"Сделано в СССР"

Особой отметки заслуживают связи мастеров миниатюры с медициной. Ныне многие ее разделы выдвинулись на микрохирургический уровень: в операциях на мозге, сердце, на глазу, при сшивании отрезанных пальцев и конечностей, в случаях пересадки органов. Много дал выход "микродостижений" в диагностику и еще больше обещает.

По каким каналам осуществляется эта связь?

Прежде всего медицина нуждается в тонком инструментарии. Скажем, когда восстанавливают оторванную кисть и соединяют сосуды, стенки которых чуть толще волоса, используется игла длиною всего четыре миллиметра и диаметром не более 0,15 миллиметра. Нить и того мельче - до двадцати микрон. (Напомним, микрон - сотая доля миллиметра или одна миллионная метра.) Иглодержатель настолько мал, что его детали (болтики, шайбочки и т. п.) можно разглядеть только при шестнадцатнкратном увеличении.

Вообще медицинский инструмент создают специальные научно-исследовательские лаборатории и институты. Вместе с тем врачи часто обращаются к творцам миниатюр. Вот где находят они практическую точку приложения своим удивительным способностям!

Э. Тер-Казарян по заказу специалистов соорудил кольцо для сшивания сосудов на сердце; уральский инженер Г. Зархин, выполняя просьбу нейрохирургов, монтирует ряд приспособлений, незаменимых в операциях на нерве; от Н. Маслюка ведет происхождение сложный прибор, помогающий диагностировать легочные заболевания. Всего не перечесть.

...Однажды педиатры попросили А. Сысолятина придумать, как брать желудочный сок у грудных детей, не причиняя им боли. Созданный прибор отвечал всем стандартам микроизделий. Через обыкновенную соску был протянут шланг толщиной в ниточку, на конце - грушевидная емкость с отверстием, видимым лишь в микроскоп. Вместе с соской спящему малышу достается и этот своеобразный зонд, который опускается в желудок, и желудочный сок миниатюрными долями стекает по шлангу-ниточке в пробирку.

Дружбой с медициной отмечены и отношения талантливого исполнителя в пространстве малых масштабов И. Дацковского. Большие привязанности у него к глазным хирургам, для которых он выполнил более сорока просьб. Вначале, правда, без особой охоты. Но однажды профессор Оренбургского медицинского института Л. Линник пригласил его на операцию. Из глаза мальчика удаляли медную шпонку, запущенную туда рогаткой. Однако медь не идет на магнит, и хирург применил особый пинцет, усики которого расходились уже в глазу, захватывали инородное тело и вновь сходились. Остроумное решение. Глаза Дацковского загорелись - он увидел свой собственный инструмент, который изобрел ранее. Теперь уже его не стоило убеждать, насколько полезны такие конструкции: дело жизни обрастало глубоким практическим смыслом.

В начале 80-х профессор томской медицины Б. Альперович применил в лечении печени уникальный прибор - криоскальпель, объединяющий действия холода с ультразвуком. Дело в том, что при операциях очень мешает кровотечение. Чтобы приглушить его, в медицинской практике уже давно используют холод. Он особенно эффективен в хирургии глаза, на нерве, где насыщенность кровеносными сосудами относительно мала. Но как подобраться к такому полнокровному и даже кроветворному органу, как печень, к другим структурам? Едва нож касается их, как начинается обильное выделение крови.

Профессора не оставляла мысль: неужели нельзя как-то обмануть природу, обойти с помощью некоего хитрого приема? Тогда и пришла идея: подсоединить к воздействиям холода ультразвук. За помощью он обратился к физикам, благо в Томске сошлись солидные физические силы, имеющие вековую традицию и разветвленную сеть академических, вузовских (да и ведомственных тоже) лабораторий, конструкторских бюро, НИИ. Б. Альперович надеялся, что физики сумеют укротить кровопоток.

На призыв откликнулся сотрудник Сибирского физико-технического института (что при Томском университете), кандидат наук Г. Тюльков, который незадолго перед этим стал лауреатом премии Ленинского комсомола. Усвоив идею, талантливый исследователь создает прибор. По сверхтонкой трубке к его рабочей части подводится охлажденный до минус 190 градусов азот. Касаясь пораженного органа, прибор замораживает его. Но ведь металлический скальпель тоже должен промерзнуть и, значит, примерзнуть к ткани. А здесь выручил уже ультразвуковой датчик (столь же, отметим, ультратончайшей работы), которым оснащен прибор.

"Содружество" холода и ультразвука оказалось не менее удачным, чем медико-физический союз. И вот уже идут на выписку прооперированные врачом Л. Парамоновой больные, избавленные от недуга благодаря умению создавать образцы микротехники.

Не запоздало и признание: медаль ВДНХ и поток просьб сообщить о конструкции прибора, поделиться опытом его изготовления и использования.

Ясное дело, хирургия, применяющая такой инструмент, сама обязана выйти на уровень микроусилий. Подобно мастерам миниатюр, оперирующий врач должен в ответственные моменты придержать дыхание и работать, улавливая мгновения между ударами пульса. Необходима микроскопически выверенная последовательность движений.

Недавно кандидат медицинских наук Рамаз Датиашвили (Всесоюзный научный центр хирургии) в буквальном смысле вернул литовской девочке Расе отрезанные в аварии ноги. Не станем рассказывать в подробностях, какая это трудоемкая работа, сколько нервов, сухожилий, мышц и костей пришлось воссоединить. Отметим лишь следующее. В подобных случаях требуется исключительная точность, разорванные сосуды нужно составить, как говорят медики, прецизионно. То есть необходимо получить строго то, что было до травмы, "не промахнувшись ни на микрометр", не сузив сосуды, иначе в том месте пойдут завихрения, а это верный путь к тромбам. Чтобы провести столь отточенную работу, хирург и помощник садятся в специальные кресла, подлокотники которых фиксируют положения рук, двигаются лишь пальцы. Сшивание идет, конечно, под микроскопом при сорокакратном увеличении.

Врачей сходного экстра-класса все прибавляется. Вот и в Военно-медицинской академии в Ленинграде провели столь же сложную операцию рабочему В. Колоколову. Ему отрезало станком обе руки. Уже через сорок минут пострадавший лежал на операционном столе, и две бригады микрохирургов - одну возглавил профессор А. Белоусов, вторую кандидат наук Н. Губочкин - принялись за дело, каждая бригада над своей рукой. Восстановление продолжалось десять часов. (Случается, шьют и по двадцать пять часов, сменяя друг друга.)

Мы расписали роли так, что микроумельцы создают инструмент, а хирурги им работают. Как говорится, богу - богово, кесарю - кесарево. Однако бывает, что оба эти таланта, оба умения сходятся в одном человеке. Обратимся к врачу из числа ведущих профессоров глазного дела, работающему в Институте микрохирургии С. Федорова - В. Захарову.

Еще когда С. Федоров только начинал свои уникальные операции по вживлению искусственного хрусталика в глаз, он после "изгнания" из Чебоксар оказался в Архангельске. Здесь и сошлись их дороги. В 1961 году в студенческий научный кружок глазных болезней медицинского института пришел пятикурсник Валерий Захаров. Влекла не только хирургия глаза, но и то, что кружком руководил человек, продвигавший такие необычные идеи.

Для операций по новой методике (о том рассказ чуть впереди) нужны хрусталики. Готовить их было некому, вернее, далеко не каждый способен это делать. В. Захаров и взял эту работу на себя. Тут прямые параллели с микроминиатюрами умельцев. Судите сами. Искусственный хрусталик - это линза и фиксирующее ее в глазу устройство. Размеры уже самой линзочки крохотные. Здесь все на миллионные доли: толщина 160-170 микрон (то есть едва больше полутора миллиметров), диаметр - пять миллиметров, вес - шесть миллиграммов. И в эту невесомую, едва видимую в деталях структуру надо еще "вписать" в металлическом исполнении волоски-дужки и антеннки, чтобы крепить все сооружение в глазу. Требовалась ювелирная выучка. Но В. Захарову ее не искать. Еще с детства пристрастился мастерить изделия из дерева и металла.

Сначала успевал за день, точнее, за сутки (в срочных эпизодах засиживался и ночами) сделать всего один хрусталик - такая кропотливая работа. Потом стало получаться два, порой три. Увы, это все, чем располагал тогда С. Федоров. До обидного мало. Хотелось же помочь больным, которые, прослышав о чуде, толпами шли в Архангельск.

Для сравнения. Ныне производство хрусталиков в институте-комплексе С. Федорова выведено на поток. Единственный в своем роде завод при нем поставляет миру около двенадцати тысяч линз в год. Их шлифуют шестьдесят славных девушек (отобранных по специальным тестам), обладающих особо чувствительными пальцами. (Впрочем, число может и устареть, как и все, что касается достижений этого врача-новатора.) Одна из моделей с официальным названием "Спутник" прилюдно именуется "хрусталик Федорова - Захарова". Получены патенты из ФРГ, Италии, Голландии, США. И если уж продолжить аналогию с микроумельцами, можем насладиться ею сполна.

...В одну из первых поездок в США С. Федоров, прочитав цикл лекций о своем методе, сопроводил его практическим подтверждением. Он вживил человекам пятидесяти привезенные с собой хрусталики. Но что это? Уже после, осматривая через сильнейшие микроскопы оперированных, американские врачи обнаружили на линзочках крохотную запись: "Сделано в СССР". И у истоков этих дивных миниатюр стоял, напомним, В. Захаров.

На шестом курсе В. Захаров уже ассистировал на операциях, все больше оттачивая мастерство, ибо кому же не ясно, что и труд в операционной, и обработка хрусталиков одинаково требуют микроскопической прилежности. А ныне В. Захаров - крупный специалист в хирургии сетчатки, заведующий отделом в институте-комплексе. Конечно, это другое назначение. Оно связано с проникновением в структуры, лежащие за хрусталиком. Однажды С. Федоров, озабоченный судьбами своего дела, повел разговор о том, что институт не сможет быть первоклассным учреждением глазных болезней, если не освоит операции на сетчатке. И вновь В. Захаров принимает на себя трудную задачу.

Следует сказать, что ретинология (так обозначена врачебная дисциплина, курирующая "страдания" сетчатки)- одна из особо напряженных областей хирургического вмешательства в глаз. Она требует не только высокого мастерства, но одновременно твердости и риска. Дело в том, что сетчатка - средоточие этих знаменитых, знакомых еще со школьных дней, палочек и колбочек, превращающих световое возбуждение в нервный сигнал. Печать особой ответственности ложится на все, что связано с разрывом, отслойкой и т. п. сетчатки. Самые тяжелые в глазных клиниках больные - "отслоечники", самые невеселые палаты - в отделениях отслойки, и самые "страшные" врачи тоже здесь. На тех, кто с поражениями сетчатки, другие больные смотрят с известным почтением и в тайной надежде избежать сей мрачной участи. Стоит ли доказывать, сколь высокого класса специалист здесь необходим? Бесспорно, от такого сочетания в одном лице специалиста хирургии и микроумений выигрывает дело, выигрывает больной. Кстати, отметим, что В. Захарову привычно ладить хирургическое снаряжение к операциям самому. Чтобы достичь филигранной отточенности движений, хирургу надо совершить еще один подвиг - научиться мастерству. А это дается долготерпением. Доктор Г. Степанов, например, сравнивает эти занятия с тем, как тренируются "балерины, у которых класс - каждый день".

Не обходится и без того, что в народе называют чудачеством, да только без того или иного вида попадания в чудаки здесь, наверно, и не обойтись.

Лауреат Государственной премии хирург В. Францев начал готовить себя к будущим операциям еще в студенчестве. Увидев, как тонко кладет стежки его учитель академик Е. Мешалкин, ведя на сердце шов ровными, словно вымеренными по линеечке шажками, понял, что ему надо. Решительно купил пяльцы, ткань с рисунком для вышивания так называемым болгарским крестом и, несмотря на усмешки приятелей ("Вот чудак!"), принялся вышивать пейзажи. Только работал не обыкновенной вышивальной иглой, а "хирургически" изогнутой, да еще вставленной в иглодержатель (совсем как на операции). От той поры сохранились даже некоторые картины.

Вообще, его койка в общежитии второго Московского мединститута напоминала скорее рабочее место мастера пошивочного ателье: вокруг и около все было занавешено нитками, вышивками, заготовками. И еще он постоянно завязывает узлы. Где только можно: во время чтения, бесед, уж, наверно, на заседаниях (только академики про то умалчивают), перед сном...

Интересно и признание врача из Томска А. Савиных. Он так и говорил: "Хирургия - это рукоделие". Выдающийся специалист, лауреат Государственной премии, академик отличался ювелирной техникой, не лишенной изящества. Так бывало, что прооперированных им больных узнавали по шву. Вошло в обиход говорить "шов Савиных". Это была работа, исполненная симметрии, красоты и тонкого расчета, словом, сделано по лучшим образцам рукоделия. Заметим, кстати, что хирург обычно пользовался специальными инструментами, которые, по его заказу, готовили талантливые умельцы, вполне заслуживающие приставки "экстра",- заведующий экспериментальным цехом одного из томских заводов И. Виниченко и сотрудник политехнического института П. Одинцев.

К медицине мы скоро придем вновь. А сейчас, заключая главу, попытаемся придать ей методологическую завершенность. При этом хотелось бы особо адресоваться к молодому исследователю.

Сколь бы ни выглядели с первого захода программные установки схоластов, их энергичная логическая жестикуляция отрешенными от земных опор, даже эти занятия не оказались бесплодными. Точно так же многие эксперименты, названные необычными, порой пустыми, со временем оказываются несущими добротный результат. Это дает основание высказать некоторые эвристические рекомендации.

Представляется полезным в процессах решения познавательных задач не стеснять себя в выборе тем, объектов исследования, проблем, поскольку заранее трудно сказать, что именно способно принести успех. Этим правилом, по-видимому, руководствовался Л. Пастер. Во всяком случае, один из его помощников, Э. Ру, вспоминает: "Какие только нелепые и невероятные опыты мы тогда не затевали!"

Одним словом, надо испытать все, поскольку самые невозможные варианты оказываются возможными, самые недопустимые ситуации - вполне реальными, допустимыми. По-видимому, есть "краешек истины" в словах, которые произнес однажды Г. Гейне: "Гениальные идеи - это всякий вздор, который идет в голову". Добавим только: "в гениальную голову".

В арсенале науковедов есть прием, который они называют "постулатом свободы". Он ориентирует исследователя на выдвижение оригинальных идей, на поиск смелых концепций. Полагаем, что материал главы содержит примеры таких раскованных, не стесненных соображениями узкопрактической пользы подходов и решений.