Глава десятая

Пиккар, погруженный в свои мысли, не спеша шел по улицам Антверпена. Он оставил автомобиль возле отеля и решил пройтись немного пешком. Он любил думать во время ходьбы.

"Ну вот, батискаф готов, - думал он, - удалось достать даже судно для его буксировки в Дакар, так что все, кажется, сложилось очень удачно, и в то же время... - Он не верил в предчувствия, но что-то его беспокоило. - Вот это судно, "Скальдис", уж очень оно невезучее... Похоже, что его создали не под счастливой звездой..."

Бельгийскому грузовому пароходу "Скальдис" и впрямь не везло. Во время его первого плавания по Балтийскому морю у него заклинило руль, вышел из строя электродвигатель, приводящий его в движение. В довершение всего капитан изловчился и посадил

"Скальдис" на риф. Пароход с трудом сняли с него и отвели в Антверпен, в сухой док. Едва успели спустить, и сразу серьезный ремонт.

"Или это уж происки рока, - думал Пиккар, - ...первая моя экспедиция обязательно начинается с неприятностей. А уж там только начнись. Как было тогда, в тридцать первом году? С самого начала, во время полета и на посадке сплошная цепь невезения. Впрочем, надо надеяться, что сейчас все будет иначе".

Пиккар вышел на центральную, Мейрскую площадь города. Здесь было шумно и многолюдно. Да и темп жизни в Антверпене совсем иной, чем в Брюсселе. Здесь больше спешащих людей, они не стоят у витрин магазинов, подолгу разглядывая разложенные за стеклом товары, а бегут каждый своей дорогой - иногда сталкиваясь, бормоча впопыхах извинения.

Торопливые люди, торопливый век...

Пиккар прошел мимо старого собора - он заглянул сюда как-то - и на темных, холодных стенах, к своему удивлению, увидел картины Рубенса. Некоторые из них были наполовину задернуты темно-зелеными люстриновыми занавесками. Он не понял тогда, что это - забота или небрежность...

Улица, по которой он теперь шел, была прямая и опускалась отлого к порту. Дома здесь стояли попроще, да и улица сама уже не казалась такой чистой, как в центре города. А вскоре в лицо ему ударила густая смесь запахов свежего дерева, соленой рыбы, машинного масла, железа, кажется, пива - здесь много мелких пивнушек и чего-то еще очень знакомого, но что в этой сумятице запахов нельзя различить.

Это был запах большого порта.

А вскоре прямо перед ним, в просветах меж закопченными стенами зданий, блеснули желтоватые, покрытые вечной рябью воды реки Шельды. Здесь, чуть выше Антверпена, стоял в доке "Скальдис".

На пирсе ждали только Пиккара. К погрузке батискафа все было готово. Пиккар обошел вокруг платформы, на которой стоял батискаф, окинул его придирчивым взглядом, потом осмотрел развернутую пасть трюма, прикидывая, свободно ли туда пройдет батискаф.

Когда стрела мощного подъемного крана подняла это странное, неизвестно на что похожее сооружение и медленно пронесла его над землей, потом над судовыми надстройками "Скальдиса" и остановила как раз против открытого трюма, Пиккар снял шляпу, достал аккуратно сложенный носовой платок и вытер покрывшийся испариной лоб.

Через минуту батискаф погрузился в глубокий трюм "Скальдиса". Было 15 сентября 1948 года. Перед кораблем лежал путь в Дакар. Там назначена встреча с французским судном "Инженер Эли Монье", на борту которого Пиккара будет ждать капитан Жак-Ив Кусто. Им предстоит вместе испытать батискаф.

"- В этой компании не хватает только профессора Биба, - подумал Пиккар.- Все-таки нельзя не признать, что именно Биб первым открыл нам подводные бездны".

Уильям Биб, как сказал о нем его друг, изобретатель батисферы Отис Бартон, был "недоступен, как индийский набоб, и вдвое недоверчивее". Он очень неохотно заводил новые знакомства, но зато с невероятной настойчивостью добивался встреч с людьми, ему нужными. Что поделаешь: деньги на научные экспедиции дают не слишком охотно и их приходится выбивать всеми возможными способами.

В ранней молодости Биб занимался зоологией, много путешествовал, работал в экспедициях в Гималаях, в Южной Америке и в двадцать два года дослужился до должности директора крупного музея орнитологии и сверх того был уже автором солидной монографии, посвященной фазанам. Тогда он еще и не думал, что оставит своих птиц ради рыб, что тихим и пустынным залам музея он предпочтет шум морского прибоя и вечный зеленый сумрак морских глубин. Биб навсегда полюбил море, только однажды опустившись в водолазном костюме. Бурная безмолвная жизнь, которая открылась ему, глубоко взволновала его.

Он увидел, как "в зеленой пучине в сумеречном свете раскачивались щупальца морских вееров и плавали огромные рыбы, там, куда меня не пускал шланг". Чтобы увидеть ближе жизнь этих странных существ, Биб решил к ним опуститься в глубоководном аппарате, напоминающем формой короткую толстую трубу, запаянную с обоих концов. Биб был биологом, а не инженером и искренне верил, что цилиндр - лучшая форма для камеры, способной выдержать гигантские давления больших глубин.

В 1926 году Биб построил свой аппарат и через газеты сделал заявление, что собирается совершить погружение на одну милю. Еще недавно о таких глубинах могли только мечтать...

Не все, конечно, поверили Бибу: мало ли прожектеров, делающих экстравагантные заявления, не имеющие под собой реальной опоры... А Отис Бартон, который тогда еще Биба не знал, поверил ему. Он поверил в главное: Биб намерен всерьез, пожалуй, даже любой ценой осуществить задуманное. Но Бартон понял и другое: в цилиндрической камере Биб не сможет глубоко опуститься - ему нужна сфера. У Бартона уже был проект такой сферы, и расчеты, проделанные им, говорили, что она может выдержать давление на глубине около двух миль.

Бартон написал Бибу, предлагая свою батисферу. Тот не ответил. Бартон вновь написал - с таким же успехом. Бартон выдал целую серию из нескольких

десятков писем - Биб как рыба молчал. Тогда-то Бартон и обозвал его "индийским набобом".

Через два года их все-таки познакомили. Союз, необходимый обоим, образовался. Биб не мог обойтись без Бартона-инженера, а Бартону нужен был Биб - ученый, известный, авторитетный зоолог в стране.

Биб со своей цилиндрической камерой, в которую он все-таки еще верил, обосновался поблизости от Бермудских островов, на острове Нонсач. Взглянув на чертежи Бартона, он великодушно пообещал ее опробовать. Бартон построил батисферу на свои деньги и приехал на остров Нонсач. Он ожидал, что сразу же закипит работа, что Биб не выдержит и сразу же захочет совершить пробное погружение, но Биб оказался на редкость невозмутимым человеком. Бартон написал об этом времени в своей биографии: "Жизнь на острове сконцентрировалась вокруг доктора Биба, который все свободное время наблюдал в телескоп за звездами. Перед обедом он раздавал нам по стакану виски с содовой, а перед сном читал баллады Киплинга".

Работа их началась с неудачи: корабельная лебедка, которая должна была опускать и поднимать пятитонную батисферу, оказалась для нее маломощной. Бартон особенно не раздумывал: он моментально снял с батисферы все оборудование и отдал ее в переплавку. Потом он снова погрузился в расчеты и сконструировал другой шар - вдвое легче. К лету тридцатого года новая батисфера была готова. В июне исследователи наметили ее первое испытание.

Как раз в это время Огюст Пиккар испытывал свою первую гондолу на герметичность. Они шли параллельным курсом и с одинаковой скоростью, но направления у них были разные. Пиккар шел вверх, Биб и Бартон собирались идти в глубину.

И вот испытание. Биб и Бартон, обдираясь о шершавые края люка, диаметр которого был менее сорока сантиметров, забрались внутрь батисферы. Бартон, конструируя люк, впрочем, знал, на кого он рассчитывал: оба, и он сам, и Биб, были очень худы. Потом на люк наложили массивную крышку и стали ее завинчивать, ударяя по гаечному ключу тяжелой кувалдой. В иллюминаторы было видно, как гидронавты пытались защитить от страшного грохота свои уши ладонями и какие при этом у них были несчастные лица.

Биб надеялся в первом же погружении провести наблюдения и распорядился, чтобы снаружи на батисфере развесили приманку для рыб, так что внешне она выглядела не слишком-то привлекательно. Внутри было тесно невероятно - диаметр кабины был менее полутора метров, и Биб с Бартоном сидели согнувшись. Особенно неудобно пришлось высокому Бибу, но он уверял своего компаньона, что его комфорт батисферы вполне устраивает. Впрочем, вряд ли что-либо существовало на свете, что могло бы Биба вывести из терпения.

Прошло совсем немного времени после начала спуска, как Бартон увидел и вскоре почувствовал течь под крышкой люка. "Наверное, надо сказать, чтоб нас подняли..." - обратился он к Бибу. "Не стоит, - ответил Биб, едва бросив взгляд в сторону люка, - а то они испугаются".

Все это, впрочем, никак не влияло на их превосходное настроение, они были полны оптимизма и жаждали самых опасных приключений - так им казалось. Это было верным симптомом легкого кислородного опьянения. А приключения ещэ продолжались.

- Уилл, - спросил твердым голосом Бартон, - что будем делать? - И он указал на толстый электрический кабель, медленно вдвигавшийся через отверстие в стенке внутрь батисферы. Это огромное давление воды заталкивало его в аппарат. Кабель вползал как живая змея и опутывал сидевшего рядом Бартона. Он все еще вопросительно смотрел на Биба.

- По-моему, это очень похоже на гибель Лаоко - она и его сыновей в змеиных кольцах, - констатировал Биб и вновь занялся наблюдениями.

Когда батисферу подняли и с трудом открыли туго закрытую крышку, Бартон не смог сразу выбраться: его запутали кольца кабеля.

Успеха они добились большого. Батисфера отлично выдержала давление на глубине 240 метров. Биб окончательно уверился, что они смогут достичь и больших глубин. Так и случилось.

С каждым погружением они шли все дальше и дальше. Их увлекал уже не только пыл открывателей, но и чисто спортивный азарт.

17 сентября 1932 года. Тяжело ударив о морскую поверхность, стальное ядро с заключенными в нем Бибом и Бартоном пошло в глубину. С визгом вращается барабан лебедки, выдавая новые и новые метры стального троса. Те двое, сидящие возле иллюминаторов батисферы, вверили свою жизнь этой тонкой нити. Никто и ничто не сможет помочь им, если нить оборвется... Они стараются об этом не думать.

Потом они уже просто не могут думать об этом: мир, открывшийся перед ними за стеклами иллюминаторов, заставил позабыть об опасности. Широко раскрытыми глазами смотрели гидронавты в зеленый сумрак... Это впечатление они сохранят в себе навсегда. Биб позже напишет о том погружении: "В течение двух миллиардов лет до нашего появления здесь не было ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы и вообще времени. И мы были первыми, кто засвидетельствовал это". Рыбы с безразличием смотрели на странный предмет, спустившийся к ним откуда-то сверху, люди с изумлением разглядывали необычных существ, которых могло создать - так казалось - разве только больное воображение. Некоторых из тех рыб, что увидел тогда и подробнейшим образом Биб описал, больше никто из ученых не видел. Выключив свет снаружи и внутри батисферы, гидронавты не отрываясь глядели на обитателей глубинного мира. Многие из них светились призрачным светом...

Вот "саблезубая рыба-змея", - так назвал ее Биб - проплыла, извиваясь длинным телом, ощерив свои изогнутые тонкие зубы. Вот "рыба-дракон" - страшилище с большой головой и уродливой пастью. А вот кальмары, живущие только здесь, на большой глубине: "Их большие глаза, каждый из которых был окружен светящимся кружком, внимательно смотрели на меня и казались разумными". Батисфера медленно скользила меж них.

А потом нежданная встряска: внезапно батисферу стало сильно качать, неведомая сила бросила гидронавтов на стенку, потом - на другую. Им показалось, что трос оборвался и батисфера, переворачиваясь, падает на далекое дно... Но нет: все улеглось. Биб и Бартон с тревогой глядят друг на друга. И снова эта страшная пляска... Они поняли: качает корабль. Трос, то резко натягиваясь, то ослабляясь, заставляет прыгать в морской глубине батисферу.

И все же Биб и Бартон решили спускаться дальше. Бартон передал по телефону на корабль команду, и снова пол под ними стал уходить вниз. Они остановились на глубине шестисот семидесяти метров. Никогда прежде человек не бывал на такой глубине. Взволнованные, Бартон и Биб молча приникли к иллюминаторам...

Возглас удивления вырывается у них почти одновременно. Море вокруг батисферы будто бы ожило - сотни голубых рыб-попугаев собрались, привлеченные светом. Маленькие и огромные рыбы, некоторые из них достигали метра в длину, теснились вокруг аппарата, шевеля губами и тычась в него носами.

Только возобновившаяся тряска заставила их оторваться от этого зрелища и передать на корабль команду "подъем". Но, даже и поднимаясь, Биб встречал рыб, никем не описанных прежде. Вот страшное почти двухметровое чудище с длинным и узким телом, с большой головой, с открытой пастью и частоколом острых зубов. Биб не мог не обратить внимания: зубы рыбы светились, вдоль бока бежали голубые огни, на голове и хвосте висело нечто вроде длинных усов, концы которых отсвечивали красным и синим цветом. К этой рыбе присоединилась вторая, точно такая же,.. Биб и думать не мог, что погружение окажется столь интересным, и без устали рисовал, то склоняясь над своим блокнотом, то поднимая голову к иллюминатору. Если бы знал он тогда, что эти его рисунки, после того как их напечатают, многие ученые - его коллеги - будут называть не иначе как "плодом фантазии" и что мало кто поверит ему, будто он действительно видел таких рыб... Как неохотно все-таки верят люди в то, что существует на самом деле, но кажется им необычным. В чем только не обвиняли потом Уильяма Биба! К счастью, его невозмутимость служила вполне надежным щитом.

Весь следующий год Биб готовился к новым, как он говорил, "большим" погружениям. Бартон же занялся съемкой подводных фильмов - до того времени, пока Биб снова не призовет его под свои знамена.

Они встретились в начале августа тридцать четвертого года. 15 августа они вновь сидели в своей батисфере, готовые к спуску. Потом, как немногословно сам Биб описал происшедшее, "мистер Бартон и я были сброшены в океан". И опять по мере спуска вода моря меняла свой цвет: сначала она теряла красные и желтые краски, потом, где-то на глубине метров шестидесяти, уже нельзя было вообще определить цвет воды - она казалась то ли темно-голубой, то ли зеленой. И всюду, во всей толще океана, бурная жизнь.

Спускаясь, Биб увидел одновременно шесть рыб неизвестного вида, с большими светильниками на голове, даже отдельные чешуи у них ярко светились. Рыбы не спеша проплыли пространство, освещенное прожектором батисферы, и скрылись во мраке. Потом, почти уже на предельной глубине, которой могла достичь батисфера, еще одна неизвестная рыба - плоская, как камбала, но гораздо крупнее и какая-то уж очень неловкая... Океан щедро дарил свои тайны тем, кто, невзирая на трудности и презрев все опасности, вступил с ним в единоборство. Но Биб понимал, что он увидел лишь самую малую долю того, что может открыть океан человеку.

И вот батисфера застыла. Трос почти весь был размотан с лебедки. Биб и Бартон, выключив прожектор, смотрели в кромешную мглу - мир, в который никогда прежде человек не глядел. Глубина 923 метра.

От размышлений их оторвал телефон. Капитан корабля сообщал - на поверхности поднимаются волны. Они уже возвращались, когда раздался резкий, звенящий звук, похожий на пение лопнувшей струны. Бартон сказал: "Если это оборвался трос, у нас будет предостаточно времени для наблюдений". К счастью, лопнул вспомогательный - направляющий трос. На корабле тоже пережили несколько неприятных минут, ожидая, что вот-вот туго натянутый трос расслабится и из воды покажется голый конец...

Биб позже сказал: "Спокойнее всех чувствовали себя мы с Бартоном". Те, кто его хорошо знал, понимали: раз Биб так сказал, значит, так было на самом деле.

Что он считал самым важным во всем этом деле? То, что ему удалось открыть новые виды рыб. То, что во мраке подводных глубин человек впервые увидел живой свет. Ну и, конечно, сама глубина. Биб понимал, что сделанное им вместе с Бартоном всего лишь первый шаг человека на пути в океан.

Второй шаг предстояло сделать Огюсту Пиккару. Он высоко ценил Уильяма Биба и всегда помнил, что Биб в океане был первым.

Вот теперь дороги их встретились. Пиккар опустился с небес на землю. Он пошел в океан после Биба и Бартона, но не вслед им. Он избрал собственный путь.