"Завуалированная алгебра"

Итак, подойдем к искусству и науке с точки зрения того, чем они полезны друг для друга. Вначале о том значении, какое имеет наука для искусства.

Как бы ни определяли искусство, какими бы эпитетами его ни сопровождали, бесспорно одно: животворящим началом художественного является красота. В ней сходятся помыслы больших и малых мастеров, к ней тянутся все нити творческих стараний, ее ищет зритель, читатель, слушатель. Красота скульптурных композиций и архитектурных ансамблей, красота музыкальных форм, живописных полотен, образцов поэтического слова - повсюду нас встречает красота.

Даже там, где изображается уродливое, отвратительное, даже описывая безобразное, художник руководствуется нормами прекрасного. Самой природой творчества предназначено отталкивающее запечатлеть в формах, приличествующих требованиям искусства, то есть в совершенных формах. Ибо создается так называемая вторая реальность. Она не копия, не зеркальное подобие действительного, а нечто с ней соперничающее. Это особый мир, который существует по своим законам, отличным от законов окружающего, и утверждается этот мир благодаря идеалам красоты.

В том и парадокс (один из парадоксов) искусства, что безобразное в жизни должно, пройдя через руки художника, обернуться прекрасным исполнением. И тогда мы говорим: "Великолепно". Мы говорим это, видя, как на полотнах живописцев, на страницах романов, в театре перед нами проходят герои, которые совершают недостойное, подличают, причиняют горе.

Но что такое красота? Ее не понять, обходя стороной науку, методы точного анализа. Однако на пути к нему обнаруживается одно методологическое препятствие. Вправе ли мы вообще подвергать произведения искусства аналитическим испытаниям, поверяя "алгеброй гармонию"?

Ведь художественные творения можно принимать (или не принимать), опираясь на чувства, целостно. Разве допустимо разымать их на части, измеряя на весах холодной рассудительности? Немецкий философ XX века М. Хайдеггер, например, считает бесполезным прибегать в подобных делах к услугам науки. Это можно практиковать, по его мнению, только применительно к разлагающемуся искусству. Об искусстве не надо говорить ничего. Вообще, не думайте, а смотрите. Таково мнение еще одного философа, австрийца Л. Витгенштейна.

Против анализа художественных произведений восстает фактически и М. Алигер. В очень сердитых тонах поэтесса заявляет: "Терпеть не могу, когда растолковывают стихи". Но отчего же? Истолкованию не поддаются только бессодержательные, заумные стихи.

Каждое художественное явление, а поэтическое в особенности, - отрезок биографии автора, эпизод его жизни. Комментарий лишь поможет глубже войти в истоки творчества, провести параллели между жизненным и эстетическим.

Но это одна сторона вопроса. Нередко стоит разъяснить и сам образ, раскрыть смысл метафоры, указать на ассоциации, которые окружают эпитет, сравнение. Прелесть строки от этого отнюдь не потускнеет.

Недавно вышла книга известного советского исследователя академика Д. Лихачева "Литература - реальность - литература". Автор призывает к вдумчивому, "медленному" чтению художественных текстов и рядом примером показывает, как это надо делать. Вот до отчетливости знакомая пушкинская строфа:

Зима! Крестьянин, торжествуя, 
На дровнях обновляет путь; 
Его лошадка, снег почуя, 
Плетется рысью как-нибудь. 

Кажется, все ясно. Но Д. Лихачев приглашает читателя к раздумьям. Почему "торжествуя"? И почему лошадь, "снег почуя, плетется рысью как-нибудь"? Чтобы добраться до смысла, ученый обращается к другим пушкинским характеристикам труда крестьян, он даже советуется с известным мастером конного спорта - не удастся ли у него выяснить, отчего так рада свежему снегу лошадь.

Вспоминается, как умно "растолковывает" И. Бунин одно блоковское место:

Какая грусть! Конец аллеи 
Опять с утра исчез в пыли, 
Опять серебряные змеи 
Через сугробы поползли... 

"Какие змеи?" - недоумевала Лика, героиня одноименной повести. И вновь, пишет И. Бунин, ей надо было разъяснять, что это - метель, поземка.

Будем откровенны. Едва ли мы оказались понятливее, особенно если знакомы с полем зимним в основном по впечатлениям кино и телевизора. Но разве стихи потеряли после этого разъяснения свою красоту? Наоборот.

Вообще, мало ли таких поэтических, да и прозаических мест, которые просят объяснения и которые, получив его, лишь заблестят еще ярче. Опасность не здесь, а в попытках свести художественное как проявление эмоционального к чистой формуле, утопить все богатство содержания в однозначных дефинициях. Станем придерживаться той позиции, что в основе искусства и красоты лежат строгие гармонии числа и меры, но это не дает права считать, будто прекрасное есть число и ничего более.

Французский скульптор начала XX века Э. Бурдель однажды заметил: "Искусство - это завуалированная алгебра, отнимающая жизнь у тех, кто стремится приподнять ее покрывало". В самом деле, не приходится отрицать того, что творчество в искусстве опирается на некие количественные нормы, с которыми художник должен считаться. Но именно потому и стоит "приподнять покрывало", окутывающее прекрасное. Не ради того, чтобы приземлить, а чтобы ближе понять тайну его очарования.

Издавна повелось считать подоплекой красоты гармонию. Само по себе это слово едва ли прояснит обстановку, если не пойти дальше. Пытаясь же разузнать, отчего гармония пробуждает эстетические волнения, неизбежно столкнемся с отношениями и структурами, которые поддаются точному количественному описанию. Иначе сказать, всякая гармония, несущая красоту, может быть выражена числом, хотя, как было отмечено, к числу не сводится.

Так мы подошли к выводу, важному для понимания пользы содружества культур. Он состоит в том, что фундамент точного знания - математика оказывается также положена в основания красоты и потому составляет опору для многих видов искусств, прежде всего изобразительного и музыкального. Нам остается лишь это утверждение развернуть.

Определением гармонии и красоты значится симметрия. Далее придется перейти на язык немного сухой, академический, отлученный от искусства.

Симметрия есть соразмерное расположение элементов, точек и т. п. предмета, когда одна часть кажется как бы зеркальным отражением другой. Наверно, это представляется достаточно абстрактным, но мы попытаемся оживить текст полнокровными, взятыми из самой жизни иллюстрациями.

Выделяют ось, плоскость и центр симметрии. Если предмет симметричен и, следовательно, достоин проходить по разряду эстетических, в нем можно отыскать по крайней мере одно из указанных проявлений симметричности. Конечно, есть и другие свойства: перенос в пространстве (трансляция), перемещение во времени, вращение и т. д. Вообще, предмет считается симметричным, когда с ним можно делать нечто, после чего он будет выглядеть точно таким же, как и прежде.

Симметрия

Рассмотрим ось симметрии. Это линия, проходящая через центр фигуры. Порядок оси указывает на число совмещений фигуры самой с собой при ее полном повороте вокруг оси. Скажем, равносторонний треугольник обладает осью третьего, квадрат - четвертого и т. п. порядка.

Плоскость симметрии, если таковую можно прочертить, рассекает предмет на две соразмерные половины, что и выдает его симметричность, а следовательно, присутствие красоты. К примеру, лицо человека, вообще человеческое тело в целом. Тут, конечно, положено оговориться. Половинки оказываются не строго симметричными. Так, сердце расположено в левой части, а печень - справа. Одна рука, обычно правая, развита лучше. Подсчитано, что на 16 тысяч правшей приходится один левша. Симметричность нарушается и тем, что левый шаг короче правого... Как-то на площади святого Петра в Риме провели такой эксперимент. Испытуемым завязывали глаза и предлагали по прямой пересечь площадь. Все отклонялись влево. По той же причине неравности шагов идущие в лесу без ориентиров и дорог блуждают по кругу, возвращаясь на прежнее место.

Обнаружены и другие "шероховатости". Возьмем две одинаковые фотографии одного и того же человеческого лица; разрежем их по плоскости симметрии и вновь составим лицо, только одно - из левых половинок, а другое - из правых. Окажется, что лица непохожи, как будто это фотографии разных людей.

Однако подобные отступления отнюдь не порочат присущую симметрии и гармонии красоту. Они лишь вносят в жесткий распорядок что-то непокорное, придавая вещам разнообразие и живость. Впрочем, это стоит особого разговора, и не здесь его начинать.

Итак, симметрия в качестве проявлений соразмерности, согласованности в расположении частей и элементов целого несет ощущение красоты, изящества. Послушаем мнение большого специалиста в этой сфере, автора основательного исследования "Симметрия" Г. Вейля: "Как бы широко или узко мы ни понимали это слово, симметрия есть идея, с помощью которой человек веками пытался объяснить и создать порядок, красоту, совершенство".

Еще одним проявлением красоты является ритм. В основе его лежит правило повтора элемента. Симметрия тоже строится на повторениях, но здесь они представлены, так сказать, в застывшем виде. Ритм же использует повторяющиеся элементы для воссоздания динамики процесса, для передачи речевых, музыкальных и т. п. структур, выступая их организующим во времени началом.

Таковы важнейшие определения красоты и гармонии. Но и симметрия и ритм покоятся на отношениях и пропорциях, характеризующихся точными количественными значениями. Теперь мы посмотрим их в действии, как они реализуются в художественной практике.