Глава четвертая. Профессура в Страсбурге

Впервые Жерар получил обеспеченное положение, которого так долго добивался. Многие ученые искренне поздравляли его с назначением в Страсбург, но одновременно сожалели о том, что он вынужден покинуть Париж. «Я был удивлен, — пишет Малагути, — и в то же время огорчен, узнав, что Вы оставляете Париж. Но все равно, несмотря ни на что, Вам необходимо будет вернуться. Если откроется вакансия в Академии, кто сможет заместить ее, если не Вы? Не думаю, что Академия осмелится все время пренебрегать мнением всей Европы, которое всецело на Вашей стороне. Но, в ожидании времени, когда справедливость восторжествует, я спрашиваю: почему не создали при Коллеж де Франс или, еще лучше, при Сорбонне кафедру органической химии специально для Вас? Когда думаешь о том, что теперешнее преподавание органической химии в Сорбонне — просто насмешка, когда думаешь о том, что Ваши идеи стали мощным потоком, который преодолевает все препятствия, то начинаешь действительно считать чем-то невероятным, когда видишь, что Вы покидаете Париж. Но надеюсь, что это будет последним испытанием, или, еще лучше, последней несправедливостью по отношению к Вам» [1, стр. 263].

Вагнер (Иоганн Рудольф Вагнер (Wagner, 1S22-1880) - химик-технолог, профессор Вюрцбуреской высшей технической школы, перевел на немецкий язык учебник Жерара «Lehrbuch der organischen Chemiee) писал ему: «Я уверен, что Ваш пост в Эльзасе — это временный пост, и Вы здесь долго не задержитесь, а займете в Париже, в Академии и в государстве место, теперь занятое теми, которые, как Дюма, уже давно ничего не делают. Ваша система завоевывает все больше и больше сторонников» [1, стр. 264].

Горячо поздравил Жерара его бывший учитель Эрдман: «Ваша система составляет теперь основу моего курса» [1, стр. 264].

«Примите мои самые лучшие поздравления, — писал ему Либих, — по поводу этого счастливого события, которое Вам даст возможность, по всем предвидениям, оставить Ваши критические работы, приносившие Вам только неприятности, и Вы сможете всецело посвятить себя Вашим любимым экспериментальным работам. Мы должны определенно ожидать от Вас целый ряд важных работ» [1, стр. 284].

5 февраля 1855 г. Жерар прибыл в Страсбург. О том, как его встретили там, видно из его письма жене, которая временно осталась с семьей в Париже: «Ректор, декан, коллеги, словом, все меня горячо поздравляли. Они зашли так далеко, что назвали меня «краеугольным камнем» Страсбургской академии (университета. — М. Ф.). Меня еще никогда в жизни так не хвалили и не поздравляли <...> В Монпелье у меня была конюшня, а здесь у меня целый дворец <...> у меня прекрасные весы, штук двадцать тиглей и чашек из платины, золота и серебра разных размеров и в хорошем состоянии. Одним словом, я теперь имею лабораторию, о которой мечтал всю жизнь» [1, стр. 266]. Лаборатория Фармацевтического института оказалась меньше университетской, но тоже в хорошем состоянии.

19 февраля Жерар прочел первую лекцию в Фармацевтическом институте, а 22 февраля — в университете. «Я наконец вчера начал свои лекции,— пишет он жене.— Полный успех. Лекция мне очень удалась. Я еще никогда не говорил с такой легкостью. Безусловно, мое решение приехать сюда было хорошей мыслью» [1, стр. 268].

Лот (Шарль Лот fLauth, 1S36-1913) - химик, крупный специалист по синтезу красителей, земляк Жерара (эльзасец); у нас его фамилию обычно произносят по-немецки - Лаут) так вспоминает о его лекциях: «Я был тогда студентом Фармацевтического института и факультета естественных наук в Страсбурге. Когда мы узнали о назначении Жерара к нам, эта новость вызвала порыв энтузиазма и естественного любопытства. Хотя преподавание химии у нас велось знаменитыми профессорами, оно было таким, каким могло быть в эту эпоху. Я хочу сказать, что нам излагали историю, методы получения веществ, химические реакции кислот, органических щелочей, нейтральных тел (крахмал, сахар, клей и т. д.), спиртов, эфиров, эфирных масел, жиров и т. д.; все это без всякой идеи о классификации, без малейшего понятия об отношениях этих веществ между собой.

Отсюда понятно, с каким нетерпением мы ждали приезда реформатора органической химии. Я увидел, как он прошел через сад Фармацевтического института, и сейчас же через все лаборатории прошло известие о его прибытии: вот он! И действительно, было кем восхищаться: Жерар был весьма красивым мужчиной с длинными и вьющимися черными волосами, обрамлявшими его лицо, освещенное глазами поразительной живости. Он был сравнительно высокого роста, элегантным, подтянутым, до некоторой степени оригинальным; все это придавало ему какое-то особое обаяние <...> То, что оставило очень четкое и ясное воспоминание — это его метод преподавания; мы никогда ничего подобного не слышали и не подозревали. Но теряя много времени, он нам излагал свои идеи о типах, о химических функциях, о радикалах, о смысле химических формул, о двойном разложении и т. д. Он нам говорил о своих рядах, показывал свои проекты классификации. Для нас, молодежи, это было полной революцией; мы даже не могли себе представить те высоты, к которым он нас возносил. Его новые теоретические взгляды нас восхищали и ошеломляли в то же время.

Жерар не был, собственно говоря, большим оратором, если мне дозволено выразать мысль совсем молодого человека, но у него было горение пророка. Он настаивал с горячим желанием убедить слушателей в основных положениях своего учения, стараясь, чтобы мы усвоили его новые идеи не только благодаря ясности изложения и многочисленным примерам, которые он писал на доске, но еще и благодаря его мимике, блеску его взгляда» [1, стр. 267—268].

Аудитория Жерара была всегда полна, и, по-видимому, ее состав удовлетворял ученого. «Мой курс полностью революционен (химически говоря). Мои студенты производят впечатление очень зубастых», — делится он с женой [1, стр. 271].

В июне 1855 г. Вильямсон сообщил Жерару о его избрании членом Лондонского химического общества.

В июле Жерар поехал в Гейдельберг, чтобы ознакомиться с бунзеновской и другими немецкими лабораториями, посоветоваться о новых методах анализа в связи с изданием второй части своей аналитической химии. Бунзен оказал французскому ученому очень теплый прием, охотно ознакомил его со своей лабораторией. Правда, его очень удивило, что Жерар из-за материальных соображений имеет две кафедры. «В вашей стране, — сказал Бунзен, — убивают ученого для того, чтобы мог существовать человек» [1, стр. 274].

Жерар был в восторге от немецких лабораторий: «Лаборатории, которые я видел, величественны. Лаборатория в Гейдельберге (Бунзена) стоила 150000 франков. Это настоящий дворец. Все здесь есть» [1, стр. 274]. По-видимому, под влиянием всего виденного Жерар проектировал создать в Страсбурге одну центральную лабораторию, которая обслуживала бы все три высших учебных заведения этого города и была бы научным центром химических исследований; руководство университета и городские власти Страсбурга поддержали этот проект.

Два летних месяца Жерар провел в Париже в кругу своей семьи. Здесь он закончил работу об амидах. В конце сентября семья Жерара переехала в Страсбург.

Осенью того же года Жерар начал писать общую часть (Generalites) четвертого тома «Курса органической химии» [20], в которой изложил свои теоретические воззрения. Работа Жерара над окончанием учебника была нарушена событием, которое его очень расстроило. Либих, с которым Жерар восстановил хорошие отношения, опять выступил против него. Поводом послужили злополучные «меллониды». Их формулы Жерар предложил еще в 1851 г., в учебнике органической химии он только воспроизвел эти формулы. Поскольку Жерар ни одним словом не выступил против Либиха, он не знал, чем объяснить его нападки на книгу, о которой Либих ранее давал хвалебные отзывы. «Либих, очевидно, разгневан, — пишет Жерар Шанселю, — видя успех новых идей. Лимприхт (Генрих Франц Петер Лимприхт (Limpricht, 1827-1909) - химик-органик, ассистент Велера в Геттгтгене, затем профессор в Грейфсвалъде; много способствовал распространению воззрений Жерара в Германии), ученик его друга Велера, пишет небольшой очерк для распространения этих идей. Я также получил письмо о присоединении (к моим идеям) от Листа, продолжателя Гмелина; и на этой же неделе три русских химика (Зивин, Шишков и Эйзен) написали мне письмо, в котором они меня поздравляют и заявляют о своем присоединении к моим идеям. Это является для меня веским возмещением гнусных нападок барона (Либиха. — М. Ф.), которое меня весьма утешает» [1, стр. 279]. По совету друзей нападки Либиха Жерар оставил без ответа.

Отношение со стороны академии также оставляло желать лучшего. Свою рукопись об амидах Жерар передал Дюма, но тот в течение четырех месяцев не выполнил своего обещания сообщить об этой работе академии. Если бы Дюма не был так небрежен, Жерар мог бы просить у академии субсидии для продолжения своих работ.

И когда в январе 1856 г. в правительственном «Вестнике» («Moniteur») был опубликован список ученых, награжденных орденом Почетного легиона (обычно это награждение приурочивалось к празднику Нового года), фамилии Жерара там не было.

«Из моих современников, имеющих печатные работы, только мне все еще не дано это свидетельство почета», — пишет Жерар [1, стр. 281]. По этому поводу Флуранс (Марк Жак Пъер Флуранс (1794-1867) - физиолог, член Парижской академии наук и ее непременный секретарь (с 1833 г.)) сказал Кауру: «Просто невероятно, что такой заслуженный человек, как Жерар, еще не награжден, в то время как награждают столько людей, имеющих весьма посредственное значение для науки» [1, стр. 282].

Ордена Жерар так и не получил никогда. Правда, в июне 1855 г. его избрали членом Лондонского химического общества, а 21 апреля 1856 г. он получил звание члена-корреспондента Парижской академии наук. Этим он во многом обязан Тенару, который горячо поддерживал его кандидатуру.

Жерар получил тогда много поздравлений. Некоторые видели в этом избрания доказательство коренного изменения взглядов ученых академии. «Ваши идеи стали теперь в глазах высокопоставленных и всемогущих господ менее подпольными, чем раньше? Или они заметили, что Ваша «химическая алгебра» (которую считали такой революционной) заключает научные истины, которые заслуживают признания?» — пишет Жерару Дрион (Шарль Дрион (Drion, 1SS7-1862). Работал в лаборатории Жерара в Париже. Профессор физики и химии в уничепситете Besaucona) [1, стр. 284]. Конечно, о коренном изменении во взглядах химиков академии не могло быть и речи: официальные представители химической науки Франции, как и прежде, не признавали жераровскую систему атомных весов и химических формул. Зато за рубежом Жерар пользовался огромным авторитетом, его считали главой современной химии. Напомним, что горячими последователями Жерара были Зинин, Шишков, Эйзен, Ходнев, Бекетов, Менделеев.

Жизиь и работа в Страсбурге не вполне удовлетворяли Жерара. Он мечтал о возвращении в Париж, ему не хватало интеллектуальной атмосферы столицы, где он мог обмениваться мыслями, дискутировать, выслушивать серьезную авторитетную критику. Он вспоминал страстные «сражения» у доски с Вюрцем, беседы с Кауром, Сент-Клер Девиллем (Анри Этъенн Сент-Клер Девиллъ (Sainte-Claire Deville, 1818-1881) - химик, профессор Высшей нормальной школы, члгн Парижской академии наук), Пелузом (Теофиль Жюль Пелуз (Pelouze, 1807-1S67) - химик, профессор Коллеж де Франс и Политехнический школы, член Парижской академии наук), Тенаром и другими крупными химиками. В письмах к парижским друзьям он с грустью говорит об этом. «Я не жалуюсь на свою теперешнюю судьбу, напротив, я теперь устроен очень хорошо, у меня есть все удобства. Но мне не хватает парижской атмосферы, где дышится так легко», — писал он Орфила (Матео Хоэе Бонавентура Орфила (Orfila, 1787-1853) - химик и ерач, профессор Медицинской школы в Париже) [1, стр. 285]. Но, пожалуй, Жерар переоценивал обстановку в научном мире Парижа: она была отнюдь не благоприятной для развития теоретической химии. Его друг Рейнозо (Альваро Рейнозо (Reynoso, 1829-1889) - химик, профессор Мадридского, а затем Гаванского университета) так описывал парижскую атмосферу 1856 г.: «Здесь в Париже — мертвый штиль в науке; все, что называется «чистой» наукой, никого не интересует и проходит незамеченным. Сегодня надо браться за промышленные применения; таким образом, человек должен стараться исчезнуть, чтобы уступить место тем, кто как-то умеет использовать науку (для практических целей. — М. Ф.). Мы теперь очень далеки от той эпохи, полной страстей и энтузиазма, когда наука, как таковая, нас полностью удовлетворяла и захватывала. Теперешнее поколение считает, что для того, чтобы достичь чего-либо, надо спрятаться под крылышками покровителей, сделаться «маленьким» и проявлять возможно меньше индивидуальности» [1, стр. 286].

Жерар мечтал хорошо отдохнуть на каникулах в живописных местах Шварцвальда, а потом побывать в Париже, повидаться с друзьями. В июне 1856 г. он писал Кауру: «Я должен, наконец, признаться, что у меня теперь совершенно нет (научных) новостей. Два курса, которые я читал в этом году, и работа над окончанием моей книги отняли у меня все время. Добавьте к этим причинам некоторую дозу скуки — той скуки, в которую невольно впадаешь после нескольких месяцев пребывания в провинции, — и Вы поймете, почему у меня нет результатов лабораторных работ, о которых я бы мог сообщить Вам. Надеюсь приехать к Вам на ближайшие каникулы и «закаляться» возле Вас» [1, стр. 287]. Это письмо было последним письмом Жерара.

Каникулы начинались 19 августа. Жерар заблаговременно снял летнюю дачу в Баденском герцогстве, где собирались отдыхать его коллеги с семьями. Но 15 августа он внезапно заболел, резко повысилась температура. Положение с каждым днем ухудшалось, а три дня спустя лечащий врач установил диагноз — острый перитонит. Врач не отходил от постели больного. Когда Жерару становилось немного легче, он не переставая говорил о химии. Его последние слова были: «Мне надо бы еще 15 лет, чтобы закончить свой труд!.. Да! Да! через пятьдесят лет скажут, что я кое-что сделал!.. Я опередил химию на пятьдесят лет» [1, стр. 290].

Ранним утром 19 августа после короткой агонии Шарль Жерар скончался. Так, неожиданно для родных и друзей, закончил свой короткий жизненный путь один из самых выдающихся химиков Франции.

21 августа, в день сорокалетия Жерара, состоялись его похороны. На могиле директор Фармацевтического института Опперман произнес речь, в которой описал короткий, но славный жизненный путь Жерара, его необычайное трудолюбие, его самоотверженное служение науке. Позже на страсбургском кладбище был установлен надгробный памятник из шотландского гранита, украшенный пальмовой ветвью и лавровым венком из бронзы — эмблемой университетов Франции. При открытии памятника Вюрц сказал: «Жерар будет жить своим гением и своими трудами, и эти гранит и бронза будут менее долговечными, чем его имя» [1, стр. 294].

Парижская академия наук посвятила памяти Жерара траурное заседание. Президент Академии Депре (Сезар Мансюэт Депре (Despreiz, 1791-1863) - физик, профессор факультета естественных но.ук в Париже, член Парижской академии наук) выступил со следующими словами: «С сожалением сообщаю Академии о смерти одного из самых молодых и самых активных членов^корреспондентов — Шарля Жерара, профессора естественно-научного факультета и Фармацевтического института Страсбурга. Авторитетные люди считают, что Жерар являлся одним из самых ученых и самых искусных химиков Европы. Жерара постигла та же судьба, что и его несчастного друга и соратника Лорана. Он был отнят у науки в расцвете своего таланта, в тот момент, когда он хотел в последний раз приложить свою руку для издания своего обширного труда, охватывающего всю органическую химию. Он оставил вдову и трех малолетних детей без обеспечения. (Желательно, чтобы друзья науки объединили свои усилия, чтобы помочь этой семье, достойной нашего внимания, и чтобы облегчить тяжелое бремя, которое ложится теперь на плечи вдовы Жерара» [1, стр. 291].

По инициативе Тенара, потрясенного безвременной смертью Жерара, было организовано общество «Друзья науки». Целью общества служило оказание помощи ученым или их семьям, впавшим в нужду; общество позаботилось и о семье Жерара.

Последний (IV) том «Курса органической химии» (Первый том посвящен анализу органических ееществ, второй - их классификации, третий - веществам, которые подлежат классификации, четвертый - обобщениям и теоретическим вопросам. Новые идеи изложены во втором томе и главным образом в четвертом, еде подробно рассматривается теория типов) Жерар закончил при жизни, но опубликовать не успел: об издании этого тома позаботился его ученик Дрион. Жерар предполагал написать пятый том, посвященный химии природных растительных и животных веществ.

Учебник Жерара выгодно выделяется среди других не только новой трактовкой материала, изложением теории типов и других важных обобщений, подкрепленных новейшими открытиями, утвердившими идеи автора. Книга отличается прекрасной архитектоникой, ясным и систематичным изложением, критическим отношением к излагаемому материалу. Жерар исправляет неверные формулы, принятые дуалистами, не оставляет ни одного явления без попытки объяснить его, критикует устаревшие представления; методы получения веществ описаны обстоятельно, со всеми необходимыми деталями, весь материал сопровождается богатой библиографией. Еще одно достоинство учебника — его энциклоледичность.

Книга Жерара с большим энтузиазмом была встречена молодыми химиками и скоро стала одним из наиболее популярных учебников, пользовавшимся авторитетом и у друзей и у противников Жерара; его «Traite» можно было найти на рабочем столе любой лаборатории.

За свою короткую жизнь Жерар опубликовал 194 научных статьи (часть из них написана совместно с Кауром, Лораном, Шанселем или Киоцца). Кроме того, за 17 с лишним лет он написал пять учебников, перевел на французский язык пять книг Либиха [4, 8, 23—26] и один ежегодник Берцелиуса; общий объем его произведений превышает 600 печатных листов. И все это помимо большой экспериментальной и педагогической работы. Если учесть тяжелые материальные условия и все те препятствия, которые встречались на трудовом пути Жерара, то можно смело сказать, что это был человек исключительных способностей и невероятного трудолюбия.