Часть третья. Утро на вершинах гор (Завтра)

Управление будущим

Часть третья. Утро на вершинах гор (Завтра)

В конце XVIII века английский врач Эдуард Дженнер изобрел вакцину против оспы. Это было великое изобретение, и Дженнер навсегда вписал свое имя в ряды самых выдающихся благодетелей рода человеческого. Но врач следовал лишь гениальной догадке. Он не искал врага, потому что если б и захотел, то не знал, где тот прячется: в те времена не только не был известен возбудитель оспы, но никто вообще не знал о существовании вирусов, к числу которых относится и этот возбудитель.

Дженнер поступил примерно так, как делает безоружный человек, на которого напали ночью. Он судорожно хватается за все попадающиеся под руку предметы. И вдруг случайно нащупывает как раз тот, что нужен для обороны.

Много больших открытий делалось вслепую, неожиданно. Это было закономерно. В своих взаимоотношениях с природой человек обычно занимал позицию обороны и благодарил судьбу, когда та подкидывала что нужно. Он был самым активным на земле существом, но его активность носила чаще вынужденный характер: ведь как бы человек ни противопоставлял себя стихии - создавал ли запасы продовольствия или рыл водохранилища и оросительные каналы, строил ли дамбы или искал средства защиты от эпидемий, - он прежде всего защищался.

Активность стихий не давала человеку возможности высоко облагородить собственную активность. Он вечно должен был спешить. Он чаще думал не о том, как найти добро, а о том, как уберечься от злого рока. Конечно, это принижало: не очень-то приятно считать себя царем природы и озираться в страхе перед неведомой угрозой.

И все же еще многие убеждены (особенно на Западе), что таков извечный закон природы, когда стихии наступают, а человек обороняется. Задача будто бы лишь в том, чтобы не прозевать опасности, чтобы постоянно быть в тревожном ожидании.

- Ожидание будущего и есть современность, - говорят эти люди.

Заметьте, "ожидание". Не "борьба" за него.

В действительности "пассивная активность" отживает век. Человек утрачивает на нее право. "Кто хочет лучше жить, хочет светлого будущего для детей, тот больше не может только защищаться, он должен наступать", - гласит закон новой жизни.

Общественные, хозяйственные, гражданские, научные успехи нашей страны - полвека назад отсталой страны Европы - показывают, что может дать наступление - движение народа к светлой цели.

Современность есть борьба, упорная борьба за будущее.

Почему это выяснилось только сейчас? Почему, скажем, сто лет назад, пожалуй, было бы преждевременно говорить об этом?

Во-первых, потому, что лишь сейчас довольно четко вырисовались главные потенциальные враги будущего человеческого рода и сила их оружия: возможность истощения ресурсов всякого рода; возможность разрыва между прогрессом наук и прогрессом знаний; страшнейшая из всех возможность истребительной войны; все остальное, о чем подробно говорилось в первой части. Зачем же ждать, пока противник подкрадется незаметно! Надо сразу его крушить, надо не дать ему развиться.

Во-вторых, потому, что только в нашем веке фундаментальные исследования ученых стали по-настоящему обретать свою вторую социальную (и глобальную) сущность, стали влиять на будущее всех людей.

Классический пример - работы Макса Планка и Альберта Эйнштейна, приведшие к открытию внешне простых основных уравнений современной физики: квантовой механики Е = hv и теории относительности Е = mс². Пожалуй, сами авторы не очень-то догадывались о второй сущности своих открытий, пока эхо атомных разрывов в пустыне Нью-Мексико и над несчастными японскими городами не донеслось до них. В этом эхе они могли услышать нечто большее, чем весть о страшной материализации двух уравнений. Впервые в истории человечества наука выходила из лабораторий на мировую арену и - какой ужасный парадокс! - объявляла об этом грохотом адских бомб.

Раздвинулся далеко радиус действия открытий и изобретений. Из скромных оборонительных средств против стихий они все чаще становились мощным наступательным оружием. Не только настоящее попадало под их удар; резонанс их был такой, что они могли поразить и будущее. И поразить по-всякому - любая крупная новинка была как снаряд с двумя сменными боеголовками: разрыв одной означал удар по бедствиям и смерти, разрыв другой - удар по жизни.

В таких условиях, естественно, рождалась острая необходимость управлять грядущим, управлять, заглядывая вперед и регулируя процессы.

На наше поколение - первое в истории! - законы социальной и духовной эволюции возложили бремя ответственности за неродившиеся поколения.

Бремя нелегкое, что и говорить. Но оно наполняет горделивым чувством его несущего. Управление будущим возвышает человека. Заглядывая далеко вперед, он сам выбирает своих противников. Не те навязывают ему бой, а он им. Исчезает унизительная зависимость человека от случая.

Что же нужно, чтобы видеть будущее и на него влиять?

Вопрос этот при желании можно расчленить на две части, довольно самостоятельные и в некотором смысле противоположные. Вместо одного этого вопроса можно задать два.

Каковы объективные, от нас не зависящие тенденции в развитии такой-то конкретной - большой или маленькой, научной или технической - проблемы?

Как можно средствами науки влиять на нее практически? Влиять так, чтобы стимулировать такое-то направление ее развития и не допустить иного - такого-то направления развития?

Остановимся на первом. До XIX века характернейшей тенденцией прогресса было количественное развитие того или иного свойства. От человека, пожелавшего взглянуть в будущее конкретной области, требовалось просто хорошее специальное знание предмета. В наше время все больше проявляет себя другая - универсальная - тенденция: тенденция развития на стыках наук, взаимопроникновения разных областей и принципов. Чем значительнее интересующая человека проблема и чем в более далекое ее будущее он хочет заглянуть, тем более широким должен быть кругозор у ищущего. Немного можно сказать о развитии проблемы, когда рассматриваешь ее изолированно от других и потому не учитываешь миллиона случайностей, способных на нее воздействовать.

Возьмем, например, проблему мореплавания и рассмотрим ее двояко: более узко, специально и, как говорится, в общем плане, то есть с разных точек зрения.

Типичная практическая проблема, она испокон веков развивалась в одном, техническом, направлении. Строителей кораблей не интересовала, в частности, природа сил, действующих на судно.

Когда-то были парусники. Но, как показал еще описанный Гомером случай с греками, отправившимися на Трою, с парусами было невозможно плыть против ветра. Постепенно совершенствуясь, суда из парусников превратились в современные мощные теплоходы и атомоходы.

По сути, принципиальных изменений в проблеме мореплавания за всю ее историю не произошло. Она осталась, как была, практической, она и ныне сохраняет свое техническое направление.

Если ничего неожиданного не произойдет, так все сохранится и в дальнейшем. Пророку от мореплавания здесь делать почти нечего. Самое большое, что ему остается, это перечислить несколько простых идей технического и экономического порядка: скорость, непотопляемость, комфортабельность, удешевление перевозок, модернизация машинного отделения и так далее. Все вполне конкретно, все может совершенствоваться еще много лет.

Рассматривая мореплавание само по себе, вне связи со всем развитием человечества, много не скажешь.

А вот более широкий взгляд на проблему.

Допустим, что человек, старающийся заглянуть в будущее мореплавания, имеет основание предположить, что будет изобретен иной, чем механически двигательный, способ передвижения судов по морским просторам. Для современного инженера-кораблестроителя это может казаться фантазией. Трудно представить корабль, движущийся без руля и без ветрил. Но человек, хорошо знающий положение вещей в разных областях исследований, может разглядеть в дымке будущего новые пути развития кораблестроения. Например, суда с генераторами магнитоэлектрических полей, выталкивающих корабль в нужном направлении. И он резонно скажет: если создают - и со все возрастающим успехом - топливные элементы, где тепло без механического преобразователя (котлов, тепловых и электрических машин и т. д.) сразу превращается в электричество, почему мы не можем допустить возможности создания морского транспорта, без машинных отделений?

Поскольку речь зашла о транспорте, рассмотрим еще один - близкий первому - пример: будущее метрополитенов. И снова бросим на предмет два луча - узкий и широкий. Луч специалиста и луч человека, обладающего широким кругозором и знающего много из смежных областей.

Кто скажет, как будут выглядеть метрополитены около 2000 года? Если там не произойдет технической революции, мы вправе нарисовать картину, отличающуюся от современной лишь количественно: бесшумные, еще более комфортабельные поезда, густая сеть железнодорожных линий, поезда-экспрессы и т. п.

А что, если произойдет техническая революция? Может быть, в метро 2000 года исчезнет вовсе главный элемент сегодняшних сооружений: поезда. Почему бы нет? По широким тоннелям вместо поездов заскользят с разными скоростями дорожки с креслами. Для публики будет удобнее: транспорт станет непрерывным; исчезнет перегрузка даже в часы "пик".

Не утверждаю, что специалисты с восторгом примут эту перспективу. Может быть, реальнее окажется другая. В данном случае важен принцип. Важно показать, что в любую область может вдруг ворваться неожиданный элемент и все преобразится. Старая идея в ее первозданном виде отомрет, а на ее место придет совершенно новая, более общая и значительная. Традиционная область изменит облик.

В нашем взаимосвязанном и взаимовлияющем мире эволюцию какой-нибудь одной идеи нельзя рассматривать оторвано от всего того, что так или иначе ее касается или может коснуться в будущем. Одно живет среди многого, и тот, кто хочет увидеть будущее, должен как-то почувствовать сперва атмосферу этого многого.

Взгляд в будущее конкретной научной или технической идеи, ограниченный рассмотрением только этой одной идеи, вырывает из мрака ночи, как карманный электрический фонарик, лишь крохотный участок будущего. Тому, кого волнуют панорамы, нужна хорошая осветительная ракета. Такая, что позволит увидеть все складки местности.

Не вытекает ли из требования "смотреть широко", чтобы увидеть будущее, вывод, что раньше легче было предвидеть, чем сейчас? Меньше было всяческих проблем, все выглядело проще.

Нет, такого вывода сделать нельзя. Несмотря на крайнюю усложненность современной жизни, на колоссальное количество научных и технических данных,

неизвестных в прежние времена, сегодня заглянуть в грядущее легче, чем можно было сделать, допустим, сто лет назад. Мы в этом смысле располагаем крупными преимуществами перед дедами и прадедами.

Преимущества прежде всего в том, что в наши дни надежнее поставлена информация. Благодаря обилию журналов, книг, научных конференций и тому подобного наш современник гораздо легче может разобраться, что происходит в сегодняшнем многообразном мире, чем человек прошлых лет в своей более простой обстановке.

Преимущества также в том, что с тех пор, как наука стала производительной силой, ученые приобрели огромный общественный вес и влияние. Они в наши дни как бы вышли на мировую арену. К их голосам прислушиваются. Они не просто предсказывают сегодня будущее. В известной мере они его организовывают или помогают организовать. Власть случайности уменьшается не только разумом, но и доброй волей. Естественно, что это облегчает видение грядущего.

Чтобы проиллюстрировать сказанное уже свершившимся, сдвинем эпохи. Заглянем в будущее не из наших дней, а из прошлого; то, что было будущим для жителей прошлых времен, для нас уже исполнилось, мы можем теперь взглянуть на него "со стороны".

Проблема, которую мы рассмотрим, называлась очень скромно: борьба с болезнью шелкопряда - пебриной. А в своем развитии, которого нельзя было предусмотреть, она переросла в проблему новой большой науки.

Это было на юге Франции около ста лет назад. Болезнь превращала страну в пустыню, обрекала на голод большой шелководный район. Уступив настояниям своего профессора Ж. Б. Дюма, чуть ли не против своей воли, безвестный тогда ученый Луи Пастер согласился превратиться на некоторое время из человека отвлеченной науки в лекаря шелковичных червей. Будучи не биологом, а химиком и не умея сперва отличить шелкопряда от дождевого червя ("а там что-то шевелится!" - пораженный, воскликнул он, когда впервые взял в руки кокон и потряс его над ухом), ученый принялся за дело с помощью логических принципов, больше походивших на принципы исследований в химии.

И что же? После многих неудач и разочарований он открыл причину заболевания - микробы - и нашел метод эффективного его лечения. Страна была спасена, а радость жителей столь велика, что мэр города Алэ - центра пострадавшего района - предложил поставить Пастеру золотой памятник.

В действительности Пастер сделал нечто большее, чем победил болезнь. Собрав воедино результаты всех своих работ (начиная с более ранних исследований по предохранению от порчи вина, пива, молока и других пищевых продуктов), он создал совершенно новую науку - микробиологию.

Так частное открытие, которое велось по практическим мотивам и затрагивало лишь ограниченную область жизни, стало ступенькой к фундаментальному открытию, к открытию для всего человечества.

Так исходная проблема - борьба с болезнью шелкопряда - исчерпалась, но появилась новая проблема - микробиология, которая вобрала в себя прежнюю.

Теперь перенесемся мысленно в прошлый век и попробуем поставить себя на место современника Пастера до того, как он открыл в биологии новую главу. Могли бы мы предсказать его главное открытие?

Если б мы рассуждали, видя только или борьбу с болезнью шелкопряда, или отдельные успехи микроскопии, или гениальный дух Пастера, или что-нибудь из разных проявлений науки и социальной жизни того периода, то ни за что и ничего существенного не предсказали бы. Но только так (или с некоторыми не очень существенными обобщениями) тогда можно было рассуждать. Сто лет назад, пожалуй, было бы принципиально невозможно увидеть, что в борьбе со многими болезнями решающее значение приобретут физические приборы и химия.

Совсем иной - плодотворный в смысле предсказаний - результат возможен при теперешнем богатстве знаний. Лишь тот, кто знает частности и кто умеет

связывать их воедино, видит далеко. Только широкий взгляд - взгляд в ширину и в глубину (во время) - способен разрешить задачу. Он уменьшает влияние на вывод так называемых "случайностей" - не контролируемых мыслью, не учитываемых наперед влияний со стороны. Обогащенный знаниями ум лучше выявляет закономерности, познание которых обращается в конечном счете в осветительную ракету над полями будущего.

Обо всем этом можно говорить лишь в наш XX век, и никакие ссылки на дальнейшее ускорение прогресса, на то, что XXI век увидит многое из того, что большинству сейчас неведомо, не умалят значения эпохи, в которой мы живем. Наука о предвидении рождается в наше время. Благодаря многообразию и бурно продолжающемуся цветению сегодняшних наук нам легче нарисовать картину будущего века, чем современникам Пастера - картину нашего века.

Рассмотрим вторую часть вопроса: о путях активного научного воздействия на направление исследований, о том, как можно непосредственно влиять на будущее в интересах человечества.

До недавних пор считалось, что у ученого существует четыре способа понять и обуздать природу: наблюдение, теория, опыт и практическое применение.

Наблюдение позволяет собирать объективные факты.

Теория - объяснять их.

Опыт, или в узком естественнонаучном смысле - эксперимент, связывает теорию и практику. Он нужен, чтобы подтвердить теорию, ибо он, как учит диалектический материализм, высший критерий истинности; наука становится достоверной, когда ее подтверждает опыт.

Практическое применение выражает стремление людей сделать работу, которой они заняты, лучше, быстрее и дешевле.

Наблюдение и теория дают пищу знанию. Опыт и применение отражают действие.

Кажется, учтено все главное, и все же эта схема в последние годы стала представляться неполной.

Чем большее значение приобретала наука в жизни человечества, тем больше чувствовалась нужда в какой-то организующей науку силе, в силе, способной привести все типы научного исследования к равновесию. Такая сила должна была стать могучим средством против случайности.

Для отдельного человека, по мнению академика А. И. Берга, равновесие между знанием и действием достигается волей.

- Человек - воплощение знания и действия, - утверждает Аксель Иванович. - Одно без другого немыслимо. Эффективность действия зависит от полноты знаний, эффективность знаний зависит от действий по сбору, анализу и переработке информации. Без действий знаний приобрести нельзя. Равновесие устанавливается разумной волей. По-моему, надо применять такую формулу: знание - воля - действие. Их разумное сочетание дает эффект. Они должны быть в равновесии. Избыток знаний кажется безвредным, но он может парализовать волю, так как затрудняет выбор. Избыток воли может привести к неразумным действиям: лишь бы действовать. А действие должно быть целеустремленным.

Это сказано о человеке. Примерно то же можно сказать и о коллективе. Ведь любой из них - семья, завод, институт, творческий союз, партия, страна - познает и действует, и любой имеет особую собственную волю.

В частности, выражением подобной воли - и сильным выражением! - являются коллективные наметки, планы на будущее.

Когда они недалеки и одновременно тверды и конкретны, они так и называются планом. Когда они посвободнее и заглядывают на большой срок вперед, но тоже обоснованны и мы на них полагаемся, мы говорим о прогнозе.

Мы даже не заметили, как оба эти способа проникнуть в будущее, проникнуть и как-то его организовать, направить стали объектами науки в нашей стране.

К традиционным четырем категориям научного исследования у нас добавились еще две - планирование и прогнозирование. Последние две можно объединить общим определением - "предвидение".

Таким образом, перечень основных категорий научного исследования теперь выглядит так: наблюдение, теория, опыт, применение, планирование, прогнозирование. Дуада "знание - действие" обратилась в триаду (во всяком случае, у нас): "знание - действие - предвидение".

Знаменитый тезис В. И. Ленина о том, что путь диалектического познания природы начинается от живого созерцания и ведет сперва к абстрактному мышлению, а от него к практике, получает замечательное подтверждение и развитие в наши дни. Социализм включает в практику - третья ленинская ступень - и будущее, работу над его созданием в интересах человечества.

Итак, отныне все научные идеи, занимающие мысли людей, могут быть разложены по шести полочкам. Конечно, это разложение условно: в действительности все взаимосвязано. С другой стороны, нет такой идеи, которая не могла бы быть переложена с одного места на другое в зависимости от ситуации. Так, астрономия, например, может быть переложена с полочки "Наблюдение" на полочку "Теория" или "Прогнозирование" и тому подобное.

Когда-то действие, помноженное на знание, открыло перед человечеством мир настоящего. Помножив это все еще и на предвидение, человек вступает в новый волшебный мир, в котором наряду с настоящим становится осязаемой реальностью и будущее.

Нам следует сказать еще несколько слов об эволюции самих мотивов научного исследования. Заглядывая в будущее и стремясь им управлять, мы ясно должны отдавать отчет, что самые понятия "наблюдение", "опыт", "планирование" и так далее завтра могут звучать иначе, чем сегодня. Не учитывать этого существенного обстоятельства ни один регулировщик будущего не имеет права.

В содержании рассматриваемых нами понятий познания природы, как и во всем, что развивается, происходят временами существенные перемены. Ныне каждая из шести интересующих нас категорий исследований отражает нечто совершенно другое, чем это было сто, двести, тысячу лет назад.

Возьмем категорию "наблюдение". В ней заключена неразлучная двойня: субъект и объект; наблюдатель и наблюдаемое.

На протяжении тысячелетий между ними царили мир и согласие. Куда бы ни смотрел человек: на улицу ли родного города или па джунгли Африки, сквозь стекло скафандра в царство Нептуна или в бездны ночного неба, - повсюду перед ним раскрывался хоть и многоликий, но один и тот же мир: мир красок и очертаний, наблюдаемых движений и индивидуальностей, обозримых пространств и ритмов, сравнимых с ритмом человеческого пульса.

Это был мир, частицей которого всегда уверенно и непоколебимо считал себя сам человек.

Даже когда потрясенный Левенгук, припадая к своим миниатюрным линзам, впервые увидел в капельках воды фантастических маленьких животных - микробов, - то и тогда это не было еще открытием какого-то иного, "нечеловеческого" мира. Не открыл последнего и электронный микроскоп с его невероятными увеличениями - в десятки и сотни тысяч раз.

Сказочный мир открыли только физики, сорвавшие завесу тайн с атома и атомного ядра.

То, что они там увидели, уже никак не походило на предметы и явления человеческого мира. Объекты микромира не имели ни красок, ни очертаний, перемещались без траекторий, исчезая в одних местах и тут же появляясь в других. Индивидуальности они настолько не имели, что Эйнштейн с достаточным основанием воскликнул как-то: "Нельзя один электрон выкрасить зеленой краской, а другой красной!"

В микромире исчезло привычное представление о протяженности тел. Оказалось, что частицы микромира "фигуры не имеют"; большинство ученых стало рассматривать их вопреки обычной логике как тела нулевых размеров, тела, похожие на безразмерные геометрические точки.

Наблюдение в смысле современной физики атомных частиц приводит уже совсем к другим результатам, чем это было в прошлые времена. Оно не перетягивает невидимый предмет в область видимого, как это делается, в частности, с помощью всех микроскопов. Хотя приборы атомной физики тоже показывают состояние исследуемых тел наглядно, но эта наглядность, так сказать, обманчива, за ней скрывается нечто совершенно не наглядное.

Для физиков, изучающих микромир, слово "наблюдать" стало чаще ассоциироваться не с понятием "видеть", а с понятиями "представлять", "воображать", "умозаключать".

Возникла новая логика - не наглядная. Логика, для которой познание предмета идет не через простое раздвижение его размеров в тысячи и миллионы раз (электрон, обладающий, согласно представлениям современной физики нулевым размером, не увеличить никаким приборам), а через преодоление какого-то умственного барьера.

Об эволюции теории, пожалуй, следует сказать, что это будет шествием к внешнему противоречию, к парадоксальному двуединству. С одной стороны, теория, подобно наблюдению, все больше удаляется от наглядных образов (от своего извечного "антропоморфизма": требования, чтобы любая истина была наглядна, получала справку о благонадежности от пяти органов чувств); с другой стороны, теория еще полнее работает на человека, на практику (мы и сейчас постоянно видим, как самые, казалось бы, непрактические науки, вроде абстрактных разделов высшей математики или физики атомного ядра, в конечном счете оборачиваются полезными делами: атомными электростанциями, искусственными изотопами для сельского хозяйства, лечебными препаратами и так далее).

Следуя за современной теорией, опыт тоже должен эволюционировать так, чтобы проникать за пределы наглядности и перебрасывать мостик в мир ненаглядности - показать воочию, как ведут себя невидимки.

Последняя задача кажется невероятно трудной: легко сказать - видеть принципиально невидимое! Тем не менее уже и сегодня здесь сделано немало.

Хороший пример - недавнее открытие тончайшего из всех ныне существующих инструмента физического исследования, известного как "эффект Мёссбауэра". Он назван так в честь его автора - молодого немецкого физика Рудольфа Мёссбауэра, ныне работающего в США (Мёссбауэр родился в 1929 году в Мюнхене, а в 1960 - был приглашен в Калифорнийский технологический институт, где год спустя стал профессором). Насколько тонок этот инструмент, показывает тот факт, что с его помощью, например, можно взвешивать фотоны (частицы света) и определять прибавку в весе одного фотона, когда он, пролетая с третьего этажа дома на первый, несколько утяжеляется за счет приближения к центру Земли.

Добавим для конкретности, что фотон желтого света весит примерно 3,6, деленные на единицу с тридцатью тремя нулями грамма (3,6. 10-33).

Об эволюции практического применения, планирования и прогнозирования скажем, что все эти понятия прежде всего прочно связаны с эволюцией самого общества и его идеалов.

Люди хотят жить лучше, жить в обстановке достоинства и свободы. Единственный верный путь их к счастью - путь, на который обязательно рано или поздно станут все народы, - это путь социализма и коммунизма. В тех странах, где еще господствует капитализм, бессмысленно, например, вообще прогнозировать далекое будущее, основанное на современном строе.

"Планирование" и "прогнозирование" - категории преимущественно социалистические, и только в социалистических условиях их можно сделать надежными рычагами для управления будущим.

Еще одно, последнее замечание, и мы откроем следующую главу о нашем "завтра".

Вводя различие между близким планом и более далеким прогнозом, мы этим самым говорим о двух будущих: близком - строго управляемом будущем, области технических специалистов и плановиков, и дальнем - предвидимом будущем - области больше теоретической науки.

Если же быть точнее, то следует сказать, что есть еще одно будущее: за предвидимым будущим простирается еще одно - принципиально непредвидимое будущее. В широком смысле будущее как бы трехслойно, существуют как бы три будущих.

Непредвидимое будущее начинается далеко и простирается в бесконечность. Но не всегда люди отдалены от него непроходимой пропастью: порой и оно может вторгнуться в наше настоящее. Между ним и человечеством существует такая же проходимая атмосфера, как между человечеством и космическим пространством.

Космическое пространство часто напоминает о себе вторжением метеоритов, нарушением радиосвязи во время солнечной активности и так далее. Не исключено, что непредвидимое будущее может ворваться в нашу атмосферу и преподнести неприятный сюрприз. Особенно велика опасность, если планируемое будущее и предвидимое будущее нами разработано недостаточно квалифицированно и не на много времени вперед (промежуточные слои тонкие).

Как уберечься от такой стихии? Рецепт один: сделать первые два слоя понадежнее, потолще. Это в силах человеческих. И это принесет ему еще одно успокоение.

Но избавление и от такого страха возможно в полной мере лишь при социализме или коммунизме, в обществе, где все будет разумно организовано, где благо человека будет цениться выше всего.

Время тревог еще не кончилось. Но оно уже постепенно переходит во время большого наступления на будущее.

Человек входит в это будущее, как альпинист на горную вершину. Чувства его тревожны, но сладки. И гордостью наполнено сознание. Неведомое - вот оно! Солнце озаряет величественную природу, в дымке утреннего тумана "альпинист" высматривает нехоженые тропы.