1865 году этнограф П. Ефименко в наиболее глубокой части пруда нашел железную решетку, которая не допускала, чтобы сбегавшая с пригорка вода уносила с собою рыбу. По словам местных краеведов, это был "единственный образчик рыбного хозяйства в Холмогорах, после того никогда и никем не наблюдавшийся". Пруд этот имел для Василия Дорофеевича Ломоносова еще и тот смысл, что осушал довольно топкую болотину, окружавшую его усадьбу.

По своему внешнему виду дом Ломоносова, вероятно, ничем не отличался от остальных домов, разбросанных по Курострову. Это были большие, кряжистые дома, сложенные из тяжелых бревен, с очень маленькими окошками, в которых тускло мерцала лиловатая слюда. Все хозяйственные постройки плотно примыкали к самому дому и заводились с ним под одну крышу. Широкие и просторные сени отделяли жилье от скотного двора и расположенной над ним повети. К сеням вело крыльцо. Из этих сеней коленчатая или прямая лестница вела в другие, верхние сени, откуда был ход в "светлицу" и на поветь. С улицы на поветь вел широкий бревенчатый настил, или "взвоз", утвержденный на столбах. По нему можно было заехать с возом на лошади и затянуть наверх розвальни. На поветях хранили сено, хомуты, соруи, сани, рыболовные снасти. В нижней части дома держали хлебные запасы, сушеную рыбу; тут же было иногда помещение, называвшееся "паревною", где замешивали горячий корм для скота, а нередко и кухня. Иногда нижнее помещение служило лишь основанием для верхней избы, и в нем вместо окон устраивали небольшие прорезы, или "ветреницы".

Дом Ломоносовых на Курострове стоял на видном месте, несколько особняком от прочих, в глубине деревни. Мимо окон пролегала людная дорога к двум куростровским церквам, в соседние селения.

В хороший летний или осенний день стоило только выйти из дома Ломоносовых "на угор" - на высокий берег Курополки, - как перед глазами расстилалась обширная и привольная местность Справа, за сверкающей мелкими искорками гладью реки, за большой розоватой песчаной отмелью открывался высокий, словно высеченный из белого камня, холмогорский собор, построенный всего за двадцать лет до рождения Ломоносова (в 1691 году). За собором, утопая в зелени, чуть выделялись надвратная башенка архиерейского дома и старая звонница.

Расположенная напротив песчаная отмель, образовавшаяся при соединении протоков Матигорки и Курополки в Холмогорку, была похожа на длинный остроконечный клюв хищной птицы и носила издавна название Чортова Носа, а находившаяся за ней Чертищева пустошь называлась попросту пожней у Чортова Носа.

Прямо расстилалась низина Нальё-острова, перерезанная мелкими озерами, болотцами и ручейками, кишмя кишевшая крикливыми утками, задорными турухтанами, бекасами, чирками, шилохвостками, водившимися здесь в невообразимом изобилии. На этом острове у Ломоносовых были свои пожни, где, переправившись через Курополку на легком карбасе, косили сено.

За Нальё-островом, за туманной пеленой подернутых синей дымкой лесов, виднелась островерхая колоколенка Матигорской церкви - родины матери Ломоносова. Левее, если пойти потихоньку в обход куростровского холма, скоро откроется изумрудно-зеленый влажный Езов луг. Сюда по весне, едва спадет вода, собиралась на гулянье молодежь с обеих волостей - Куростровской и Ровдогорской. Дорога то спускается к деревенькам, притаившимся в разлогах, то снова забирает вверх. Деревня Кочерино расположилась на отлогом зеленом холме, который исстари прозвали Низова гора. Отсюда хорошо видна Курополка и почти вся низина Нальё-острова. А стоит подняться еще выше, к деревне Строительской, что на Пахомовой горе, так откроются взору синие извивы Ровдогорки и Быстрокурки, сливающиеся вдалеке с Большой Двиной Там за "ровдинским перевозом", всего верстах в семи от его дома, шумели колеса вавчугских пильных мельниц и гомонила верфь Бажениных.

Дорога поворачивает вокруг Палишиной горы. Не успела скрыться оставшаяся по правую руку Большая Двина, как уже видна хмурая речка Богоявлёнка, отделяющая Куростров от Ухтострова, поросшего густым сосновым бором. Вся низменная часть Курострова, спускающаяся к Богоявлёнке и тянущаяся верст на пятнадцать, носит название Юрмола. Она вся изрыта множеством ручейков и озерышек, служащих им истоком. Повсюду на "укатистых" местах куростровцы сеют рожь, ячмень, даже овес и горох, что позволяет мягкий климат придвинских островов. А на самом верху Палишиной горы небольшая еловая рощица, как бы венчающая Куростров зеленой мохнатой шапкой.

На пути в Холмогоры, уже на северо-западе Курострова, "на горбине" между двумя озерами, поодаль от цепи деревень, стоит высокий темный Ельник, словно врезанный в прозрачное северное небо. Он вытянулся в виде правильного, резко очерченного овала, всего с полверсты длиною и сажен тридцати шириною. Но в нем росли исполинские, могучие деревья, образовывавшие глухую, непроходимую чащу, в которой даже в солнечный день было совершенно темно. В давние времена Ельник стоял "о край острова", на самом берегу реки, огибавшей его с запада. Уединенный и приметный среди окружавших его отмелей и озер, Ельник казался зловещим местом: колдовская роща, где некогда находилось языческое кладбище, стоял чудский идол, совершались жертвоприношения и по ветвям были развешаны коровьи и лошадиные черепа.

Неподалеку от Ельника, напротив реки Холмогорки, за ручейком видны остатки вала, сооруженного для отражения польских шляхетских отрядов, проникших на север зимою 1613 года. Здесь же притулилось староверческое кладбище с резными деревянными восьмиконечными крестами, покрытыми наклонной крышей, или "голубцом". А ближе к селеньям виднеются три могилы чудских князей, павших здесь во время битвы. Тут стояла маленькая деревянная часовенка - квадратный сруб с черным крестом на крыше.

И так, переходя от деревни к деревне, можно было обойти весь Куростров, следя взором за медленно поворачивающейся живописной панорамой всех окрестных мест, пока снова после небольшого круга - всего верст десять - не вернешься на то же самое место на угоре. И когда куростровцы справляли свадьбы, то поезжане во главе с "тысяцким" устраивали шумные катанья по всему кругу деревень1.

1 (По рассказам местного почтальона Д. М. Лопаткина, с которым мне привелось летом 1948 года объехать 18 куростровских деревень, этот обычай свадебных катаний держался до самого недавнего времени. Д. М. Лопаткин - прямой потомок родной сестры М. В. Ломоносова - Марьи Васильевны.)

Детство и юность Ломоносова протекли среди двинских просторов, на могучей северной реке. Он сызмальства изведал каждый уголок Курострова и знал наперечет все это множество испещрявших его озер, речек, протоков, ручейков, всевозможные пустошки, отмели, овражки, перелески, пригорки, рочища, из которых каждое - имело свое особое прозвище и наименование. Перед его глазами па всю жизнь запечатлелась необычайно привлекательная, пестрая и разнообразная картина природы и жизни на приветливых и деятельных двинских островах, резко выделяющихся среди обступившего их со всех сторон далекого чернолесья.

План Куросторова и окрестностей города Холмогор, набросанный Ломоносовым в 1764 году
План Куросторова и окрестностей города Холмогор, набросанный Ломоносовым в 1764 году

Среди рукописей Ломоносова, принадлежащих Академии наук СССР и относящихся к проектировавшейся им в 1764 году большой научной экспедиции в Северный Ледовитый океан, сохранился план какой-то местности, как бы случайно набросанный на нижней части листа, с черновыми заметками. Только в 1946 году покойный исследователь жизни и творчества Ломоносова Л. Б Модзалевский опубликовалo и объяснил этот набросок. Оказалось, что Ломоносов необычайно точно и, несомненно, по памяти начертил схематическую карту своей родины. Он вполне правильно наметил контурные линии главнейших двинских островов и разделявших их протоков. Он очертил границы Куростровской и Ровдогорской волостей, указал местоположение города Холмогор, Вавчугской верфи и Спасского монастыря (на Анновой горе), пометив крестами находившиеся здесь церкви. Во всем наброске чувствуется опытная рука первоклассного картографа и прекрасная память человека, мысленно общавшегося с родными местами незадолго до своей смерти.

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© NPLIT.RU, 2001-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://nplit.ru/ 'Библиотека юного исследователя'
Рейтинг@Mail.ru