О некоторых чертах характера, необходимых молодому исследователю, рассказывает академик А. ОКЛАДНИКОВ

Смысл и суть моей науки впервые были сформулированы человеком, которого по давней традиции называют «отцом истории».

«Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности...» - так начинается один из первых на памяти человечества исторических трудов. Как видим, не в простом накапливании знаний видел цель историка неутомимый галикарнассец, но в том, чтобы донести до своих современников и потомков само дыхание свершившихся событий.

История - не бесстрастное накопление фактов. Вернее, так: бесстрастное накопление фактов - это еще не история. Геродота, с точки зрения современной методики исследования, можно с большим основанием назвать собирателем народных легенд и притч, нежели историком в сложившемся к нашим дням смысле этого слова. Но когда я раскрываю его «Историю», - как бы критически ни взвешивал на весах современной науки сообщаемые там сведения, я не могу избавиться от завораживающей поэтичности его видения тех или иных событий, без которого мне было бы просто невозможно по-человечески ощутить и понять век Геродотов. Нельзя забывать, что сама интонация письменного источника - это тоже исторический документ. Причем едва ли менее важный, нежели отдельно приведенный бесспорный исторический факт.

Простой пример. О фактической стороне жизни скифов, весьма подробно описанных Геродотом, в конце концов с достаточной обстоятельностью узнали бы по материалам археологических раскопок. Но разве смогли бы мы столь отчетливо представить саму атмосферу скифского бытия, дух социально-экономических взаимоотношений эллинского и варварского миров, общественную психологию тех бурных, противоречивых, во многом определяющих дальнейшие судьбы всей европейской цивилизации событий, о которых писал Геродот, если бы сообщаемая им фактография не накладывалась на его собственное мировоззрение и представления.

Общественная страстность, политическая заостренность - непременные качества историка. Не могу не вспомнить одну дневниковую запись выдающегося русского историка В. Ключевского: «Изучая дедов, узнаем внуков, то есть, изучая предков, узнаем самих себя. Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем пришли мы в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться...» Руками историков человечество пишет свою биографию - какая уж тут может быть бесстрастность! И когда я говорю студентам, только начинающим свой путь в. науке, что историку надо уметь жить выбранным им самим временем, я подчеркиваю, что это умение не исчерпывается только безупречным знанием реалий исчезнувшей жизни. Подобное фактографическое знание «своего» времени, как говорят математики, необходимое, но далеко не достаточное условие решения задачи.

Ведь от обывателя эпохи, в которую он «переселяется», историк отличен тем, что может знать, каким образом развивалось в веках последующих то или иное событие и к чему оно привело. Иными словами, историк не только может видеть причину, но и знать следствие. И он просто обязан - не только по профессиональной, но и по человеческой ответственности - уметь сопоставлять, сравнивать, делать выводы. А разве можно одним лишь холодным разумом обобщать судьбы людей, среди которых живешь?

...Как историк я путешествую в каменном веке. Изучаю то время, от которого не осталось никаких письменных источников. Казалось бы, все отмерло и окаменело, ушло из жизни, как ушли последние мамонты. Но когда из влажной земли раскопа предстают передо мной те или иные овеществленные следы деятельности наших далеких предшественников, я вижу в первую очередь живых людей.

Я вспоминаю об одной такой встрече с человеком древнекаменного века, встрече, которая во многом определила всю мою дальнейшую жизнь. Это было 1936 году во время раскопок поселения древнекаменного века на берегу Ангары возле старинного русского села Буреть.

..Ночью прошла гроза, и утром от земли долго шел теплыи теплый пар. На раскопки мы вышли поздно ждали, когда земля подсохнет. Вначале на дне раскопа показались позвонки ископаемого быка - их расположение показывало, что когда-то этого быка положили сюда специально целиком. Сбоку лежала аккуратно обломанная на концах массивная челюсть джегетая - дикого осла, обитавшего в те далекие времена на безбрежных степных просторах, тянущихся от Ледовитого океана до Гобийского Алтая. И в центре этого заботливо сооруженного примитивного тайника лежала статуэтка женщины из мамонтового бивня.

...Узкие, по-монгольски слегка раскосые глаза настороженно, загадочно смотрели на нас, людей XX века. Ощущение жизненной силы и какой-то ускользающей тайны, исходившее от этой статуэтки - не сговариваясь, мы назвали ее «Венерой», - усиливалось тем, что она как будто излучала тепло. Статуэтка была не монотонно желтой или коричневой, какими видел я палеолитические статуэтки за стеклом музейных витрин или коллекций. Она была розовой, как живое человеческое тело. И было невыразимо больно видеть, как буквально на глазах исчезал этот теплый розоватый оттенок по мере высыхания кости. Через несколько минут статуэтка потеряла свой первоначальный цвет, но вопросы - сугубо научные вопросы, - которые возникли в момент этого неожиданного открытия, вдруг переместились в сознании в сферу чисто человеческой необходимости. Чем дальше и безвозвратнее уходило от нас живое тепло нашей «Венеры», тем сильнее хотелось заглянуть в душу человека, сотворившего его, понять его переживания и чувства, хоть в какой-то мере стать соучастником великого - во все времена - акта творческого свершения. Что значила для древнего человека эта статуэтка, зачем он так бережно спрятал ее в потаенном хранилище? Каким неведомым нам божествам посвятил он эту загадочно улыбающуюся женщину?..

Так с того утра на берегу Ангары и зародился у меня интерес - на всю жизнь - к первобытному искусству.

Мне могут возразить - вам повезло. На это я отвечу только одним - «повезти» может всем, надо только очень этого захотеть. Слово это я взял в кавычки, потому что не принимаю его в научном обиходе в прямом смысле - случайная удача, неожиданно свалившаяся невесть откуда. Везение ученого - это итог максимального настроя всех душевных и творческих сил на исполнение своей мечты.

Я, естественно, не фаталист, но сейчас мне кажется, что моя встреча с «Венерой» из Бурети просто не могла не произойти. Ибо мой путь к ней начался задолго до этой экспедиции.

Полвека назад в затерянной таежной деревушке рассказывала мне моя бабушка - замечательный знаток старинных легенд и преданий - сказку об Олене Золотые Рога. В углах избы собиралась темнота, словно вечерние таежные сумерки пришли послушать бабкину сказку. Трещала лучина в железном светце на шестке огромной русской печи, из-за которой неслись щедрые запахи еды. Ставни были прикрыты, на дворе крепчал к ночи мороз. «В некотором царстве, в некотором государстве, - припевала бабушка спокойно и буднично, словно рассказывала о вещах естественных, случившихся вчера на деревенской нашей улице, - жил-был царь, а у царя была дочь Неоцененная Красота...» Я очень хорошо помню, как поразили меня эти слова - Неоцененная Красота. Явственно видел я бледную грустную девушку в сверкающем жемчужном венце, несчастную оттого, что нет никого, кто бы был ей под стать. И уже казалось, что не бабушка все это рассказывает, а я сам, младший Иванушка, преодолеваю козни злых своих старших братьев, посватавшихся к Неоцененной Красоте, странствую по белу свету и достаю для царевны Оленя Золотые Рога, вестника радости и счастья.

И когда много лет спустя - бабушка уж давно покоилась на сельском погосте - я отправился в свое первое научное путешествие по Лене на поиски стоянок древних обитателей ее, чудилось мне, что иду я за Золотым Оленем.

Была ранняя весна. Мы плыли по студеной реке вслед за отступающим льдом на утлой деревянной лодчонке, сшитой ивовыми корнями. С каждым километром Лена становилась все шире и шире. Каждый поворот манил ожиданием встречи с неведомым. Мы открывали для себя мир, уже нанесенный на географические карты, как аргонавты землю Золотого Руна. И вот, приближаясь к одному из многочисленных ленских перекатов, скрытому еще за очередным поворотом русла, мы услышали старинную хоровую песню В следующий миг мы увидели незабываемую картину. По стрежню реки, вниз по течению шла флотилия огромных деревянных карбазов - усадистых, монументальных деревянных ладей, сколоченных из вековых, грубо отесанных плах. Спереди и сзади каждого кар-база торчали «лопашные» - рулевые весла-бревна. В одно мгновение мы словно переместились в XVII век - ведь именно на таких кораблях, сработанных из целых деревьев, уходили в плавание русские пионеры-землепроходцы - к Якутску, заполярному Жи-ганску и еще дальше, легендарному скалистому острову Столб, что стоит в дельте Лены... Сама история, загадочная, героическая, гремела своими песнями, скрипела циклопическими - - в обхват - веслами. Наша легкая лодочка быстро обогнала этот караван, но на всю жизнь осталась в памяти эта встреча.

Во время той экспедиции жители приленского села Шишкине сказали нам, что на береговых скалах вырезаны какие-то рисунки, изображающие людей и животных. В свободное от раскопок время мы решили осмотреть эти скалы. Вскарабкались по крутому склону, поросшему кустарником, и увидели сплошные вертикальные откосы темно-красного песчаника, на которых действительно виднелись вырезанные каменными резцами бесчисленные изображения людей и животных. Люди были одеты в странные одеяния наподобие халатов... Как зачарованные мы шли вдоль этих скал, и чем дальше шли, тем богаче и разнообразнее становились эти рисунки - развернутые композиции, целые летописи древней жизни раскрывались перед нами на шишкинских скалах. Как в бабушкиных сказках оживали трогательные, наивные мечты о счастье, так в шишкинских рисунках угадывался исчезнувший мир древнейшего человечества... Из глубины веков пробился ко мне первый в моей жизни ручеек первобытного искусства, и, завороженный его чистотой и звонкостью, пошел я в поисках его истока в глубину тысячелетий, навстречу первым художникам Земли.

И несколько лет спустя вновь встретился я на этом пути с Золотым Оленем. Он явился мне в сказании о Солнце древних обитателей южнорусских степей - скифов. Затем увидел я его во время путешествий по Центральной Азии. Златорогий олень пришел от причерноморских скифов к их азиатским сородичам - сакам, поднялся на плоскогорья Памира и, перевалив горы, спустился в степи Монголии - везде в этих местах видел я его изображения, выбитые на скалах и специально поднятых каменных стелах, в мифах и легендах народов, населяющих эти края. С этим сказочным оленем я встречался и в сибирской тайге, и в приполярной тундре. Но то, что в русских сказках и скифском мифе было всего лишь памятью о древних верованиях, в представлениях таежных племен и обитателей тундры сохраняло первозданную свежесть.

Тропа Золотого Оленя - настал день, когда я явственно увидел это, - уходила в такую глубину человеческой истории, куда не всегда еще проникал заступ археолога. И тогда я вдруг ощутил, как разрозненные на первый взгляд, отдаленные зачастую друг от друга тысячами километров и сотнями веков факты, встреченные на этой тропе, переплелись в некое единое целое. Я ощутил какую-то незримую эмоциональную общность культур различных народов и племен, рассеянных по нашей Земле.

Исследуя скалы села Шишкине, мы увидели великолепные изображения лодок с сидящими в них людьми. Эти лодки были органично вписаны в строго продуманную композицию, в которую входят антропоморфные изображения и фигура лани. Лань, словно спасаясь от преследований охотников, резко повернула назад голову. И точно так же, с повернутой назад головой, изображали оленей и других животных художники степных племен Европы в бронзовом и раннем железном веках. В такой же канонической манере рисовали животных мастера Древней Греции. Подобные композиции из лодок с сидящими в них человечками видел я на Енисее, среди наскальных рисунков Карелии и Скандинавии. Шишкинские ладьи живо напоминают и знаменитую солнечную ладью древнеегипетского божества Осириса. Подобных примеров я мог бы привести много. Древний Египет и Западная Европа воочию столкнулись в сибирской тайге, на тропе «моего» Оленя Золотые Рога.

...А ведь все это для меня началось со сказки, обычной деревенской сказки, наговоренной долгим зимним вечером.

И мне кажется - это еще одно неотъемлемое, на мой взгляд, свойство, которым должен обладать историк, «охотник за древностями»: уметь безоглядно идти за своей мечтой и верить в нее как в реальность, ожи-

дающую за следующим поворотом выбранной им дороги. В исторической науке, как и в любой другой, нельзя жить надеждой на слепой случай. Элемент неожиданности, удачи, конечно же, всегда присутствует в нашей работе, но, повторяю, эта неожиданность всегда следствие упорного безоглядного труда. «Звездные часы» свсей жизни надо готовить всей своей жизнью. В этом смысле примером может служить жизнь выдающегося русского художника и историка Николая Константиновича Рериха.

Уже в зрелом возрасте, будучи всемирно известным, отправился Рерих в экспедицию на Восток. Во время этой многолетней, чрезвычайно трудной и опасной экспедиции через пустыню Гоби, Гималаи, Тибет было сделано немало открытий мирового класса. Одно из наиболее существенных - открытие в творчестве тибетских кочевников так называемого «звериного стиля». Этот стиль - одно из самых долгосуществовавших и мощных течений в древнем искусстве народов Юго-Восточной Европы и Азии, отражение своеобразного видения мира, присущего пастушеским и скотоводческим племенам. В этом стиле - говорит само название - все было подчинено изображению зверя. Создавшие этот стиль художники великолепно знали и чувствовали природу, повадки и характерные черты диких животных. «Звериный стиль» распространился на огромной территории, и причины этого распространения, как и причины его возникновения, до сих пор являются предметами ожесточенных споров и полемики. Без произведений этого стиля сейчас просто невозможно представить себе сокровищницу мирового искусства - такие шедевры древнего творчества, как золотые изделия, найденные при раскопках скифских курганов Чертомлык, Солоха, Гайманова и Толстая могилы, по праву занимают выдающееся место в сокровищнице творческих свершений человечества.

Экспедиция Рериха открыла совершенно новый район распространения этого стиля, и его открытие вовлекло в сферу научного поиска новую культуру. Само по себе это открытие в общем-то было сделано случайно. Но не случайной была сама мысль об этой экспедиции.

Да, об этом этапе жизни Рериха очень часто и много писали так, что как бы отодвигались на второй

план его творческие устремления, предшествующие экспедиции. Проводилась некая граница, разделяющая Рериха - вещего Бояна языческой русской старины, тонкого художника-фольклориста, автора таких полотен как «Гонец» и «Варяжское море», «Покорение Казани» и «Сеча при Керженце», от того Рериха, который открыл для мировой науки неисчислимые сокровища восточной культуры. На самом же деле между «двумя» Рерихами - не пропасть, а незримая, но неразрывная связь. Эта связь в гуманизме мировоззрения Рериха и как художника, и как ученого. Он всегда искал те взаимосвязи культур различных народов, без которых невозможно подлинно высокое искусство. Выдающийся знаток европейской культуры, он видел и ощущал ее связи с культурой Востока. Путешествие Рериха было не странствием любопытствующего ума, но закономерный шаг на пути того поиска, которому он посвятил свою жизнь. Он отправился наблюдать и исследовать. Рерих шел навстречу Востоку, чтобы убедиться самому и убедить других в том, что культуры Запада и Востока тысячелетиями проникали друг в друга, обменивались ценностями и создавали новые, невиданные сплавы.

Нет, открытие «звериного стиля» в Тибете не просто счастливая случайность, невесть как попавшая в руки, но закономерное событие, подспудно подготовленное всей жизнью Рериха, всей системой его культурных, исторических взглядов и мировоззрения.

Как говорит восточная пословица, все дело случая, но случай награждает лишь того, кто его достоин... Можно привести тысячи примеров, когда те или иные исторические памятники и документы были обнаружены случайно, людьми весьма далекими от исторической науки. Но можно ли такие случайные находки назвать открытиями? Нет и еще раз нет. Открытие - это всегда то, что трудом и настойчивостью исследователя оказывается связанным во времени и пространстве со всей суммой накопленных знаний, когда та или иная находка осмыслена и заняла свое место в той нескончаемой цепи, которую мы зовем историей человечества. Увидеть падающее яблоко - еще не значит открыть закон всемирного тяготения.

И вот здесь-то я хочу сказать об одном чрезвычайно важном для историка качестве - уменье выверять

свою интуицию, свои выводы и догадки аптекарскими весами объективного анализа.

Как хочется иногда крикнуть: «Эврика!» Как часто кажется тебе, что в твоих руках нечто совершенно уникальное. Сколько раз наблюдал я - и испытывал сам тоже - чувство горчайшего разочарования, когда неосторожно, некритически воспринятая та или иная находка, показавшаяся открытием редкостным, на поверку оказывается заурядным фактом науки, не оправдавшим твоих первоначальных надежд. Скольких людей стремление доказать недоказуемое закономерно исключало из числа настоящих исследователей!

Не хочу вдаваться в проблему самой возможности посещения нашей Земли некими космическими пришельцами - я историк, а только фактами исторических наук этой проблемы решить нельзя. Но вот почему-то именно историю привлекают в качестве важнейшего «свидетеля» пребывания космических пришельцев на нашей планете, и очень часто в последнее время слышу я крики: «Эврика! Пришельцы!» - при взгляде на те или иные исторические памятники. Я не говорю о сонме бесчисленных спекулянтов, рядящихся в научную тогу, которые просто-напросто греют руки на естественном интересе читателей к загадкам истории. Я говорю о тех, кто искренне верит в то, что те или иные циклопические сооружения древности построены некими внеземными силами, кто видит в наскальном изображении женщины с корзиной на голове космонавта в шлеме с антеннами. Верит и стремится доказать это, закрывая глаза на все то, что уже известно исторической науке. Такие люди исключили из сферы своего познания мира необходимейшее для этого познания оружие - самокритичность мышления. А если еще эта слепота ко всему, что не укладывается в рамки «своей» гипотезы, накладывается на ту самую страстность, которая необходима любому историку...

Встречаясь с подобными людьми или читая их статьи, я пытался понять некую общую причину, убившую в исследователях чувство контроля над своими мыслями и логикой. И, мне кажется, нашел ее - отсутствие четкого материалистического взгляда на весь ход исторического процесса.

Вся необозримая сумма исторических фактов, накопленных нашей наукой, неоспоримо свидетельствует: все рукотворное на Земле создано человеком. В этом нельзя не убедиться, прослеживая течение тысячелетий, взаимосвязи культур народов и племен, причины и следствия свершений. Да, существуют - и во множестве- не объясненные еще загадки истории, да и нет, по существу, такого исторического явления, которое не вызывало бы споры. Но это слишком легко - все непонятное, загадочное, спорное объяснять неким чудом. Простите, но мне кажется, что это атавизм средневекового богословского мышления.

Современная история - это наука, изучающая конкретный ход развития человечества, как единый, закономерный во всей своей громадной сложности, разносторонности и противоречивости процесс, это в первую очередь история развития производства, способов производства, производительных сил и производственных отношений. И человека (повторяю - это доказано всей суммой исторических знаний) никто ничему не учил и ничего не подсказывал - все, что он сделал, сн сделал постепенно своими руками и разумом. И если бы та энергия, то время, что были впустую растрачены на поиски доказательств недоказуемого, были употреблены на научные изыскания, как бы обогатилась историческая наука! Подлинная наука.

Не спешите восклицать: «Эврика!» Не спешите, увидев незнакомый вам берег, надеяться, что вы открыли Америку. Не спешите перекраивать карту. Но - это тоже одно из непременных качеств, которыми должен обладать исследователь, - если уж скрупулезный и тщательный анализ убедил вас в своей правоте, тогда в бой. История науки знает немало примеров самоотверженной, нередко трагической борьбы за утверждение своих идей. Хочу привести один такой пример.

В 1879 году страстный любитель древностей испанец Марселино де Саутуола, обследуя пещеру Альта-мира, где ранее он находил следы пребывания людей древнекаменного века, открыл нарисованные красной краской фигуры ископаемых животных (вернее, первая увидела эти изображения его шестилетняя дочь Мария, которую он взял с собой в пещеру). Интуитивно Саутуола понял, что перед ним неведомое еще науке явление - живопись древнекаменного века. И какая живопись! Многокрасочные фигуры животных, исполненные живой и неукротимой мощи, выглядели как живые. Казалось невероятным, что они вышли из-под «кисти» жалкого дикаря - ведь в то время именно так представляли себе человека ледникового периода. Свою интуицию Саутуола проверил тщательными раскопками и исследованиями - настолько тщательными, что даже сейчас, с точки зрения современной науки, его доказательства выглядят весьма убедительными, - и удостоверился в древности обнаруженных рисунков. Саутуола публикует брошюру о своем открытии. Профессор Мадридского университета, крупнейший геолог Виланова осматривает Альтамиру и находит в ее культурном слое кости ископаемых животных, подтверждая тем самым выводы Саутуолы.

Вначале открытие Саутуолы вызвало сенсацию. Об Альтамире говорили все. Пещера стала местом паломничества туристов, А потом... А потом авторитетнейшие исследователи-археологи объявили фрески Альтамиры подделкой, фальсификацией. Причины, лежащие в основе такого сурового, убийственно несправедливого приговора, слишком сложны, чтобы говорить о них здесь, но факт остается фактом - всю свою жизнь Саутуола пытался доказать истинность своего открытия, понимая всю важность его для науки, но до признания так и не дожил. Теперь фрески Альтамиры стали в истории науки одним из тех зерен, из которых вырастает нескончаемое древо познания о детстве человечества.

Можно, конечно, задать вопрос: что было бы, если бы дочь Саутуолы не увидела изображений? Значит, все-таки случай помог открыть первобытную живопись? Нет. Наука могла бы ничего не знать до сих пор о существовании Альтамиры (ведь пещеры с палеолитическими фресками открывают и в наши дни, и кто может сказать, когда будет найдена последняя на Земле такая пещера), но сам факт открытия первобытной живописи неминуемо бы состоялся, и именно во времена Саутуолы, ибо в то время наука уже вплотную подошла к вопросу об осмыслении первобытного искусства вообще. Незадолго до выхода в свет брошюры Саутуолы в Париже даже состоялась выставка, где экспонировались статуэтки каменного века, обломки мамонтовых бивней с высеченными на них узорами и т. д. Правда, никто не предполагал, что «детство человечества» подарит такие ошеломляющие произведения живописи, какие были обнаружены в Альтами-ре, но тем не менее открытие Саутуолы лишь вначале показалось необъяснимым феноменом - спустя всего двадцать лет оно закономерно вписалось в общую канву исторических знаний.

Наука знает немало примеров появления той или иной теории, буквально революционизирующей все существующие до нее представления в той или иной области знаний. Но никогда ни одно научное открытие не было взято, что называется, «с потолка». Подобные открытия - прямо или опосредованно - были всегда подготовлены трудом и настойчивостью предшествующих поколений исследователей. Да, открытие первобытной живописи едва ли не полностью перевернуло существующие тогда представления о жизни и творческих возможностях людей древнекаменного века, но даже эти, сейчас кажущиеся наивными, а зачастую и просто неверные представления стали той основой, на которой в ожесточенных спорах родилась вся современная наша наука о палеолите.

«Я вижу далеко, потому что стою на плечах гигантов» - эти слова можно поставить эпиграфом к биографии любого истинного ученого. Процесс накопления знаний человечеством нескончаем, а сам процесс этого познания столь же закономерен, как и сам ход исторического развития. Я хочу привести слова моего коллеги, одного из крупнейших исследователей культуры Древнего Востока, профессора Галины Анатольевны Пугаченковой: «Диалектика науки состоит в ее непрестанном переходе от общего к частному и наоборот. Первоначальный широкий взгляд приоткрывает общее, но лишь самое приблизительное представление о существе явлений и порождает необходимость последующего углубленного изучения разнообразных деталей, что не только значительно уточняет частности, но и раскрывает сложные ответвления, формирующие данную область знания. При этом нередко утрачивается и та ретро-спективность, которая обрисовывает проблему в ее комплексном целом, и тогда на базе вновь полученных уточненных фактов и наблюдений опять назреет необходимость широкого обобщения. Так, в извечной смене и неразрывном единстве частного и общего, анализа и синтеза, созревают целые отрасли научного познания, конечная цель которого всегда маячит в дальней перспективе и внутреннее существо которого неисчерпаемо».

То, что вчера казалось окончательно решенным, сегодня ставится под сомнение какими-то новыми фактами, а завтра вообще может подвергнуться коренному пересмотру. Это закономерно. И тот, кто хочет «выйти на тропу» истории, должен всегда помнить, что входит он в противоречивый, предельно сложный, меняющийся - и часто весьма и весьма неожиданно - мир.

Конечно же, мне, не один десяток лет проведшему в поисках памятников древнего искусства, хотелось бы, чтобы читающие эти строки продолжили поиски памятников древнего искусства. И, кто знает, может быть, кому-нибудь из вас удастся создать свою фундаментальную теорию по проблемам, к которым подошло и о которых ведет ожесточенные споры мое поколение исследователей.

История палеолитического искусства - самая молодая отрасль науки о прекрасном. У нее все еще впереди. Еще совсем недавно, буквально несколько лет назад, утверждения крупнейших западных исследователей о том, что пещеры с красочными росписями древнекаменного века существуют только в Западной Европе, опровергнуть можно было лишь гипотетически. Но вот открыты и обследованы красочные композиции охотников за мамонтами в пещере Шульган-Таш (ее называют иногда Каповой) на Урале, найдены палеолитические фрески в Монголии, Африке. Удивительное, жизнерадостно-реалистическое искусство это существовало, как теперь выяснилось, повсеместно. И вот около 10-7 тысяч лет назад в Европе происходит неожиданный и крутой перелом в художественной жизни древнейшего человечества. Зарастают тропинки к скрытым под землей храмам-святилищам. Потомки первобытных мастеров, умевших своим безупречным видением и знанием животного мира оживить дикие, первозданные скалы красочными рисунками, вдруг утрачивают интерес к сюжетам реальной жизни животного мира. На смену полнокровным скульптурам и нередко гениальным рисункам приходят загадочные, схематические знаки, в которых многие исследователи видели зачатки письменности. Французский археолог Э. Пьетт, первооткрыватель так называемых расписных галек - необработанных- 'камней, 'на которых люди палеолита выцарапали какие-то загадочные значки,-- был убежден, что в некоторых пещерах существовали целые общины писцов, своеобразные университеты каменного века, где патриархи передавали свой опыт поколений своим преемникам. Чем дальше, тем яснее становилась картина заката и гибели удивительного искусства палеолитического реализма.

В чем причина такого перелома? Чем вызван переход от «физиопластического» искусства людей ледниковой эпохи к искусству «идеопластическому» последующей эпохи? "Общее направление поисков ответа можно очертить уже сейчас - всего вероятнее, причина заключалась в коренной смене мировоззрения и мироощущения людей, связанной с переходом от охот-ничье-собирательного хозяйства к скотоводству и земледелию.

Ну а как эта смена происходила конкретно, в конкретных районах? Какие причины каждый раз обуславливали этот переход? И можно ли говорить о том, что такой перелом произошел везде? Ведь, как обнаружилось, на Земле оставались громадные территории, где по ряду условий - главным образом климатических - невозможно было перейти к новым формам хозяйствования. Так было, например, в Африке, где на протяжении тысячелетий продолжали жить вместе с каменными орудиями традиции реалистического искусства древнекаменного века у бушменов и охотников Сахары. Точно такая же картина наблюдается на противоположном конце Старого Света - на крайнем севере Европы, в арктических районах Скандинавии, Карелии. Буквально в наши дни очерчен еще один огромный регион, где - тоже на протяжении тысячелетий - происходила постепенная эволюция художественных форм, стилей и мировоззрения, - это мир культур Северной Азии, занимающей огромные пространства между Уралом и Тихим океаном.

Я лишь кратко, предельно схематически очертил приблизительный круг проблем по одному из направлений одной отрасли нашей науки. Но даже в этом путешествии вам потребуется немало времени - может быть, вся жизнь, - чтобы освоить, переработать, осмыслить те исторические факты, загадки, проблемы, которые будут вырастать на вашем пути. И чтобы выдержать это путешествие, не свернуть с полдороги, не пасть духом перед теми трудностями, которые часто невозможно даже предусмотреть, надо быть, как говорится, «рыцарем многих качеств». Надо заранее в своем характере переплавить в единое целое многие, зачастую противоположные свойства - социальную страстность и научную объективность, романтизм чувств и трезвость аналитического мышления, умение до конца отстаивать свою правоту и признавать свои заблуждения. Да разве можно перечислить арифметически все то, что нужно человеку, идущему в поисках исчезнувшего, но реального мира, полного сказочно интересных тайн и загадок?

И поэтому закончить я хочу словами Н. Рериха, которые так и можно озаглавить - «Обращение к будущим путешественникам»:

«Спрашиваете, как мы обходимся без театров? У нас театр ежедневный, только без подмостков, а в жизни. То китайский театр - с легендами о небывалых народах. То зловещий балет кашмирских купцов-шайтанов. То драма разбиваемой волнами лодки. То процессия коней. То тихие вечерние песни. То фуриозо града и землетрясения. И не нужно вешать ветшающие холсты, не надо марать лиц, когда весь мир участвует в мистерии эволюции. Когда обновленные понятия входят в жизнь повелительно в новообразованиях вселенской красоты.

...Молодые друзья, вам нужно знать условия караванной жизни в «пустынях», только на этих путях вы научитесь бороться со стихиями, где каждый неверный шаг - уже верная смерть. Там вы забудете числа дней и часы, там звезды заблестят вам небесными рунами. Основа всех учений - бесстрашие. Не в кисло-сладких летних пригородных лагерях, а на суровых высотах научитесь быстроте мысли и находчивости действий. Не только на лекциях, в тепле натопленной аудитории, но и на студеных глетчерах сознаете мощь работы материи; и вы поймете, что каждый конец есть только начало чего-то еще более значительного и прекрасного».