Обыкновенные и необыкновенные лучи

И В 1678 году Гюйгенс прочитал членам Парижской академии наук свой «Трактат о свете». В нем объяснены причины того, что происходит со светом при отражении и преломлении, в частности, при странном преломлении исландским шпатом. Продолжая традиции Декарта, требовавшего критического отношения к любому знанию, Гюйгенс в начале своего трактата вскрывает важную ошибку Декарта. Гюйгенс прямым расчетом показывает, что вывод о бесконечной скорости света, полученный Декартом на основании наблюдения затмений Луны, неубедителен из-за недостаточной точности наблюдений. «Они позволяют лишь утверждать, - пишет Гюйгенс, - что скорость света в сто тысяч раз больше скорости звука». Далее Гюйгенс использует изумительные наблюдения движения спутников Юпитера, проделанные за два года до того Ремером с целью определения скорости света. Проделав нужные вычисления и получив огромную величину, Гюйгенс восклицает: «И все же это нечто совсем отличное от мгновенного распространения, так как разница здесь такая же, как между конечной вещью и бесконечной».

В своих представлениях о природе света Гюйгенс во многом близок к Гуку: свет - это упругие импульсы в эфире, считает он, но нигде не пользуется понятием длины волны и не предполагает, что волны света имеют определенный период.

Несмотря на свою геометричность, метод Гюйгенса, основанный на построении сферических волновых фронтов, позволил ему, следуя традиции Декарта, вывести законы отражения и преломления света, которые до того принимались просто как опытные факты и не имели объяснения.

Мощь и эффективность своего принципа распространения света Гюйгенс продемонстрировал, объяснив таинственное расщепление луча света на два отдельных луча в кристаллах исландского шпата.

Гюйгенс назвал один из этих лучей «обыкновенным», ибо он подчинялся закону преломления Декарта, а другой - «необыкновенным», так как он нарушает этот закон и преломляется «неправильно».

«Двойное лучепреломление» открыто Братолином в 1669 году и казалось современникам не только необъяснимым, но и противоречащим всему, что написано о свете, в том числе Декартом и Гуком.

Возможность объяснить двойное лучепреломление была чрезвычайно важна для Гюйгенса, ибо его принцип приводил к противоречию с Гуком в важнейшем пункте, а именно в объяснении закона преломления света. И тот и другой выводили закон преломления из различия скоростей света по обе стороны границы двух сред. Например, границы воздуха и стекла. При этом показатель преломления, по Гюйгенсу, выражается отношением скорости света в первой среде к его скорости во второй. У Гука же получалось обратное отношение. А экспериментальные возможности были таковы, что об измерении скорости света в лабораторных условиях не могло быть и речи.

Впрочем, можно понять, почему Гюйгенс не пошел до конца в разработке волновой теории света. Он исходил из аналогии многих оптических явлений с акустическими. А акустика имеет дело со звуковыми волнами. Но при распространении звука частицы воздуха колеблются вдоль направления, по которому бежит волна.

Если свет действительно такая же продольная волна в эфире, то совершенно невозможно объяснить явление поляризации света, открытое самим Гюйгенсом при исследовании двойного лучепреломления. Ведь оба луча, на которые распадался луч света, падающий на кристалл исландского шпата, совершенно различны и преломляются по-разному. Ничего подобного в акустике нет и быть не может.

Звуковые волны не способны распространяться подобно свету. Солнечный свет, в этом может убедиться каждый, проходит через отверстие в ставне в виде узкого, четко ограниченного луча. А звук, проходя даже через узкий канал в каменной стене, заполняет всю комнату.

Нет, Гюйгенс, которого принято считать создателем волновой теории света, сделал только первый шаг. Он даже не попытался объяснить открытое Гримальди явление дифракции - огибание светом препятствий, хотя книга Гримальди «Физико-математический трактат о свете, цветах и радуге» появилась задолго до трактата Гюйгенса.

Волновые идеи уже тогда носились в воздухе, и Гримальди, обнаруживший огибание света вокруг препятствий, не мог обойтись без представления о волнах. Но в его понимании свет не был собственно волнами, он представлял себе свет жидкостью, двигающейся быстро через пространство и прозрачные тела. Воображение рисовало Гримальди, как волны появляются в световой жидкости при ударе ее о края препятствия, что заставляет световую жидкость затекать за препятствия совсем так, как вода в ручье обтекает камни. Гримальди на правах первооткрывателя назвал это явление дифракцией. Оно навсегда осталось в науке, выйдя далеко за пределы оптики и наполнившись совершенно новым содержанием.

Впрочем, не только название, придуманное Гримальди, дожило до наших дней. Гримальди первым составил карту Луны и дал дошедшие до нас имена многим деталям ее видимой поверхности.